Поэзия Жуковского и переводы поэтов-романтиков

 («Царевна-шиповник»), «Красная шапочка», «Рауль синяя борода», «Милый Роланд и девица ясный цвет», «Братец и сестрица», «Волшебница» - явились вольной передачей сюжетов. Например, в сказке «Братец и сестрица» эпизод умерщвления царицы Жуковский заменил опаиванием ее «очарованным питьем», от чего царица только теряет сознание, и т. д. Сам Жуковский так оценивал свою деятельность: «У меня почти все или чужое, или по поводу чужого - все, однако, мое». В работе над сказками он следовал традициям русского фольклора.

Хотя огромное влияние  на творчество поэта оказал Пушкин, его сказки самобытны, с яркой романтической направленностью. В волшебных сказках Жуковский стремился поднимать нравственные проблемы. Добро и справедливость в его сказках всегда торжествуют над злодейством. Любовь, дружба, поиски счастья - основные мотивы его сказок. Следуя Пушкину, поэт затрагивал темы социального характера. Жуковский старался идеи сказок выразить в привлекательных, светлых образах героев. Сказки Жуковского отличаются своеобразным звуком и ритмом, богатой образной лексикой. Создавая сказки «Тюльпанное дерево» (1845), «Красный карбункул» (1816), «Кот в сапогах» (1845), Жуковский бережно отнесся к сюжетам их иноязычных оригиналов. Однако это не означало рабской зависимости поэта от первоисточников. Так, при переработке сказки Ш. Перро «Кот в сапогах» поэт, следуя сюжету, особенно подчеркнул в ней сатирические мотивы. Жуковский тем самым усилил демократический характер этой сказки. Изменил Жуковский и некоторые образы сказки «Спящая царевна» (у Гриммов «Царевна-шиповник»). «Добрый» и «хлебосольный» царь Матвей, например, совершенно беспомощен как государственный деятель. Он не может поддержать порядка даже в собственном дворце: У царя двенадцать блюд, Драгоценных, золотых, Было в царских кладовых; Приготовили обед, А двенадцатого нет (Кем украдено оно, Знать об этом не дано). Именно поэтому и «оплошал» царь Матвей, не пригласив на пир двенадцатую чародейку, «хромоногую, старую, злую» (у Гриммов чародеек тринадцать). ). Издав указ о выселении из государства всех прях, дабы отвести от своей дочери беду, царь быстро успокаивается и возвращается к привычному образу жизни:

- Начал пить, и есть, и спать, Начал жить да поживать, Как дотоле, без забот.

Подобные детали сгущают сатирическую окраску произведения, усиливают его социальный смысл. В своем варианте сказки Жуковский ввел и развернутые описания природы, отсутствующие у Гриммов, что придавало своеобразный поэтический колорит сказке. Эпически спокойное, окрашенное грубоватой иронией описание уснувшего царства в сказке Гриммов развернуто поэтом в превосходную поэтическую картину, богатую образами, проникнутую тонким юмором и лиризмом. Образ уснувшего царства поэт подчеркивает обыгрыванием слова «сон», аллитерациями, ассонансами: На нее находит сон; Вместе с ней объемлет он Весь огромный царский дом; Все утихнуло кругом; Возвращаясь во дворец, На крыльце ее отец Пошатнулся и зевнул И с царицею заснул; Свита вся за ними спит

Как антитеза уснувшему царству изображается его пробуждение. Тишине и покою противопоставляются шум, движение. «Статические» глаголы сменяются «динамическими» - «стучат», «летят», «лает», «дует», «горит», «бежит» и т. д. Стремясь выдержать сказку в русском народном духе, Жуковский широко пользовался традиционно-фольклорными речениями, простонародными русскими словами, выражениями, например: «дочь прекрасна так была, что ни в сказке рассказать, ни пером не описать», «птица там не пролетит, близко зверь не пробежит», «ни старик, ни молодой за царевной ни ногой», «душная горница», «оплошал наш разумный царь Матвей», «мой свет, старинушка, честной» и многими другими. Традиционно и начало сказки:

- Жил-был добрый царь  Матвей…

- И рассказ старика  о «чудесном боре», и конец  сказки:

- Свадьба, пир, и  я там был, И вино на свадьбе  пил; По усам вино бежало, В  рот же капли не попало.

 

 

 Но наряду с народной фразеологией и лексикой Жуковский сохранил в сказке выражения, свойственные литературно-романтическому стилю, например:

- На воздушный тонкий  стан

- Брошен лёгкий сарафан

- или «блещут розы  по кустам»,

- «редеющие ланиты»  и др.

 

Высоконравственная идея - торжество добра, любви, справедливости,- облеченная в поэтическую, богатую фантастическими образами, красками, звуками, эмоциями форму, насыщенность социальным смыслом - сделали сказку «Спящая царевна» выдающимся поэтическим произведением русской литературы. «Сказка о Иване-царевиче и сером волке» (1845), «Сказка о царе Берендее...» (1831), «Война мышей и лягушек» (1831) созданы поэтом путем сочетания нескольких сюжетов и мотивов. В основу «Сказки о царе Берендее...» Жуковский положил сюжет, записанный Пушкиным в 1824 году, и сюжет сказки братьев Гримм «О двух королевских детях», и мотивы из бывальщины «Садко корабль стал на море» (из сб. Кирши Данилова «Древние российские стихотворения»). «Сказка о Иване-царевиче...» также составлена из нескольких сказочных сюжетов и мотивов. Обе сказки о традиционно-сказочном герое Иване-царевиче и его приключениях. Иван-царевич, наделенный идеальными чертами (красавец, добр, почтителен, мужествен и т. д.), побеждает все препятствия с помощью волшебных сил (Марья-царевна, волк) и добивается счастья. Волшебные герои сказки также традиционны: Кощей, Баба-Яга и др. Некоторые из них обладают способностью превращения: Марья-царевна обращается в уточку, реку, лес, церковь, белый камень, лазоревый цветок, волк - в царевну Елену, коня златогривого. В сказках традиционны мотивы загадок, невыполнимых заданий (построить за ночь дворец с садами, найти жар-птицу, коня златогривого, прекрасную Елену и т. д.), художественные детали (живая и мёртвая вода, ковши и. т. д.) Для стиля сказок характерны традиционно-фольклорная лексика и речения.

Сказки Жуковского насыщены романтикой, в них много тепла, нежности, красочности (образы прекрасных девиц, картины природы), много добродушной иронии, типичной для сказок Жуковского (образ царя Берендея, эпизоды с превращениями волка и царями и др.). Сказки написаны богатым, красочным, эмоциональным языком, для каждой из них поэтом найдена индивидуальная поэтическая форма (гекзаметр для «Сказки о царе Берендее...», пятистопный ямбический стих для «Сказки о Иване-царевиче...»). «Война мышей и лягушек» была написана Жуковским по совету Гете и представляет собой поэтическую переработку ряда литературных и фольклорных источников - отдельных мотивов и сюжетов. Сказка была задумана поэтом как сатира на литераторов. В аллегорических образах сказки изображались представители разных литературных группировок: Пушкин (Бешеный хвостик), Киреевский (Беличья шубка), Булгарин (Кот мурлыка), сам поэт (крыса нуфрий). По замыслу поэта сказка должна была отразить жизнь широких общественных кругов, явиться образцом социально-политической сатиры. Но замысел остался нереализованным, «Война мышей и лягушек» воспринимается как забавная сказка, вошедшая в детское чтение наряду с другими сказками поэта.

Последняя сказка Жуковского«Мальчик с пальчик» написана им за год до смерти, в 1851 году, для маленьких и посвящена теме природы. Для этой сказки Жуковский использовал мотив из произведения Андерсена «Дюймовочка» и развил его в рассказ о чудесном мальчике с пальчик, который жил «меж цветочков», резвясь и играя с цикадами, эльфами, мотыльками. Поэт изображает жизнь растений, насекомых. Конкретность и разнообразие эпитетов, сравнений («проворная пчелка», «золотые цикады», «лазурно-блестящий светляк», «как пух, волосенки», «как искры, глазенки» и т. д.), ласкательные формы лексики, динамика образов составляют богатую поэтику этой миниатюрной сказки-песни. Композиционный принцип ее построения - рондо - излюбленная форма детского фольклора (так называемая «докучная сказка»). Сказка кончается стихами:

- Так милый красавчик

- Жил мальчик наш  с пальчик…

Гоголь ценил сказки Жуковского, восторгался ими, подчеркивал  их самобытность и национальный характер: «у Жуковского (тоже как и у Пушкина), - писал он, - русские народные сказки, одни гекзаметрами, другие просто четырехстопными стихами и, - чудное дело! Кажется, появился новый обширный поэт уже чисто русский, ничего германского и прежнего». Пушкин делился с Жуковским своими записями сюжетов народных сказок, и оба поэта в творческой работе над сказками находили друг в друге взаимную поддержку. Помимо песен, сказок, посвященных детям, Жуковский охотно печатал свои баллады, песни, отрывки из поэм в детских журналах и сборниках. Органически вошли в детское чтение многие произведения и переводы поэта: «Лесной царь», «Кубок», «Перчатка», «Пред судилище Миноса...», «Летний вечер», «Суд божий над епископом», «Капитан Гопп», «Шильонский узник», «Светлана», «Двенадцать спящих дев», «Ундина», «Рустем и Зо-раб», «Одиссея». Читая произведения Жуковского, дети одновременно знакомились с выдающимися произведениями и писателями древнего и нового мира: с Гомером, Гете, Шиллером, знакомились, по выражению Белинского, как со своими национальными поэтами, «говорящими... русскими звуками, русской речью». Белинский высоко оценил заслуги Жуковского: «Да, велика, неизмеримо-велика заслуга Жуковского русской литературе, русскому обществу. Это не временная, не относительная заслуга: многие или, лучше сказать, большая часть его переводов будут вечными памятниками его огромного таланта, неувядаемыми цветами русской литературы. Поколение от поколения будет воспитываться ими на служение духу жизни».

 

3. Романтизм в литературе других поэтов - романтиков

Обычно считается, что в  России  романтизм появляется в поэзии В. А. Жуковского(хотя к предромантическому движению, развившемуся из сентиментализма, часто относят уже некоторые русские поэтические произведения 1790—1800-х годов). В русском романтизме появляется свобода от классических условностей, создаётся баллада, романтическая драма. Утверждается новое представление о сущности и значении поэзии, которая признаётся самостоятельной сферой жизни, выразительницей высших, идеальных стремлений человека; прежний взгляд, по которому поэзия представлялась пустой забавой, чем-то вполне служебным, оказывается уже невозможным.

Ранняя поэзия А. С. Пушкина также развивалась в рамках романтизма. Вершиной русского романтизма можно считать поэзию М. Ю. Лермонтова, «русского Байрона». Философская лирика Ф. И. Тютчева является одновременно и завершением, и преодолением романтизма в России.

Русский романтизм в  литературе разделяют на такие периоды: первоначальный (1801—1815), зрелый (1815—1825) и эпоха последекабристского  созревания. Но условность настоящей  схемы по отношению к начальному периоду четко бросается в глаза. Так как начало русского романтизма соединено с широко известными именами Жуковского и Батюшкова, прославленных поэтов, творчество и мироощущение которых нелегко ставить близко и сопоставлять в пределах одного этапа, до такой степени неодинаковы их цели, склонности и темпераменты.

В произведениях этих поэтов еще чувствуется диктаторское воздействие минувшего — поры сентиментализма. Так, если Жуковский  еще сильно укоренен в ней, то Батюшков гораздо ближе к свежим веяниям. Белинский законно подмечал, что для творчества Жуковского специфичны “жалобы на несвершенные надежды, которым не было имени, грусть по утраченном счастии, которое Бог знает в чем состояло”. Истинно, в личности Жуковского романтизм формировал уже личные стержневые несмелые поступки, возвращая дань чувствительной и меланхолической скуке, неопределенным, еле уловимым душевным томлениям, словом сказать, тому сложному комплексу чувств, который в русской критике получил название “романтизм средних веков”. Совершенно другая атмосфера царит в поэзии Батюшкова: радость бытия, откровенная чувственность, гимн наслаждению. Пластичность и изящная определенность формы сближает его с классической литературой античности.

Как слит с прохладою  растений фимиам!

Как сладко в тишине у  брега струй плесканье!

Как тихо веянье зефира по водам

И гибкой ивы трепетанье!

Поэт, по меткому выражению  Белинского, “любит и голубит свое страдание”, однако страдание это  не уязвляет его сердце жестокими  ранами, ибо даже в тоске и печали его внутренняя жизнь тиха и безмятежна. Поэтому, когда в послании к Батюшкову, “сыну неги и веселья”, он называет поэта-эпикурейца “родным по Музе”, то трудно поверить в это родство. Скорее мы поверим добродетельному Жуковскому, который дружески советует певцу земных наслаждений: “Отвергни сладострастья погибельны мечты!”

Батюшков — фигура во всем противоположная Жуковскому. Это был человек сильных страстей, а его творческая жизнь оборвалась на 35 лет раньше его физического  существования: совсем молодым человеком  он погрузился в пучину безумия. Он с одинаковой силой и страстью отдавался как радостям, так и печалям: в жизни, как и в ее поэтическом осмыслении, ему — в отличие от Жуковского — была чужда “золотая середина”. Хотя его поэзии также свойственны восхваления чистой дружбы, отрады “смиренного уголка”, но его идиллия отнюдь не скромна и не тиха, ибо Батюшков не мыслит ее без томной неги страстных наслаждений и опьянения жизнью. Временами поэт так увлечен чувственными радостями, что готов безоглядно отринуть гнетущую мудрость науки:

Ужели в истинах печальных

Угрюмых стоиков и  скучных мудрецов,

Сидящих в платьях  погребальных

Между обломков и гробов,

Найдем мы жизни нашей  сладость?

От них, я вижу, радость

Летит, как бабочка  от терновых кустов.

Для них нет прелести и в прелестях природы,

Им девы не поют, сплетаясь в хороводы;

Для них, как для слепцов,

Весна без радости  и лето без цветов.

Настоящий, подлинный  трагизм необыкновенно редко  слышится в его произведениях. Только лишь в завершение его созидательной  творческой жизни, когда несчастный поэт начал выказывать симптомы душевного заболевания, под диктовку была сделана запись одного из его последних стихотворений. В нем явственно раздаются темы напрасности мирской жизни:

Ты помнишь, что изрек,

Прощаясь с жизнию, седой Мельхиседек?

Рабом родился человек,

Рабом в могилу ляжет,

И смерть ему едва ли скажет,

Зачем он шел долиной  чудной слез,

Страдал, рыдал, терпел, исчез.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Заключение