Отечественная литература ХІ-ХІХ веков

 

Кировский областной  колледж культуры

 

Заочное отделение

 

Специальность: 05.17 «Библиотековедение»

 

 

Контрольная работа по дисциплине «Отечественная

литература»

 

 

 

 

 

 

Тема: Отечественная литература ХІ-ХІХ веков

 

 

Студентки 3Б курса

 

 

Работа поступила:

 

 

Работа проверена:

 

 

Оценка:

 

 

 

Киров-2008 
Содержание

 

1. Философия природы  в поэзии Ф.И. Тютчева……………................	3
1.1. Истоки философии  природы Ф.И. Тютчева……………................	3
1.2. Образы природы…………………………………………................	8
1.3. Принципы осознания и изображения природы………………..	12
2. Анализ стихотворения К.Н. Батюшкова «Мои пенаты»………....	18
Список литературы……………………………………………………...	24

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

1. Философия природы в поэзии Ф.И. Тютчева

 

1.1. Истоки философии природы Ф.И. Тютчева

 

У Тютчева  нет стихотворений специально и  преднамеренно философичных, в том смысле, как это понимают теперь: проблема, обобщение, область логики и выводов. Философия — не область, а пафос тютчевской лирики. Его стихи о любви, природе, жизни, смерти всегда овеяны мыслью и всегда настояны на пережитом. Вне субъективно-биографического начала в лирике Тютчева нет философии. Опыт жизни находит выход в поэтическом образе. Образ расширяет этот опыт до вселенских масштабов.

Философию некоторые наши современники в своих сочинениях воспринимают для цитации. Ее используют как подсобный материал. У Тютчева философией были пропитаны все клетки существа. Это не материал для стихов, а самая атмосфера, которая окружает образные миры. Мы далеко не всегда можем судить о круге философов, с которыми Тютчев спорит или которых он наследует. И все же некоторые имена могут быть названы.

В тех случаях, когда имена не называются, мы все равно ощущаем, что тютчевская лирика — это эмоциональные ответы на философские споры века. Некоторые его строки воспринимаются как возгласы и восклицания на полях философских книг, эти возгласы и восклицания по глубине своей не уступают тексту, которым вызваны к жизни. Подчас они превосходят его. Но суть не в этом. Главное, что это была живая, никогда не прекращающаяся, всегда бодрствующая работа поэтической мысли.

Как в детстве  и юности в душу Тютчева хлынула природа, так в молодые годы в его душу ворвалась философия заодно с мировой политикой и историей.

Обозначая Тютчева, по традиции, как поэта мысли, как поэта-философа, мы не должны забывать всю условность этого наименования.

Образованный и зоркий человек, он не мог не преклоняться перед разумом. С другой же стороны — видел границы разума, относительность постигнутой истины, постигал сущность самозабвения и даже безумия.

Родство разума и природы — один  из  идеалов  Тютчева.

Но единовластие разума, даже находящегося в кровном родстве с природой, то и дело нарушается. И тогда вступает в силу «безумье жалкое», оно «чему-то внемлет жадным слухом». И тогда поэт просит природу: «Дай вкусить уничтоженья, с миром дремлющим смешай». И тогда вступает в силу вера, без которой знание не имеет — по Тютчеву — ценности: «приди на помощь моему неверью».

Огромное  значение на Тютчева оказал немецкий философ Шеллинг. Личное знакомство Тютчева с Шеллингом произошло в 1828 году, когда поэту было двадцать пять лет, а философу пятьдесят три года. Шеллинг читал в Мюнхенском университете свою «Философию откровений», и многолетняя его работа над упорядочением своей философской системы была завершена.

Тютчев, еще в России интересовавшийся философией (французские энциклопедисты, Руссо), в Германии еще более углубляется в эти занятия.

Наиболее  глубоко из всей философии Шеллинга Тютчев воспринял его натурфилософские взгляды. Опрометчиво и напрасно искать буквальные соответствия между взглядами на природу немецкого философа и русского поэта. Тютчев никогда не занимался абстрактными построениями и по складу своей души непосредственно претворял свои идеи в плоть поэзии. И это составляло одну из особенностей и тайн его мастерства. «У него,— говорил Аксаков,— не то что мыслящая поэзия, а поэтическая мысль; не чувство рассуждающее, мыслящее,— а мысль чувствующая и живая».

Кроме перенесения в  стихотворную ткань отдельных положений философии (сравните, например, образ платоновской пещеры и тютчевский образ человеческой жизни — «тень от дыма»), определений Шеллинга (вроде «снять покров с природы»), Тютчев прибегает к прямым цитатам (стихотворение «Цицерон»). Характерно, что стихотворение «Святая ночь на небосклон взошла...» в первом варианте называлось «Самосознание». Сквозь многие тютчевские строки так и проступает голос и жест страстного философа-диспутанта («Не то, что мните вы, природа...»), орудующего иногда законченными оборотами и формулами философского обихода («что в существе разумном мы зовем»).

Следы философских и  политических раздумий, собеседований и споров остались в стихах Тютчева; до сих пор не выветрилась горячность, с которой они писались; исследователи при желании могут исторически приурочить их к определенным периодам.

Из всей натурфилософии Шеллинга наиболее близкой Тютчеву оказалась критика механического объяснения природы, страстное отстаивание всеобщего единства органического и неорганического мира. Этот полемический раздел философии    Шеллинга,   его активное начало стало полемическим и активным в поэзии Тютчева.

Шеллинг в  своем сочинении «О мировой душе»  говорит: «...как только наше исследование восходит к идее природы как целого, тотчас же исчезает противоположность между механизмом и организмом, которая долго задерживала прогресс естествознания и будет препятствовать успеху нашего предприятия в глазах многих».

Лирическая  мысль Тютчева сродни здесь философской мысли Шеллинга. Она полемически остро и страстно, в виде короткой поэтической речи на дискуссии между механистами и пантеистами, отозвалась в знаменитом стихотворении:

Не то, что  мните вы, природа:

Не слепок, не бездушный лик — 

В ней есть душа, в ней есть свобода,

В ней есть любовь, в ней есть язык...

Шеллинг признает наличие в природе «мировой души». Толчком к признанию ее было не что иное, как признание Шеллингом противоречивости, диалектичности явлений. В своем трактате он говорит, что природа — первичная сила, что она живет как целое, что жизнь есть первичное, а смерть — вторичное явление, что «борющиеся силы представляются в одно и то же время и составляющими единство, и противодействующими друг другу, приводят к идее организующего принципа, превращающего мир в систему. Быть может, этот именно принцип хотели обозначить древние словом «Мировая душа».

Природу как единство сил Шеллинг называет мировой душой, двойственность и противоположность сил — дуализмом, объединение противоположностей — полярностью. Первым и основным принципом философского учения о природе Шеллинг считает сведение всей природы к полярности и дуализму.

Признание мировой  души как единства сил природы наряду с признанием противоречивости, дуализма как основного принципа действия было одной из главных черт философского и  поэтического  мировоззрения  Тютчева.

Пожалуй, наиболее типичной чертой Тютчева-художника, Тютчева-психолога было последовательное проведение им в своей поэзии принципов диалектики. Страсти, выраженные в его поэзии, даны в своей живой противоречивости. Чувство поэта встретилось с философскими убеждениями его, одно другому помогло. Фаустовское: «две души живут в груди моей, всегда враждуя меж собою» — оказалось родственным тютчевской лирике.

У Тютчева  очень редко дается какое-либо одно, односторонне показанное, а не раскрытое в борении чувство. Такие стихи у него есть («Я помню время золотое...», «Вечер» и другие), но не в них скрыты особенности лирики Тютчева. В его лирике чувство дано вместе с его антиподом. Голоса звучат врозь, расходясь, сходясь, перекликаясь, отрицая друг друга.

Таково стихотворение  «Маl’aria», в котором за изображением прекрасной природы и цветущей жизни следует короткое и противоположное ожидаемому: «...и это все есть смерть!» (стихотворение это по своей тональности близко к стихотворению Гейне «Warum?»).

Таков знаменитый цикл стихов о ночи, в основе которого лежит противопоставление дня и ночи, мрака и света как двух начал.

Тютчевский образ —  «лениво дышит полдень мглистый», где даны два, казалось бы, друг друга исключающие понятия — «полдень» и «мглистый», на много-много лет опередил изобразительные средства своего времени. Такое построение образа было освоено поэзией лишь в XX веке. Такие примечательные тютчевские обороты, как «затихло вокруг тебя молчанье» или «зеленеющие нивы зеленее под грозой», для современников поэта были непривычны.

Дыхание солнц, жизнь морских волн, говор лесов  и т. п.— такие образы служили Тютчеву выражением его романтико-идеалистического понимания жизни природы. В отличие от Жуковского с его церковно-мифологическим миропониманием, предполагающим борьбу добрых и злых духов за душу человека, в отличие от позднего Л. Толстого с его сектантски «религиозным мировоззрением, видящим в боге выражение нравственного закона любви к ближнему, Тютчев по своим философским взглядам был «пантеистом». Высшей силой, перед которой может преклоняться сознание человека, являлась для него природа в ее будто бы реальной духовной сущности. В одном из стихотворений середины 1830-х годов поэт писал:

Нет, моего  к тебе пристрастья 

Я скрыть не в  силах, мать-Земля!

Духов бесплотных сладострастья,

Твой верный сын, не жажду я.

Но духовная жизнь природы, по представлению Тютчева, сложна и противоречива. В глубине этой жизни нет поступательного движения, нет перехода от низших к высшим ступеням развития. Там происходит лишь непрестанная борьба сущности и видимости. В глубине жизни природы вечно волнуется некая первозданная, темная, всепоглощающая стихия бытия, которую поэт называет «хаосом» или «бездной». И весь видимый мир, воспринимаемый внешними органами чувств человека, все отдельные существа этого мира являются только порождением, только кратковременным всплеском этой безликой пучины жизни. Два стихотворения — «День и ночь» (1839) и «Святая ночь на небосклон взошла» (1850) — с особенной ясностью и силой выражают мысль поэта об этом глубоком противоречии, лежащем в основе всего существующего: о прекрасном, светлом, «златотканом» покрове видимости жизни и о страшной, темной «бездне» ее сущности.

Такое понимание  жизни придает всему философскому мировосприятию поэта трагический характер. Всякое обособленное, индивидуальное существование представляется ему чем-то эфемерным, скоропреходящим, неизбежно обреченным на исчезновение, на погружение в безликую темную пучину жизни, на слияние с ней.

Сознавая  быстротечность своего существования, человек, по мысли Тютчева, потому и обращается к природе, что жизнь природы даже и в «блистательном покрове» ее видимости неизмеримо более устойчива, нежели его собственная жизнь, и кажется ему вечной. Мотив бренности человека перед лицом вечности природы развивается во многих стихотворениях поэта. Таковы, например, «Снежные горы», «Успокоение», «Над виноградными холмами...», «Яркий снег сиял в долине...» и др. Особенно отчетливо этот мотив выражен в заключительной строфе стихотворения «В небе тают облака...»: «Чудный день! Пройдут века— // Так же будут, в вечном строе, // Течь и искриться река // И поля дышать на зное».

Антитезу  вечности мироздания и эфемерности человеческой жизни поэт иногда осмысливает глубже. Он противопоставляет природе уже не отдельную личность, но весь человеческий род и даже всю историю человечества. Поэтому он нередко оценивает человеческую историю в тонах глубокого философского пессимизма. Таковы стихотворения «Через ливонские я проезжал поля...» (1830) и в особенности «От жизни той, что бушевала здесь...» (1871). В этом произведении, одном из последних, Тютчев приходит к мысли, что жизнь целых народов с их историей и культурой, в сравнении с могучей и вечной жизнью природы, оказывается чем-то ничтожным, не оставляющим после себя заметных и значительных следов. Там, где происходили большие исторические события, давно стоят лишь курганы и дубы красуются на них. «Природа знать не знает о былом, — размышляет поэт.— Ей чужды наши призрачные годы, // И перед ней мы смутно сознаем // Себя самих — лишь грезою природы...»

Из такого трагического взгляда поэта на жизнь  человечества, связанного с пренебрежением Тютчева к проблемам исторического развития, вытекает его противоречивая оценка индивидуального сознания человека. С одной стороны, поэт ценит это сознание очень высоко. Он признает величие крупнейших общественно-исторических событий и высоко ставит человеческую мысль, способную понять и оценить это величие. Так, в раннем стихотворении «Цицерон», написанном по поводу французской революции 1830 г., Тютчев символически утверждает всемирно-историческое значение таких событий. Лирически изображая римского оратора Цицерона, поэт видит в нем гражданина, сожалеющего о том, что в своей жизни он застал уже упадок цивилизации, с которой он связывает свои идеалы. И поэт возражает своему герою: «Так!., но, прощаясь с римской славой, // С Капитолийской высоты // Во всем величье видел ты // Закат звезды ее кровавой!..» Цицерон стал современником и свидетелем великого исторического момента, зрителем «высоких зрелищ», как бы заживо заслужившим «бессмертье». «Счастлив, кто посетил сей мир // В его минуты роковые...» — эта основная мысль стихотворения как будто полна исторического оптимизма.