Платонов "Котлован"

2.3 Котлован - символ и  образ социальной утопии

Андрей Платонов жил  в нелегкое для России время. Он верил  в возможность переустройства общества, в котором общее благо будет  условием собственного счастья. Но в  жизни эти утопические идеи воплотить  не удавалось. Очень скоро Платонов осознал, что нельзя превращать народ  в обезличенную массу. Он выразил  протест против насилия над личностью, превращения разумных людей в бездуховных существ, исполняющих любой приказ власти. Этот протест звучит во многих произведениях Платонова, отличающихся своеобразностью авторского языка, символичностью образов.

Наиболее полно тема человеческой судьбы в тоталитарном государстве раскрыта в повести  «Котлован». Землекопы роют котлован, на месте которого должны построить  дом для «счастливых» жителей  социализма. Но многие герои произведения погибают, достижение счастья оказывается  невозможным без человеческих жертв. Однако фанатичная преданность идее не позволяет рабочим усомниться в правильности всего происходящего. Только Вощев стал размышлять о сущности бытия. Он был уволен из-за того, что задумался о смысле жизни «среди общего темпа труда». Вощев -- натура противоречивая, символический образ искателя правды. В поисках смысла жизни Вощев попадает к землекопам. Этот человек хочет быть личностью, своим желанием он бросает невольный вызов государству, для которого существуют только массы. Но, с другой стороны, Вощев участвует в коллективизации, проявляя жестокость по отношению к крестьянам. Это доказывает, что Вощев, несмотря ни на что, является человеком своей эпохи, своего времени.

В произведении Платонова  много противопоставлений. Рабочие  роют котлован, на месте которого хотят  построить дом всеобщего счастья, а сами живут в сарае: «Кроме дыханья  в бараке не было звука, никто не видел снов и не разговаривал с  воспоминаниями, -- каждый существовал  без всякого излишка жизни». Девочка, потерявшая мать и нашедшая приют  у землекопов, спит в гробу. Она  обречена так же, как и взрослые. Настя является символом будущего, человеком, ради которого рабочие копают яму, не жалея своих сил. Но девочка  умирает, котлован становится могилой  для ребенка, мечта о светлом  будущем похоронена, а рабочие  продолжают копать.

Своеобразен язык повести  «Котлован». При описании героев автор  использует нестандартные, необычные  выражения. «Его старые жилы и внутренности близко подходили наружу, он ощущал окружающее без расчета и сознания, но с точностью», -- пишет автор  про Чиклина, одного из землекопов, Козлова Платонов изображает так: «...был угрюм, ничтожен всем телом, пот слабости капал в глину с его мутного однообразного лица». Люди в произведении подобны машинам, их лица не выражают чувств, а действия выполняются механически, бездумно. Совершенно иначе изображена у Платонова природа: «Умерший, палый лист лежал рядом с головою Вощева, его принес ветер с дальнего дерева, и теперь этому листу предстояло смирение в земле». В отличие от человека природа живая, она наделена чувствами. Человек же существует, ни о чем не задумываясь. Он разрушает почву -- живое тело земли: «Чиклин спешно ломал вековой грунт, обращая всю жизнь своего тела в удары по мертвым местам».

Разрушая землю, люди убивают свою душу. Почва истощается человек утрачивает смысл существования. А в деревне идет страшный процесс  раскулачивания. Крестьяне заранее  заготавливают себе гробы, так как  не ожидают ничего хорошего от власти пролетариев. В домах гуляет ветер, в деревне запустение: одни запасаются гробами, других сплавляют на плотах. В жертву были принесены тысячи крестьян. Новая жизнь в стране строится на их мертвых телах. Страх и жестокость стали определяющими эпохи. Каждый мог превратиться в предателя, врага  народа.

Жестокость присуща  многим героям произведения. Таковы Сафронов и Чиклин, фанатично преданные идее построения социализма. Таков и деревенский активист, который днем и ночью ожидает директиву сверху: «Каждую новую директиву он читал с любопытством будущего наслаждения, точно подглядывал в страстные тайны взрослых, центральных людей». Активист беспрекословно исполняет приказания, не задумываясь над их смыслом. Его дело -- исполнять, а властям лучше знать, что хорошо для народа. Власть -- символ насилия в произведении. Насилие распространяется на живую природу и на человека. Люди ничего не создают, а только разрушают. Котлован не вырыт, так как постоянно приходят директивы о его расширении. У землекопов нет дома, нет семьи, в их жизни нет смысла. Нет смысла и в жизни инженера Прушевского: «Прушевский не видел, кому бы он настолько требовался, чтоб непременно поддерживать себя до еще далекой смерти». Все свое время он отдает работе, единственная его цель -- построить дом.

В конце повести умирает  Настя, последняя радость землекопов. Вместе с ней умирает надежда, но землекопы не оставляют работу. Становится неясно, зачем строить  дом, в котором никто не будет  жить. Произведение построено на противопоставлении человека и природы. Нельзя разрушать  их связь, иначе последствия будут  плачевны. Платонов в своеобразной форме показал в повести, к  чему приведут коллективизация и  индустриализация. Человек в таком  государстве не способен думать, чувствовать, оставаться личностью. В подобном обществе не существует отдельного человека, есть только масса -- бездуховная и покорная.

Жизнь А. Платонова пришлась на первую половину XX столетия -- самое  сложное время в истории страны. Признавая жизнь высшей ценностью, Платонов не считал, однако, всякую жизнь  достойной человека. Писатель стремился  постичь смысл существования, назначение человека. В труде -- бесконечном, изнуряющем -- проходит жизнь героев его произведений. Но всякий ли труд во благо? Гуманны  ли провозглашенные новоявленными  идеологами принципы этого общенародного  труда?

«Грустно существующие люди» строят светлый дом социализма. И строят, по словам героя «Котлована» Жачева, слой грустных уродов. Образовался этот слой на фоне тех исторических событий, которые потрясли Россию после 1917 года, и в огне страшного времени иссякли лучшие духовные и нравственные силы народа: лица их были угрюмы и худы, вместо покоя жизни они имели измождение. Выродившись духовно и физически, герои «Котлована» действительно представляют уродов. Это уже не люди, а маски.

Котлован -- символ, образ  места, которого нет, в нем заложена автором идея социальной утопии. Платонов мастерски развенчивает эту идею, показывая безнравственность исторического  эксперимента над народами.

Котлован -- писательский вымысел в чистом виде, это модель общественного устройства казарменного коммунизма. События в нем -- источник размышлений писателя, его предостережение  будущим поколениям. Нет в повести  динамической смены событий. Все  предельно упрощено, схематично, и  сам образ котлована, этакого  монстра, пожирающего людей, нагнетает  ощущение статичности сюжета.

Люди появляются на котловане, исчезают или остаются, в чем конфликт? Люди верят в будущее, работают на него. Они забывают прошлое, не видят  настоящего, живя лишь будущим. И жизнь  их заключается только в том, что  они роют и спят. Такой традиционный художественный прием, как использование  сновидений для описания утопических  картин будущего, Платонов не использует. В его произведении никто не видел  снов и не разговаривал с воспоминаниями.

Образы героев созданы  как пародии на социальные типы, порожденные эпохой, -- это характерная  черта антиутопии. Жестокая бесчеловечная  действительность казарменного коммунизма исковеркала характеры, судьбы персонажей произведения.

Вот главный герой -- Вощев, своеобразный народный философ. Он был рад участвовать в общей жизни. Но ежедневная изнуряющая до отупения работа разочаровала героя. В конце повести Вощев поймет, что лучше бы «снова ничего не знать и жить без надежды в смутном вожделении тщетного ума, лишь бы девочка была целой...». Девочка Настя, символ будущего, не выдерживает реальности, и с ее смертью Вощев теряет смысл дальнейшего существования.

В повести «Котлован» автор выразил свое неприятие  навязываемых форм социалистического  переустройства общества.

 Сочинение: Особенности романа О. Хаксли как антиутопии

Глава III. Роман О. Хаксли «О дивный новый мир». 
Предпосылки к написанию романа.

Как писал сам Хаксли, «О дивный новый мир» стал в значительной степени полемическим ответом на предложенную Уэллсом в романе 
«Люди как боги» модель идеального «научного» общества: «Я пишу роман о будущем «дивном новом мире», об ужасе уэллсовской утопии и о бунте против нее»[7]. И позднее в «вновь посещенном «дивном новом мире» Хаксли отмечает, что темой книги является не сам по себе прогресс науки, а то, как этот прогресс влияет на личность человека». В сравнении с другими произведениями антиутопистов роман Хаксли отличает материальное благополучие мира, не ложное, фальсифицированное богатство, как у Оруэлла в «1984», где душевные страдания человека тесно связаны с его благосостоянием, а действительно абсолютное изобилие, которое в конечном итоге приводит к деградации личности. Человек как личность – вот главный объект анализа Хаксли. И «О дивный новый мир» более чем другие произведения этого жанра актуален именно благодаря такому упору 
Хаксли на состояние человеческой души. В мире тупого конвейерного труда и столь же тупой механической физиологии свободный, естественный человек – такое же экзотическое развлечение для толпы запрограммированных дикарей, как «стереовоющий фильм о свадьбе горилл» или о «любовной жизни кашалота»[8].

Анализ произведения.

О. Хаксли при создании модели будущего «дивного нового мира»  синтезировал наиболее обесчеловечивающие черты «казарменного социализма» и современного Хаксли общества массового потребления. 
Однако Хаксли считал «усечение» личности до размеров, подвластных познанию и программированию, не просто принадлежностью какой-то отдельной социальной системы — но закономерным итогом всякой попытки научно детерминировать мир. «Дивный новый мир» — вот то единственное, до чего может дойти человечество на пути «научного» переустройства собственного бытия. Это мир, в котором все человеческие желания предопределены заранее: те, которые общество может удовлетворить, — удовлетворяются, а невыполнимые «снимаются» еще до рождения благодаря соответствующей «генетической политике» в пробирках, из которых выводится «население». «Не существует цивилизации без стабильности. Не существует социальной стабильности без индивидуальной... Отсюда и главная цель: все формы индивидуальной жизни... должны быть строго регламентированы. 
Мысли, поступки и чувства людей должны быть идентичны, даже самые сокровенные желания одного должны совпадать с желаниями миллионов других. Всякое нарушение идентичности ведет к нарушению стабильности, угрожает всему обществу»[9] — такова правда «дивного нового мира». Эта правда обретает зримые очертания в устах 
Верховного Контролера: «Все счастливы. Все получают то, чего хотят, и никто никогда не хочет того, чего он не может получить. 
Они обеспечены, они в безопасности; они никогда не болеют; они не боятся смерти; им не досаждают отцы и матери; у них нет жен, детей и возлюбленных, могущих доставить сильные переживания. Мы адаптируем их, и после этого они не могут вести себя иначе, чем так, как им следует»[10].

Одна из незыблемых основ  антиутопического «дивного нового мира»  Хаксли — это полная подчиненность  Истины конкретным утилитарным нуждам общества. «Наука, подобно искусству, несовместима со счастьем. Наука опасна; ее нужно держать на цепи и в  наморднике»[11],— рассуждает Верховный  Контролер, вспоминая о том времени, когда его справедливо, по его  теперешним представлениям, хотели покарать за то, что он слишком далеко зашел  в своих исследованиях в области  физики.

Мир в романе представляет одно большое государство. Все люди равны, но отделяет их друг от друга  принадлежность к какой-либо касте. Людей еще не родившихся сразу  делят на высших и низших путем  химического воздействия на их зародыши. «Идеал распределения населения  — это айсберг, 8/9 ниже ватерлинии, 1/9 — выше»[12] 
(слова Верховного Контролера). Количество таких категорий в 
«дивном новом мире» очень большое — «альфа», «бета», «гамма», 
«дельта» и далее по алфавиту — вплоть до «эпсилона». Примечательно здесь, что если пролы из «1984» - это всего лишь безграмотные люди, которым кроме простейшей работы выполнять ничего не представляется возможным, то эпсилоны в «дивном новом мире» специально создаются умственно неполноценными для самой грязной и рутинной работы. И следовательно высшие касты осознано отказываются от всяких контактов с низшими. Хотя, что эпсилоны, что альфа-плюсовики, — все проходят своеобразный процесс 
«адаптации» сквозь 2040 – метровую конвейерную ленту. А вот 
Верховные Контролеры уже никак не могут войти в разряд «счастливых младенцев», их пониманию доступно все, что доступно обычному «неадаптированному» человеку, в том числе и осознание той самой «лжи во спасение», на которой построен «дивный новый мир». Их пониманию доступен даже запрещенный Шекспир: 
«Видите ли, это запрещено. Но поскольку законы издаю здесь я, я могу и нарушить их»[13].

В антиутопическом мире Хаксли в рабстве своем далеко не равны и 
«счастливые младенцы». Если «дивный новый мир» не может предоставить всем работу равной квалификации — то «гармония» между человеком и обществом достигается за счет преднамеренного уничтожения в человеке всех тех интеллектуальных или эмоциональных потенций, которые не будут нужны для, в прямом смысле этого слова, написанной на роду деятельности: это и высушивание мозга будущих рабочих, это и внушение им ненависти к цветам и книгам посредством электрошока и т.д. . В той или иной степени несвободны от 
«адаптации» все обитатели «дивного нового мира» — от «альфы» до 
«эпсилона», и смысл этой иерархии заключен в словах Верховного 
Контролера: «Представьте себе фабрику, весь штат которой состоит из альф, то есть из индивидуализированных особей... адаптированных так, что они обладают полной свободой воли и умеют принимать на себя полную ответственность. Человек, раскупоренный и адаптированный как альфа, сойдет с ума, если ему придется выполнять работу умственно дефективного эпсилона. Сойдет с ума или примется все разрушать... Тех жертв, на которые должен идти эпсилон, можно требовать только от эпсилона но той простой причине, что для него они не жертвы, а линия наименьшего сопротивления. Его адаптируют так, что он не может жить иначе. По существу... все мы живем в бутылях. Но если мы альфы, наши бутыли относительно очень велики»[14].

Хаксли говорит о  лишенном самосознания будущем как  о чем-то само собой разумеющемся — и в романе «О дивный новый  мир» перед нами предстает общество, которое возникло по воле большинства. 
Правда, возникают на фоне большинства отдельные личности, которые пытаются противопоставить свой свободный выбор всеобщему запрограммированному счастью — это, например, два «альфа плюса» 
Бернард Маркс и Гельмгольц Ватсон, которые к тому же не могут полностью вписаться в структуру «дивного нового мира» из-за своих физических недостатков; «что они оба разделяли, так это знание о том, что они были личностями». А Бернард Маркс доходит в своем внутреннем протесте и до такой сентенции: «Я хочу быть собой... 
Отвратительным собой. Но не кем-то другим, пусть и замечательным»[15]. А волею случая вывезенный из резервации 
Дикарь, открывший для себя «Время, и Смерть, и Бога», становится даже идеологическим оппонентом Верховного Контролера: «Я лучше буду несчастным, нежели буду обладать тем фальшивым, лживым счастьем, которым вы здесь обладаете»[16]. Одним словом, романе 
Хаксли «О дивный новый мир» представлена борьба сил, утверждающих антиутопический мир, и сил, его отрицающих. Даже элемент стихийного бунта присутствует — Дикарь с криком «Я пришел дать вам свободу!»[17] пытается сорвать раздачу государственного наркотика 
— сомы. Однако этот бунт основ антиутопического общества не потрясает — чтобы ликвидировать его последствия, достаточно было распылить государственный наркотик сому в воздухе с вертолета и пустить при этом в эфир «Синтетическую речь «Антибунт-2». 
Стремление к самосознанию и к свободному нравственному выбору в этом мире не может стать «эпидемией» — на это способны лишь избранные, и эти единицы в срочном порядке от «счастливых младенцев» изолируются. Одним словом, Бернарду Марксу и 
Гельмгольцу Ватсону предстоит отправка «на острова» специально предназначенные для прозревших интеллектуалов, а свободолюбивые речи Дикаря стали всеобщим посмешищем — осознав это, Дикарь повесился. «Медленно, очень медленно, как две медленно движущиеся стрелки компаса, ноги двигались слева направо; север, северо- восток, восток, юго-восток, юг, юго-запад, запад; потом приостановились и через несколько секунд медленно стали поворачиваться обратно, справа налево. Юг, юго-запад, юг, юго- восток, восток...»[18] — так заканчивается роман. При этом происходит это на фоне радостных восклицаний обитателей «дивного нового мира», жаждущих необычного зрелища. Таким образом, получается, что к уходу из жизни Дикаря подталкивают не те, кто управляет антиутопическим миром, — а его рядовые обитатели, которые в этом мире счастливы, — и потому мир этот, однажды построенный, обречен в рамках созданной Хаксли модели на устойчивость и процветание.