Автор работы: Пользователь скрыл имя, 08 Декабря 2013 в 15:38, реферат
Николай Гоголь – один из самобытнейших русских писателей, его слава вышла далеко за пределы русского культурного пространства. Его книги интересны на протяжении всей жизни, каждый раз удается найти в них новые грани, почти новое содержание.
И. С. Аксаков, поэт и публицист-славянофил, писал в 1952г., сразу после смерти Гоголя: «Много еще пройдет времени, пока уразумеется вполне все глубокое и строгое значение Гоголя, этого монаха-художника, христианина-сатирика, аскета и юмориста, этого мученика возвышенной мысли и неразрешимой задачи».
I. Введение……………………………………………………………………
II. Основная часть…………………………………………………………..
Глава 1. Н.В. Гоголь – тайна русской литературы…………………….
§1. Автобиография писателя……………………………………………
§2. Н.В.. Гоголь – мистик и поэт русской государственности…...
Глава 2. Мистика в произведениях Н.В.Гоголя…………………….
§1. «Вечера на хуторе близ Диканьки»………………………………
§2. «Вий»…………………………………………………………..
§3. «Нос»……………………………………………………………
Глава3.Смерть Н.В.Гоголя……………………………………………
III. Заключение…………………………………………………………..
Список литературы……………………………………………………….
Высокое представление о своем таланте и лежащей в нем обязанности повело его к убеждению, что он творит нечто провиденциальное: для того чтобы обличать людские пороки и широко смотреть на жизнь, надо стремиться к внутреннему совершенствованию, которое дается только богомыслием.
Несколько раз пришлось ему перенести тяжелые болезни, которые еще увеличивали его религиозное настроение.В своем кругу он находил удобную почву для развития религиозной экзальтации, — он принимал пророческий тон, самоуверенно делал наставления своим друзьям и, в конце концов, приходил к убеждению, что сделанное им до сих пор было недостойно той высокой цели, к которой он теперь считал себя призванным.
Если прежде он говорил, что первый том его поэмы есть не больше, как крыльцо к тому дворцу, который в нем строится, то теперь он готов был отвергать все им написанное, как греховное и недостойное его высокого посланничества. Однажды, в минуту тяжелого раздумья об исполнении своего долга, он сжег второй том «Мертвых душ», принес его в жертву Богу, и его уму представилось новое содержание книги, просветленное и очищенное; ему казалось, что он понял теперь, как надо писать, чтобы «устремить все общество к прекрасному».
«Создание чудное творится и совершается в душе моей, - писал он в1841году, - и благодарными слезами не раз теперь полны глаза мои. Здесь явно видна мне святая воля Бога: подобное внушение не происходит от человека; никогда не выдумать ему такого сюжета».12
Этот мистический, торжественный взгляд на свое произведение Гоголь высказывал пока еще очень немногим из своих знакомых. Для остальных он был прежним приятным, хотя несколько молчаливым собеседником, тонким наблюдателем, юмористическим рассказчиком.
«Вечера на хуторе близ Диканьки»
Рассказ «Ночь перед Рождеством» начинается с того, что ведьма вылетает из трубы на метле и прячет в рукав звезды, а черт ворует Месяц и, обжигаясь, прячет его в карман. Но ведьма, оказывается, мать кузнеца Вакулы, ловкая кокетка, которая умеет «причаровывать к себе степенных казаков». Человек не только не боится «нечистой силы», он заставляет ее служить себе. Черт, хоть и явился прямо из Ада, не так уж и страшен: верхом на черте Вакула летит в Петербург, чтобы привезти своенравной красавице Оксане такие же черевички, как у самой царицы. В таком духе идет все повествование, идет переплетение сказки и были. Фантастическое и реальное смешано у Гоголя в каком-то причудливом гротеске. Фантастическим перипетиям удивляются не только читатель, но и сами персонажи. Так, Вакула недоуменно глядит на искусство Пацюка, глотающего вареники, предварительно окупающиеся в сметану.
В ранних циклах («Вечера на хуторе близ Диканьки», «Миргород») черт имеет реальные типологические черты. У него «узенькая, беспрестанно вертящаяся и нюхающая все, что ни попадется, мордочка, оканчивающаяся, как у наших свиней, круглым пятачком», «острый и длинный хвост». Это мелкий бес, осмысленный в фольклорных традициях.
Вообще, «Вечера» «следуют двум разнородным традициям: немецкая романтическая демонология (ведьмы, черти, заклинания, колдовство) и украинская сказка с ее исконным дуализмом, борьбой Бога и дьявола». Бес – это существо, в котором сосредоточились отрицание Бога, вечная пошлость.
Гоголь «при свете смеха исследует природу этой мистической сущности», который заставляет людей «делать что-то подобное человеческому, как механик своего безжизненного автомата» или толкает невесту в объятия «страшной черной кошки с железными когтями», то есть в объятия ведьмы.
Гоголевский черт – это «недоразвитая ипостась нечистого; трясущийся, хилый бесенок; дьявол из породы мелких чертей, которые чудятся нашим пьяницам». Вторжение демонических сил в жизнь человека становится причиной той пустоты в мире, где забыли Бога, которая рождает гибель. В этом ирреальном мире даже красота становится чем-то страшно пронзительным, сопровождаемым не только бесовски - сладким чувством, но и паническим ужасом.
Таким образом, одна из ипостасей гоголевского беса заключается в явлении «бессмертной пошлости людской», которую надо «бить по морде, не смущаясь». Эта пошлость есть «начатое и неоконченное, которое выдает себя за безначальное и бесконечное», она отрицает Бога и отождествляется со всемирным злом.
«Вий»
В сборнике повестей «Миргород» одной из самых мистических и страшных является повесть «Вий».
Повесть была начата Гоголем в 1833 году.
Вий, имя фантастического подземного духа, было придумано Гоголем в результате соединения имени властителя преисподней в украинской мифологии «железного Ния» и украинских слов «вия» - ресница и «повико» - веко. Отсюда – длинные веки гоголевского персонажа.
В примечании к «Вию» Гоголь указывает, что « вся эта повесть есть народное предание» и что он его передал именно так, как слышал, почти ничего не изменив. Однако до сих пор не обнаружено ни одно произведение фольклора, сюжет, которого точно напоминал бы повесть. Лишь отдельные мотивы «Вия» сопоставимы с некоторыми народными сказками и преданиями.
Хома Брут гибнет от страха, но ценой своей жизни губит нечистую силу, бросившуюся на философа и не услышавшую вовремя крик петуха – после его третьего крика, духи, не успевшие вернуться в подземное царство мертвых, погибают.
Целую гамму мифических настроений гениально проявляет Гоголь в сцене волшебной скачки и полета над водой Хомы с ведьмой на плечах. Хома Брут видел, как там, внизу, из-за осоки выплывала русалка, мелькала спина и нога – выпуклая, упругая, вся созданная из блеска и трепета… «Облачные перси ее, матовые, как фарфор, не покрытый глазурью, просвечивали перед солнцем по краям своей белой эластической окружности…Вода в виде маленьких пузырьков, как бисер, осыпала их. Она вся дрожит и смеется в воде. Видит ли он это или не видит?
Наяву ли это или снится? «Что это?» - думал философ, глядя вниз, несясь во всю прыть. Пот катился с него градом, он чувствовал бесовски сладкое чувство, он чувствовал какое-то пронзающее, какое-то томительно-страшное наслаждение. Ему часто
казалось, что, будто сердца уже вовсе не было у него, и он со страхом хватался за него рукою».13
«В «Вие» - отмечал А. К. Вронский – милая чувственность, земное, существенное ведет борьбу со смертными очарованиями, с темными душевными наслаждениями, с погибельным миром, но таящим неизъяснимые наслаждения».14
С конца 1833 г. он увлекся мыслью столь же несбыточной, как были его прежние планы относительно службы: ему казалось, что он может выступить на ученое поприще. В то время приготовлялось открытие Киевского университета, и он мечтал занять там кафедру истории, которую преподавал девицам в патриотическом институте.
В Киев приглашали Максимовича; Гоголь думал основаться вместе с ним в Киеве, желал зазвать туда и Погодина; в Киеве ему представлялись, наконец, русские Афины, где сам он думал написать нечто небывалое по всеобщей истории, а вместе с тем изучать малороссийскую старину.
К его огорчению, оказалось, что кафедра истории была отдана другому лицу; но зато вскоре ему предложена была такая же кафедра в Петербургском университете, благодаря влиянию его высоких литературный друзей.
Он действительно занял эту кафедру: раз или два ему удалось прочесть эффектную лекцию, но затем задача оказалась ему не по силам, и он сам отказался от профессуры в 1835 г. Это была, конечно, большая самонадеянность; но вина его была не так велика, если вспомнить, что планы Гоголя не казались странными ни его друзьям, в числе которых были Погодин и Максимович, сами профессора, ни министерству просвещения, которое сочло возможным дать профессуру молодому человеку, кончившему с грехом пополам курс гимназии; так невысок был еще весь уровень тогдашней университетской науки.
В 1835г. Гоголь
представил в Петербургский
«Нос»
Владимир Набоков связывал главного героя повести с особенностями внешности самого Гоголя: «Его большой и острый нос был так длинен и подвижен, что в молодости он умел пренеприятно доставать его кончиком нижнюю губу; нос был самой чуткой и приметной чертой его внешности. Нос лейтмотивом проходит через его сочинения: трудно найти другого писателя, который с таким смаком описывал бы запахи, чиханье и храп. Обостренное ощущение носа в конце концов вылилось в повесть «Нос» - поистине гимн этому органу. Его фантазия ли сотворила нос или нос разбудил фантазию – значения не имеет».15
Не всегда мог контролировать себя герой повести «Нос», которую можно считать первым произведением русской литературы о превращении человека в кого-то не похожего на окружающих и в силу своей непохожести неспособного уже жить прежней жизнью. Для того, чтобы подобное превращение совершилось, нужно совсем немного: забрать у человека одну из самых незначительных частей его – нос. Жертвой подобной мистификации стал коллежский асессор Ковалев, который ничем не отличался от других «коллежских асессоров», лишь любил, чтобы все называли его майором. «По этому-то самому и мы будем вперед этого коллежского асессора называть майором».
Итак, однажды утром майор Ковалев «проснулся довольно рано» и, «к величайшему изумлению своему, увидел, что у него вместо носа совершенно гладкое место!». «Проснулся довольно рано» и цирюльник Иван Яковлевич и обнаружил в булке, которую он разрезал, именно нос майора Ковалева. Каким образом смог отрезать нос Иван Яковлевич, а тем более как этот нос оказался в булке, осталось невыясненным, но точно известно, что из рук цирюльника нос отправился в Неву с Исаакиевского моста. Именно с этого момента начинаются мучения майора, в ходе которых он понимает, что «без носа человек – черт знает что!». Если действия Ковалева после этого досадного происшествия поддаются объяснению, то действия носа ничем объяснить нельзя. Вместо того чтобы плавать в Неве, нос совершенно невероятнейшим образом оказывался в карете в центре Петербурга. «Он был в мундире, шитом золотом, с большим стоячим воротником; на нем были замшевые панталоны; при боку шпага». Ковалев «чуть не сошел с ума от такого зрелища». Его собственный нос разъезжает по Петербургу в чине статского советника (что гораздо выше чина самого Ковалева), он молится в Казанском соборе, ездит с визитами, да еще и отвечает на высказывания Ковалева, что он (нос) «решительно ничего не понимает».
Вследствие, казалось бы, незначительной перемены внешности майора весь мир перевернулся с ног на голову. Мало того, что нос обрел все человеческие свойства и признаки, - он стал могущественнее своего обладателя, демонстрируя тем самым ничтожную роль человека в этом городе, в этом мире. После потери носа Ковалев не свободен в своих действиях, круг его возможностей снизился почти до точки, и все его усилия направлены на одно – вернуть столь «заметную часть тела» на прежнее место.
Вещи играют очень важную роль в произведениях Гоголя, люди растворяются в этом мире вещей. Поэтому неудивительно, что мир предметов – город – подавляет человека, делает его существование механистическим и инерционным.
Смерть Гоголя
Трагический конец Гоголя ускорили беседы с фанатичным священником- Матвеем Константиновским, духовником Гоголя, в последние месяцы жизни писателя.
Вместо того, чтобы страдающего человека успокоить и обнадежить, он подталкивал его, ищущего духовной поддержки, далее к мистицизму. Эта роковая встреча завершила кризис. Этот ограниченный человек непреклонно укорял Гоголя в его мнимой греховности, демонстрировал ужасы Страшного суда, рисовал прежнюю деятельность писателя как сатанинский соблазн. Разговоры Константиновского так сильно потрясли Гоголя, что он, не владея собою, однажды прервал его речь словами о том, что не может далее слушать, что слишком страшно.
Зиму 1851-52 годов он чувствовал себя не совсем здоровым, постоянно жаловался на слабость, на расстройство нервов, на припадки тоски, но никто из знакомых не придавал этому значения, все знали, что он мнителен, и давно привыкли к его жалобам на разные болезни. В кругу близких приятелей он был по-прежнему весел и шутлив, охотно читал свои и чужие произведения, напевал своим «козлиным»,- как он сам называл, - голосом малороссийские песни и с наслажденьем слушал, когда их пели хорошо. К весне он предполагал уехать на несколько месяцев в свою родную Васильевку, чтобы там укрепиться в силах, и обещал приятелю своему Данилевскому привезти уже совсем готовый том « Мертвых душ».
В 1850 г. скончалась Надежда Николаевна Шереметева, она была близким другом Гоголя, они сошлись на почве набожности и очень сблизились. Эта смерть укрепила в Гоголе стремление воссоединиться с ее душой на небесах и приблизила его мученическую кончину.
В 1852 году скоропостижная смерть жены Хомякова, урожденной Языковой, сильно потрясла Гоголя. К естественной горести об утрате близкого человека у него примешивался ужас перед открытой могилой. Его охватил тот мучительный «страх смерти», который он испытывал не раз и прежде. Он признался в этом своему духовнику, и тот старался успокоить его, но напрасно. На масленой Гоголь начал говеть и прекратил все свои литературные занятия; у знакомых он бывал и казался спокойным, только все замечали, что он очень похудел и побледнел.
Его трагическая гибель - род самоубийства, когда писатель сознательно уморил себя голодом, была вызвана осознанием невозможности примирить эстетику и мораль.