Поэзия Жуковского и переводы поэтов-романтиков

Представляется, что конкретно-историческое рассмотрение русского романтического искусства лучше всего может  проиллюстрировать мысль о своеобразии  форм, которые принимал романтизм  в разных странах, о сложности и разнородности романтизма даже в пределах одной страны. Романтизм в России развивался отнюдь не автономно, не обособленно. Он находился в тесном взаимодействии с европейским романтизмом, хотя и не повторял его, и тем более не копировал. Хорошо известны слова Маркса о том, что романтизм явился «реакцией на французскую революцию и связанное с ней Просвещение». Эти слова прямо относятся к западноевропейскому романтизму и косвенно, опосредованно - к романтизму русскому. Французская революция и ее последствия, путем литературных и различных иных влияний и воздействий, наложили печать на русское общественное сознание начала XIX в. В известной мере это и определило широкое распространение романтических идей в русском искусстве.

Как отмечает исследователь романтизма в славянских литературах И.Г. Неупокоева, «глубочайшее своеобразие места, занимаемого в европейском литературном процессе XIX столетия каждой славянской литературой, не противостоит тому, что литературы эти входят в европейскую и мировую художественную культуру и как определенная историко-культурная общность, как определенный историко-культурный «пласт»…»

Русский романтизм был  частью романтизма общеевропейского и  в качестве такового не мог не принять  в себя некоторых его существенных родовых свойств и примет, порожденных трагическим восприятием последствий французской буржуазной революции: например, недоверия к рассудочным понятиям, сильного интереса к непосредственному чувству, отталкивания от всякого рода систематизма и т. д. Таким образом, в процессе становления русского романтического сознания и русского романтического искусства участвовал и общий опыт романтизма европейского.

Однако для появления  романтизма в России, помимо общих  причин, были и причины свои собственные, внутренние, в конечном счете и обусловившие специфические формы русского романтизма, его особенный и неповторимый облик. «Романтизм, - писал Аполлон Григорьев, - и притом наш, русский, в наши самобытные формы выработавшийся и отличившийся, романтизм был не простым литературным, а жизненным явлением, целой эпохой морального развития, имевшей свой особенный цвет, проводившей в жизнь особое воззрение…Пусть романтическое веяние пришло извне, от западных литератур и западной жизни, оно нашло в русской натуре почву, готовую к его восприятию, - и поэтому отразилось в явлениях совершенно оригинальных…».

Русский романтизм был  связан с западными литературами и западной жизнью, но не определялся  ими вполне и всецело. У него были и свои особенные истоки. Если европейский  романтизм был социально обусловлен идеями и практикой буржуазных революций, то реальные источники романтической настроенности и романтического искусства в России следует искать прежде всего в войне 1812 года, в том, что было после войны, в ее последствиях для русской жизни и русского общественного самосознания.

Передовому, мыслящему  русскому человеку война 1812 года со всей очевидностью показала величие и  силу простого народа. Именно народу Россия обязана была победой над Наполеоном, народ был истинным героем войны. Между тем как до войны, так и после нее основная масса народа, крестьянство, продолжала пребывать в состоянии крепостной зависимости, в состоянии рабства. Но то, что и прежде воспринималось лучшими людьми России как несправедливость, теперь представляется вопиющей несправедливостью, противоречащей всякой логике и понятиям нравственности. Формы жизни, основанные на рабстве народа, признаются теперь передовой общественностью не только несовершенными, но и порочными, ложными. Так появляется почва равно и для декабристов, и для романтических настроений. При всем существенном отличии поэзии Жуковского от поэзии декабристов, их реальные источники были общими - как общим было, при всем отличии мотивировок и выводов, их отрицание «мира сего», романтическое противопоставление тому, что есть, того, что должно быть.

Русский романтизм знает, по крайней мере, два этапа в  своем развитии, две волны своего восхождения. Первая волна, как мы уже  отмечали, обусловлена была событиями 1812 года и последующих событий. Она  породила романтическую поэзию Жуковского и поэзию декабристов, она же породила и романтическое творчество Пушкина. Вторая романтическая волна в России наступает после катастрофы 1825 года, после поражения декабристского восстания.

Главные, самые существенные отличия русского романтизма сводятся в основном к двум пунктам: отношению к мистике и мистическому в искусстве и роли в нем индивидуального, личностного начала.

Элементы мистического занимают важное место в поэтике  европейского, и особенно немецкого  романтизма. Первыми теоретиками романтизма в Германии романтическая поэзия практиковалась как универсальное средство познания жизни, постижение ее таинственных явлений и законов. К ирреальному, к мистическим откровениям они испытывали доверие неизмеримо большее, чем к прямым открытиям ума. «Чувство поэзии, - писал Новалис, - имеет много общего с чувством мистического. Это чувство особенного, личностного, неизведанного, сокровенного, должного раскрыться в откровении. Поэт воистину творит в беспамятстве…».

Приверженность немецких романтиков к мистическому неизбежно ведет их к увлечению всем необычайным, чудесным, непостижимым, ужасным - всем тем, что выходит за пределы обыденного и просто реального. Немецкий романтизм мог привлекать русских романтиков порывом к тайне, тягой в глубину, но не своей мистикой и пристрастием к необычайному. В русском романтизме, в отличие от немецкого, мистика, как правило, отсутствовала. Русские романтики не просто избегали мистики, но и относились к ней враждебно.

Не сверхчувственное, а действительно, постижимое не одним инстинктом, но и рассудком - вот что привлекало русских романтиков в качестве поэтического материала.

Русский романтизм, в  отличие от западного, никогда не противопоставлял себя просвещению  и просветительской философии, основанной на абсолютном доверии к разуму. В этом смысле романтизм в России был как бы не вполне, не до конца романтизмом. Этим объясняется и отталкивание русских романтиков от мистического, и непорвавшаяся связь многих из них с поэтикой классицизма.

Другое, и, может быть, самое важное отличие русских романтиков от европейских заключается в заметно ослабленном в русской романтической поэзии индивидуальном, личностном начале.

Крайний индивидуализм  и крайний субъективизм был характернейшей чертой многих европейских и, в частности, немецких романтиков.

Ирония для романтиков - это абсолютное господство поэта над художественным материалом, над жизнью и историей, торжество творческой личности над  тем, что представлялось неизбежным. Ирония - это как бы «перепрыгивание» через самого себя, утверждение художнической свободы и творящей силы. С помощью иронии поэт единственным в своем роде актом освобождения ниспровергает власть реального. Точнее: романтическому поэту кажется, что он ниспровергает власть реального и одерживает над ним духовную победу.

Русским романтикам оказались чуждыми  и в целом крайний индивидуализм  западных романтиков, и порожденная  этим индивидуализмом «романтическая ирония». Чуждой была для них и  другая особенность немецкого романтизма, связанная с резко выраженным в нем индивидуальным началом, - апология чувственности.

Апология чувственности и в  искусстве, и в жизни - это тоже утверждение безусловной свободы, «Я», только «Я» физического, недуховного, порою потаенного. Крайний индивидуализм  недаром так часто соседствует с эротизмом. Романтики не только не стыдились чувственности, но при всяком удобном случае демонстрировали ее, играли в нее.

В трактовке любовной темы русские  романтики были явно ближе к Канту  и Шиллеру, нежели к романтику  Ф. Шлегелю или Новалису. Для них эротомания была проявлением болезни, а не свободы. В своей любовной поэзии не только Жуковский и Веневитинов, но и Лермонтов, и Тютчев в сравнении с немецкими романтиками, кажутся предельно сдержанными и почти целомудренными. И дело тут даже не в свойствах русского романтизма, а в особенностях русской поэзии вообще. Мотивы общечеловеческие и социальные в русской поэзии всегда отодвигали на задний план мотивы чисто индивидуальные, и тем более - индивидуально-плотские, эротические.

В современной типологической схеме русского романтизма творчество Жуковского принято называть созерцательным, этико-психологическим.

Первые стихи Жуковского - самые ранние, ученические - по видимой  форме своей принадлежали русскому классицизму. Одический жанр, внебытовой, архаический язык, обусловленный жанром, высокая риторика и неприкрытый дидактизм - таковы характерные признаки многих ранних стихотворений Жуковского.

«Умолкла брань, престали сечи, Росс на трофеях опочил…» - читаем мы в оде Жуковского 1797 года, посвященной Павлу I. Это совсем в стиле русских од XVIII в. - притом скорее ломоносовского, нежели державинского типа. Но в этой же оде встречаются у Жуковского черты иной, совсем не классицистической, а сентиментальной поэтики:

«С улыбкой ангельской, прелестной,

В венце, сплетенном из олив

Нисшел от горных стран  эфира…»

«О, Павел! О монарх любезный!

Под сильною твоей  рукой

Мы не страшимся бурь, ненастья,

Спокойны и блаженны мы…»

Самое интересное здесь  не простое смешение жанров и стилей, но выявление в этой оде внутренних тенденций всего творчества Жуковского. Для ранних произведений Жуковского характерен эклектизм - смешение приемов, средств различных эстетических систем (например, классицизма и сентиментализма).

Стихотворение «Майское утро» (1797 г.) носит характер поучения, но содержание этого поучения явно романтическое. Мысль стихотворения строится на характерной романтической антитезе: жизнь есть страдание, слезы; смерть есть вечный сон, успокоение, счастье:

Жизнь, друг мой, бездна

Слез и страданий…

Счастлив стократ

Тот, кто достигнув

Мирного брега

Вечным спит сном.

Данное стихотворение  является примером смешения эстетических систем классицизма и сентиментализма. При анализе стихотворения наблюдаются  классицистические средства изображения:

1. абстрактно-идеальное изображение природы:

Бело-румяна

всходит заря

И разгоняет

блеском своим

мрачную тьму,

черныя нощи

2. употребление сложных  эпитетов: бело-румяна заря.

3. мифологизмы: Феб  златозарный.

4. славянизмы: черныя  нощи, лик, бабочка лобызает нежно цветки, пчелка златая, мирный брег.

Конец стихотворения  написан под влиянием сентиментализма:

Жизнь, друг мой, бездна

Слез и страданий…

Счастлив стократ

Тот, кто достигнув

Мирного брега

Вечным спит сном.

Под влиянием Карамзина  поэт меняет «громогласную» лиру классицизма на «пастушескую» свирель сентиментализма, культу рассудка Жуковский противопоставляет культ чувства и становится певцом чувства и сердечного воображения.

 

2.1 Фольклор в поэзии В.А.Жуковского и его многочисленные переводы

В. А. Жуковский  - «это литературный Колумб Руси, открывший ей Америку романтизма в поэзии» (Белинский), - представлял и в литературе для детей романтическое направление. В журналах и сборниках, предназначенных детям, печатались его баллады, поэмы, элегии, отличавшиеся романтической настроенностью. Однако забота Жуковского об улучшении качества детской книги и детского чтения выразилась в первую очередь в его непосредственном участии в создании произведений для детей. Он сочинил для маленьких читателей несколько песенок: «Птичка», «Котик и козлик», «Жаворонок», «Мальчик с пальчик», которые были изданы отдельной книгой («Стихотворения, посвященные Павлу Васильевичу и Александре Васильевне Жуковским». Карлсруэ, 1825). Жуковский писал и переводил для детей песни, сказки («Сказка о царе Берендее...», «Спящая царевна», «Кот в сапогах» и др.), стихотворные повести («Две были и еще одна», «Маттео Фальконе» и др.). Он первый познакомил юных читателей со сказками братьев Гримм, поместив переводы нескольких сказок в журнале «Детский собеседник» (1826, № 2, ч. I). Перевод «Одиссеи» Гомера поэт предназначал для юношества. С согласия Жуковского в сборниках и журналах для детей печатались его сочинения и переводы Шиллера, Гете, с произведениями которых впервые знакомились русские дети. «Еще в детстве, - вспоминал Белинский, - мы, через Жуковского, приучаемся понимать и любить Шиллера».

Создавая стихи для  детей, Жуковский обращался к русскому фольклору. Игривая, шуточная песенка «Котик и козлик» и лирически-грустная «Птичка», сохраняя авторскую интонацию, напоминают народные потешки и песенки. Не случайно эти стихи поэта печатались в сборниках народных песен для детей без имени автора.

Жуковский переводил и создавал большинство своих сказок для детей. Он первый познакомил детей с художественной поэтической сказкой, которая вошла в русскую детскую литературу. Сказочный всегда был близок поэту. Он собирал русские народные сказки, переводил сказки Перро, братьев Гримм, Гебеля, Андерсена, обрабатывая сюжеты народных и литературных сказок, создавал свои поэтические сказки. Прозаические переводы поэта сказок братьев Гримм: «Колючая роза»