Мир как красота в творчестве А.А. Фета

В исполненной  экспрессии лирической речи привычная  логическая упорядоченность высказываний нередко оттесняется на периферию, а то и устраняется вовсе, что  особенно характерно для поэзии XX в

«Лирический беспорядок», знакомый словесному искусству и ранее, но возобладавший только в поэзии нашего столетия,- это выражение художественного интереса к потаенным глубинам человеческого сознания, к истокам переживаний, к сложным, логически неопределимым движениям души. Обратившись к речи, которая позволяет себе «своевольничать», поэты получают возможность говорить обо всем одновременно, стремительно, сразу, «взахлеб»: «Мир здесь предстает как бы захваченным врасплох внезапно возникшим чувством».

На ранних этапах развития искусства лирические произведения пелись, словесный текст сопровождался мелодией, ею обогащался и с ней взаимодействовал. Многочисленные песни и романсы поныне свидетельствуют, что лирика близка музыке своей сутью. По словам М.С. Кагана, лирика является «музыкой в литературе», «литературой, принявшей на себя законы музыки».

Существует, однако, и принципиальное различие между  лирикой и музыкой. Последняя (как  и танец), постигая сферы человеческого  сознания, недоступные другим видам  искусства, вместе с тем ограничивается тем, что передает общий характер переживания. Сознание человека раскрывается здесь вне его прямой связи с какими-то конкретными явлениями бытия. Слушая, например, знаменитый этюд Шопена до минор (ор. 10 No12), мы воспринимаем всю стремительную активность и возвышенность чувства, достигающего напряжения страсти, но не связываем это же с какой-то конкретной жизненной ситуацией или какой-то определенной картиной. Слушатель волен представить морской шторм, или революцию, или мятежность любовного чувства, или просто отдаться стихии звуков и воспринять воплощенные в них эмоции без всяких предметных ассоциаций. Музыка способна погрузить нас в такие глубины духа, которые уже не связаны с представлением о каких-то единичных явлениях.

Не то в лирической поэзии. Чувства и волевые импульсы даются здесь в их обусловленности чем-то и в прямой направленности на конкретные явления. Вспомним, например, стихотворение Пушкина «Погасло дневное светило...». Мятежное, романтическое и вместе с тем горестное чувство поэта раскрывается через его впечатление от окружающего (волнующийся под ним «угрюмый океан», «берег отдаленный, земли полуденной волшебные края») и через воспоминания о происшедшем (о глубоких ранах любви и отцветшей в бурях младости). Поэтом передаются связи сознания с бытием, иначе в словесном искусстве быть не может. То или иное чувство всегда предстает как реакция сознания на какие-то явления реальности. Как бы смутны и неуловимы ни были запечатлеваемые художественным словом душевные движения (вспомним стихи В.А. Жуковского, А.А. Фета или раннего А.А. Блока), читатель узнает, чем они вызваны, или, по крайней мере, с какими впечатлениями сопряжены.

Лирический  герой не просто связан тесными узами  с автором, с его мироотношением, духовно-биографическим опытом, душевным настроем, манерой речевого поведения, но оказывается (едва ли не в большинстве случаев) от него неотличимым. Лирика в основном ее «массиве» автопсихологична.

Вместе с  тем лирическое переживание не тождественно тому, что было испытано поэтом как  биографической личностью. Лирика не просто воспроизводит чувства автора, она их трансформирует, обогащает, создает заново, возвышает и облагораживает.

Лирически выражаемые переживания могут принадлежать как самому поэту, так и иным, не похожим на него лицам. Умение «чужое вмиг почувствовать своим» – такова, по словам А.А. Фета, одна из граней поэтического дарования. Лирику, в которой выражаются переживания лица, заметно отличающегося от автора, называют ролевой (в отличие от автопсихологической).

Но магистралью  лирического творчества является поэзия не ролевая, а автопсихологическая: стихотворения, являющие собой акт прямого самовыражения поэта. Читателям дороги человеческая подлинность лирического переживания, прямое присутствие в стихотворении, по словам В.Ф. Ходасевича, «живой души поэта»: «Личность автора, не скрытая стилизацией, становится нам более близкой»; достоинство поэта состоит «в том, что он пишет, повинуясь действительной потребности выразить свои переживания».

      Соотношение между лирическим  героем и автором (поэтом) осознается литературоведами по-разному. От традиционного представления о слитности, нерасторжимости, тождественности носителя лирической речи и автора, восходящего к Аристотелю и, на наш взгляд, имеющего серьезные резоны, заметно отличаются суждения ряда ученых XX в., в частности М.М. Бахтина, который усматривал в лирике сложную систему отношений между автором и героем, «я» и «другим», а также говорил о неизменном присутствии в ней хорового начала. Эту мысль развернул С.Н. Бройтман. Он утверждает, что для лирической поэзии (в особенности близких нам эпох) характерна не «моносубъектность», а «интерсубъектность», т.е. запечатление взаимодействующих сознаний.

      Эти научные новации, однако, не  колеблют привычного представления  об открытости авторского присутствия в лирическом произведении как его важнейшем свойстве, которое традиционно обозначается термином «субъективность». «Он (лирический поэт), -писал Гегель,- может внутри себя самого искать побуждения к творчеству и содержания, останавливаясь на внутренних ситуациях, состояниях, переживаниях и страстях своего сердца и духа. Здесь сам человек в его субъективной внутренней жизни становится художественным произведением, тогда как эпическому поэту служат содержанием отличный от него самого герой, его подвиги и случающиеся с ним происшествия».

      Именно полнотой выражения авторской  субъективности определяется своеобразие  восприятия лирики читателем,  который оказывается активно  вовлеченным в эмоциональную  атмосферу произведения. Лирическое  творчество (и это опять-таки роднит его с музыкой, а также с хореографией) обладает максимальной внушающей, заражающей силой (суггестивностью). Суггестивная поэзия, суггестия поэтическая – поэзия, преимущественно лирическая, которая опирается не столько на логически оформленные связи, сколько на ассоциации, на дополнительные смысловые и интонационные оттенки [9; С. 429]. Знакомясь с новеллой, романом или драмой, мы воспринимаем изображенное с определенной психологической дистанции, в известной мере отстраненно. По воле авторов (а иногда и по своей собственной) мы принимаем либо, напротив, не разделяем их умонастроений, одобряем или не одобряем их поступки, иронизируем над ними или же им сочувствуем. Другое дело лирика. Полно воспринять лирическое произведение - это значит проникнуться умонастроениями поэта, ощутить и еще раз пережить их как нечто свое собственное, личное, задушевное. С помощью сгущенных поэтических формул лирического произведения между автором и читателем, по точным словам Л.Я. Гинзбург, «устанавливается молниеносный и безошибочный контакт». Чувства поэта становятся одновременно и нашими чувствами. Автор и его читатель образуют некое единое, нераздельное «мы». И в этом состоит особое обаяние лирики.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

2. Основные тематические направления в творчестве А.А. Фета

 

Говорить о  тематике Афанасия Афанасиевича Фета сравнительно легко, ведь круг ее легко  очерчивается двумя темами – любовь и природа. А.А. Фет – поэт как бы вневременной, кажется, что бренная современность не касается его. В самом деле, в стихах А.А. Фета приметы времени отсутствуют вовсе или столь незначительны, мимолетны, что создается впечатление, что они попали в них случайно, «забежали на минутку.» Листая томик его стихов можно подумать, что жизнь поэта была безоблачна и безмятежна, не отягощаема будничными, повседневными тяготами – однако впечатление это более чем обманчиво.

По рождению будучи сыном мелкого немецкого  чиновника, А.А. Фет был за взятку записан сыном орловского помещика Шеншина, который увез мать поэта от его отца. Но обман раскрылся, и А.А. Фет в течение многих лет испытывал на себе, что значит быть незаконнорожденным. Главное, что он лишился при этом статуса дворянского сына. Он пытался «выслужить» дворянство, но 13 лет армейской и гвардейской лямки ничего не дали. Тогда он женился по расчету на старой и богатой, стал жестоким и прижимистым сельским хозяином-эксплуататором. Революционерам и даже либералам А.А. Фет никогда не сочувствовал и, чтобы достичь желаемого дворянства, долго и громко демонстрировал свои верноподданнические чувства.

И только когда А.А. Фету было уже 53 года, Александр II наложил благоприятную резолюцию на его прошение. Доходило до смешного: если тридцатилетний Пушкин считал оскорбленнием пожалование ему царем камер-юнкерского звания (это придворный чин, обычно даваемый молодым людям до 20 лет), то этот русский лирик специально выхлопотал себе камер-юнкерство уже в 70 лет.

И при этом А.А. Фет писал божественные стихи. Вот стихотворение 1888 года:

«Полуразрушенный, полужилец могилы,

О таинствах  любви зачем ты нам поешь?

Зачем, куда тебя домчать не могут силы,

Как дерзкий юноша, один ты нас зовешь? –

Томлюся и пою. Ты слушаешь и млеешь;

В напевах старческих твой юный дух живет.

Цыганка старая одна еще поет».

То есть буквально  два человека жили в одной, кстати весьма неприятной на вид, оболочке. Но какая сила чувства, мощь поэзии, какое страстное, юношеское отношение к красоте, к любви!

Поэзия А.А. Фета недолго имела успех у современников в 40е годы, а в 70 80-х годах это был успех весьма камерный, отнюдь не массовый. Но массам А.А. Фет был знаком, хотя они не всегда знали, что популярные романсы, которые они распевают (в том числе и цыганские), – на слова А.А. Фета. «О, долго буду я в молчаньи ночи тайной», «Какое счастие! и ночь и мы одни», «Сияла ночь. Луной был полон сад», «Давно в любви отрады мало», «В дымке-невидимке» и, конечно, «Я тебе ничего не скажу» и «На заре ты ее не буди» – вот лишь немногие стихотворения А.А. Фета, положенные на музыку разными композиторами.

Лирика Афанасия Фета тематически крайне бедна: красота природы и женская любовь – вот и вся тематика. Но какой огромной мощи достигает А.А. Фет в этих узких пределах. Вот стихотворение 1883 года:

Только в мире и есть, что тенистый

Дремлющих кленов шатер.

Только в  мире и есть, что лучистый

Детски задумчивый взор.

Только в мире и есть, что душистый

Милой головки  убор.

Только в мире и есть этот чистый

Влево бегущий  пробор.

Это своеобразная онтология (философское учение о  бытии) Афанасия Фета, хотя философской его лирику назвать трудно. Мир поэта очень узкий, но какой же прекрасный, полный изящества. Грязь жизни, проза и зло жизни не проникали в его поэзию никогда. Прав ли он в этом?

Видимо, да, если видеть в поэзии искусство по преимуществу. Красота и должна быть главным в ней.

Гениальна лирика природы А.А. Фета: «Я пришел к тебе с приветом», «Шепот. Робкое дыханье», «Какая грусть! Конец аллеи», «Это утро, радость эта», «Жду я, тревогой объят» и множество других лирических миниатюр. Они разнообразны, непохожи, каждая являет собой неповторимый шедевр. Но есть и общее: во всех них А.А. Фет утверждает единство, тождество жизни природы и жизни человеческой души.

И поневоле задумываешься: где источник, откуда эта красота? Творение ли это Отца небесного? Или источник всего этого – сам поэт, его умение видеть, его светлая, открытая красоте душа, каждое мгновение готовая восславить окружающую красоту? В своей лирике природы Афанасий Фет выступает как антинигилист: если для тургеневского Базарова «природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник», то для А.А. Фета природа – единственно храм, храм и фон прежде всего любви, роскошная декорация для тончайших сюжетных изгибов любовного чувства, а во-вторых, храм для вдохновения, умиления и молитвы красоте.

Если для  Пушкина любовь была проявлением  высшей полноты жизни, то для А.А. Фета любовь есть единственное содержание человеческого бытия, единственная вера. Эту мысль он утверждает в своих стихах с такой силой, что заставляет усомниться, не язычник ли он. У него и сама природа любит – не вместе, а вместо человека («В дымке-невидимке»).

В то же время  вполне в христианском духе А.А. Фет считает человеческую душу частицей небесного огня, божьей искрой («Не тем, господь, могуч, непостижим»), ниспосланной человеку для откровений, дерзаний, вдохновения («Ласточки», «Учись у них – у дуба, у березы»). Удивительны поздние стихи Афанасия Фета, 80-90-х годов. Дряхлый старик в жизни, в поэзии он превращается в горячего юношу, все мысли которого об одном – о любви, о буйстве жизни, о трепете молодости («Нет, я не изменил», «Моего тот безумства желал», «Люби меня! Как только твой покорный», «Еще люблю, еще томлюсь»).

Проникновенность, лиризм и глубина стихов Фета, лишенных примечательных черт современности и сейчас, спустя более полутора столетий, звучат свежо и волнуют воображение. Такое бесценное наследие оставил нам человек, в котором удивительным образом совмещались две решительно разных личности: загрубелый, потрёпанный жизнью практик и вдохновенный певец красоты и любви, до последнего вздоха (а умер он в возрасте 72 лет) творивший и ощущавший юность в душе.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Вывод к первой главе

Афанасий Афанасьевич  Фет всегда поклонялся красоте; красота  природы, красота человека, красота любви – эти самостоятельные лирические мотивы сшиваются в художественном мире поэта в единую и неделимую идею красоты. Потрясённый величием прекрасного мира, поэт признаёт превосходство объективной реальной красоты природы и любви над искусством. То, что прекрасно в жизни, поэт стремится сделать ещё более прекрасным. Все это мы подробнее рассмотрим на примерах стихотворений поэта во второй главе.