Основные мотивы и образы в книге стихов М.И. Цветаевой «Лебединый стан»

Вернемся  еще раз к воспоминаниям Эренбурга. Рассказывая о "Лебедином стане", он сообщает, что будто бы под влиянием его уговоров Цветаева вообще отказалась от намерения увидеть его напечатанным: "В Берлине я с ней как-то проговорил ночь напролет, и в конце нашего разговора она сказала, что не будет печатать свою книгу. (В 1958 году сборник "Лебединый стан" был издан в Мюнхене. Уезжая накануне второй мировой войны в Советский Союз, Цветаева оставила часть своего архива в библиотеке Базеля — "нейтральная страна".) Не знаю, как удалось издателям получить рукопись; преследовали они, конечно, политические цели, нарушив волю Цветаевой — она ведь провела в эмиграции семнадцать лет, много раз ей предлагали издать "Лебединый стан", она всегда отказывалась".

Это свидетельство  тоже следует признать не вполне достоверным  и требующим серьезных корректив. Прежде всего в своем рассказе Эренбург ни словом не обмолвился о том, что эмигрантский читатель узнал о существовании этой книги от него самого. В статьях 1921-1922 гг. он неоднократно упоминал о существовании "Лебединого стана" и даже объявил эту книгу одним из "блестящих достижений" русской поэзии последних лет ("Русская книга", 1921, N9).

По-видимому, он же инициировал и публикацию избранных  стихотворений из "Лебединого стана" в июньском и августовском номерах  парижского журнала "Современные записки" за 1921 год. Но можно не сомневаться и в том, что, сменив "вехи" к осени 1922 г., он вполне серьезно уговаривал Цветаеву не издавать книгу, хотя убедить автора ему, безусловно, не удалось. Напротив, Цветаева активно искала пути и способы продвижения книги в печать. Отдельные стихотворения из "Лебединого стана" печатались в газете "Голос России" (Берлин, 1922) и в поэтическом альманахе "Женская лирика" (Берлин, 1923). При посредстве Г. П. Струве (именно он треть века спустя стал публикатором первого полного издания книги, вышедшей в Мюнхене) большая подборка стихотворений из "Лебединого стана" была помещена на страницах журнала "Русская мысль" (1922, кн. VIII-XII). Кроме того, Цветаева неизменно включала стихи из "Лебединого стана" и в программы своих выступлений, долго сохраняя надежду на их печатное воплощение. Но неизменно преследовавшие ее предубеждения литературных критиков, особенности художественного вкуса и политических симпатий у потенциальных издателей так и не довели дело до желаемого результата.

Об этом, например, свидетельствует документ, связанный с именем литературоведа, публициста и переводчика Дмитрия  Петровича Святополка-Мирского (1890-1939). Как известно, он познакомился с  Мариной Цветаевой и Сергеем  Эфроном в начале 1926 г. в Париже через П. П. Сувчинского. В марте того же года Цветаева по приглашению Мирского две недели гостила в Лондоне и выступила там на поэтическом вечере. По его же инициативе в подготовке этого выступления участвовала и его давняя знакомая и покровительница А. В. Тыркова-Вильямс. В одном из писем к ней Мирский, обсуждая предстоящий приезд Цветаевой в Лондон, несомненно, с ее ведома попытался заинтересовать свою влиятельную корреспондентку творчеством Цветаевой и привлечь ее к изданию "Лебединого стана":

Глубокоуважаемая Ариадна Владимировна, сейчас получил Ваше письмо и очень Вам за него благодарен. Я и сам, прочтя это место напечатанным, подумал, что без него можно было обойтись. Но я совершенно лишен "дипломатического" такта — не знаю совершенно, что при ком можно и чего нельзя говорить. Говорю это не с вызовом, а самым искренним сожалением, — поверьте, что от своей бестактности больше всего страдаю я сам (практически). Что же касается до существа дела, я думал в данном случае о фактической судьбе Марины Цветаевой — о фактическом бойкоте ее всей эмигрантской прессой после короткого увлечения ей. Она просто загнана в "Волю России", потому что все другие редакторы от нее отказываются. И как раз именно для своих белых стихов (о Добр<овольческой> Армии) она не может найти издателя! Вина моя, что я не побранил за это именно редактора, а не рядовую эмиграцию. Я бы это сделал, если писал после огромного успеха на вечере в Париже, который показал, что для рядовой эмиграции она очень близка. Но, честно сознаюсь, что этот успех был для меня (да и для нее) совершенной неожиданностью. Еще раз благодарю Вас за Вашу справедливую строгость.

Преданный Вам

Д. С. Мирский 

Можно предположить, что именно эта попытка  издания книги упоминалась в  уже известном письме Цветаевой  к Сувчинскому (15 марта 1926), опубликованном в 7-м томе Собрания сочинений, однако "лоббирование" Мирского не увенчалось успехом. Личное знакомство А. В. Тырковой-Вильямс с Цветаевой, происшедшее в те дни в Лондоне, не только не растопило ее предубеждения к поэту, но, напротив, укрепило его, и попытка Мирского организовать издание "Лебединого стана" при посредстве одной из самых влиятельных представительниц антисоветской эмиграции не увенчалась успехом.

Таким образом, утверждение Эренбурга  о нежелании поэта увидеть книгу напечатанной следует отнести лишь к последующим годам, когда в жизнь Цветаевой вошло евразийство [4]. 

От  цареборчества к  монархизму. Основные мотивы и образы цикла.

К лету 1923 года Цветаевой была составлена книга «Лебединый стан», так и  не вышедшая при ее жизни. Это книга гражданской лирики [9] считается гимном белому движению, поэтическим признанием в любви офицерству. Кроме того, это и взгляд на русскую Революцию через призму ее французской предшественницы. «Лебединый стан» был написан в страшные годы, когда Марина Ивановна Цветаева теряла близких людей, новорожденную дочь, голодала, отчаивалась и надеялась [7].Трудно себе представить потрясение людей, выброшенных из уютной и предсказуемой жизни вселенским вихрем. Цветаева описала это, связуя революционные события с прошлым Руси («Плач Ярославны», «Петру»), с прошлым Франции («Андрей Шенье»), показывая их с провидческой широтой и в тоже время женской эмоциональностью [8]

 Стихотворения, начинающие книгу "Лебединый стан", отражают постепенное изменение тональности лирики Цветаевой [4]. С нарастанием трагизма событий в России, в ее поэзию входят произведения, единственной темой которых становится борьба белого движения, добровольцев, олицетворявших для Цветаевой верность долгу, присяге, чести.

Рубежным  в изменении ее поэтического голоса стал Октябрь 1917 года, когда ее муж, С.Я.Эфрон, после участия в октябрьских  боях, отбыл на Дон, где формировалась добровольческая армия [9].

Адресатами "Лебединого стана", определяющими  лирическое движение книги, становятся: Бог, Царь, Церковь, православная Россия, добровольцы как ее часть, Москва как самый дорогой поэту город, близкие поэту люди [9].

Известен  факт положительного взгляда Цветаевой  на Февральскую революцию и осуждение  Царя за его «неправильные действия», однако этот взгляд следует рассматривать скорее в гендерном аспекте (а не в социально-политическом), поскольку мнение о том, что Цветаева оценивала революцию с твердой гражданской позиции видится сомнительным. Видя гибельное положение Царской Семьи (и как проекцию – гибельное состояние России), она как мать винила в происшедшем отца семейства – Царя Николая, который в то же время был отцом для России. Но она, не разделяя этих понятий, проецировала свое отношение к отцу на Царя как Помазанника и Царство вообще:

Пал без  славы

Орел  двуглавый

- Царь! - Вы были неправы.

Цветаева  поначалу не видела истинную харизму  Царя, истоки которой можно найти еще в Ветхом Завете. После того, как израильский народ потребовал у Бога царя, то Сам Господь чрез Пророков указывал на помазанника Его. «И взял Самуил рог с елеем и помазал его среди братьев его, и почивал Дух Господень на Давиде с того дня и после»

В новозаветное время Православный Царь помазывался  миром, что означало избрание его  Богом и особое благословение  на его служение. Царь даже имел права входить в алтарь и первый раз после коронования даже причащался в алтаре вместе со священнослужителями, что говорит о его особом достоинстве. Служение Царя заключалось в хранении веры и отечества. Поэтому «цареборчество» можно видеть в непонимании назначения царского служения на земле и отвержении его власти.

Помянет потомство

Еще не раз -

Византийское  вероломство

Ваших ясных глаз.

Здесь взгляд Цветаевой на царство как  на некую административную систему, в которой бывают ошибки, за которые их виновник (Царь) должен быть наказан. Вновь отвержение мистического смысла Царства, бунт против него. В перевороте она видит и божественный промысел:

Царь! Не люди -

Вас Бог  взыскал.

В стихотворении  прослеживается пасхальный мотив, т.е. мотив воскресения новой жизни, но без Царя:

Но нынче  Пасха

По всей стране,

Спокойно  спите

В своем  Селе

Следующее стихотворение, "Чуть светает..." - о молитве. "Подпольная" Москва, "малые мира сего", не принимаемые  миром в расчет: старухи, малые  дети, воры (кающиеся разбойники), - молятся "За живот, За здравие / Раба Божьего - Николая". Они - в этот час самые верные ходатаи перед Богом за своего Царя, на них во время Божественной Литургии сходит Дух, их молитва - самая сильная, их свечи - самые драгоценные, купленные на

Гроши нищие,

Гроши острожные,

Потом и кровью добытые 

Гроши вдовьи,

Про черный день

Да на помин души

Отложенные.

Почему - "подпольная" Москва? Потому, наверное, что Москва сильных, Москва революционная, не молится о своем Государе. Здесь молящиеся христиане - контрреволюционное подполье. О такой Москве мы можем найти строки в дневниковой прозе Цветаевой тех лет ("Воин Христов") [9]

Историческая  Пасха (т.е. Христово Воскресение) сочетается с некой мистической для Цветаевой  «пасхой» - государственным переворотом, когда больше не нужен Помазанник. Пасха означает «переход» или же освобождение, и для Цветаевой здесь Пасха видится освобождением от «византийского ига» русского Царя:

Настежь, настежь Царские врата!

Сгасла, схлынула чернота.

Тут есть и игра смыслов – открытые на Пасху Царские врата перекликаются с Царскими вратами, из которых вышел «вчерашний Царь». Пасха без Царя в данном контексте – типично «цареборческое» мышление, при котором явно отвергается Божественное благословение на Царство и Царя, а также такие слова являются и бунтом против Помазанника.

При этом Цветаева не отрекается от православности как таковой, она называет Россию «церковной» и просит молитв за «жертву» переворота – царевича Алексия:

За Отрока - за Голубя - за Сына,

За царевича младого Алексия

Помолись, церковная Россия!

Здесь более всего проявляется гендерный  аспект поэзии Цветаевой в данном цикле. Мистическое назначение Царя и Царства затмевается болью  о несправедливом страдании Отрока – Царевича Алексия. Поэтому она винит Царя:

Грех  отцовский не карай на сыне.

Сохрани, крестьянская Россия,

Царскосельского ягненка - Алексия!

После событий октябрьского переворота мотив  пасхальной радости меняется на мотив  скорби. Цветаева видит в происходящем гибель России, хотя пока еще не понимает ее причины – отвержение Царства. В стихотворении «Москве» она делает своего рода исторический обзор страданий Москвы и России, упоминает вредоносные для нее деяния Петра I, самозванцев, однако, видимо лишь интуитивно понимая что-то, видит, что настоящая и окончательная гибель наступила именно в это время, после Октября [10]. В ее стихах можно увидеть надрыв и плач о России:

- Голубочки  где твои? - Нет корму.

- Кто  унес его? - Да ворон черный.

- Где  кресты твои святые? - Сбиты.

- Где сыны твои, Москва? – Убиты [3].

После этого стихотворения возникает  мотив смерти. Умерла Россия, и о  ней можно мыслить теперь лишь исторически, но не реально. История  России – не быт, а бытие, которое  теперь наглухо закрыто до времени:

Идет  по луговинам лития.

Таинственная книга бытия

Российского - где судьбы мира скрыты -

Дочитана  и наглухо закрыта.

Россия  приняла мученический венец после  всего происшедшего и тут уже  возникает мотив погребения (ср. с погребением Христа после которого, надо заметить, наступило Воскресение):

И рыщет  ветер, рыщет по степи:

- Россия! - Мученица! - С миром - спи!

Поместив  это стихотворение в контекст всего цикла, стоит отметить, что антиномия смерть-воскресение здесь работает (хотя и в невоплощенном виде – при Марине Цветаевой Россия так и не воскресла).

На третий день Пасхи Марина Цветаева пишет  стихотворение, в котором взгляд лирического героя на Царя и Царство  кардинально меняется. От «цареборческого» он переходит к монархическому и  действительно православному: