Романтический стиль в повести Куприна "Суламифь"

Характерно, что уже в этой повести воплотились основные принципы интерпретации темы Куприным. Куприн воспевает в повести любовь как здоровое начало в человеческой натуре, которое будет постоянно противопоставлять всему «больному и античеловеческому, составляющему реальность», а это не только пожирающая человека социальная машина жизни с ее законами капитала, бездушие и расчетливость, царящие в обществе, но и все низменное в человеческой натуре и чувства, что не возвышает человека. Но заставляет его пасть - низость, злоба, ревность, преступление. Эти низменные человеческие страсти позже Куприн воплотит в образе царицы Астис (и культа Изиды-Осириса), которой противостоит возвышенная одухотворенная и жертвенная любовь Суламифи.

Если повести «Молох» и «Олеся» сделали Куприна известным, то настоящее признание принесла ему повесть «Поединок». С одной стороны, - это произведение не о любви, а о «поединке» героя (и самого автора) с царской армией и всем отупляющим, механическим, т. е. бездуховным и низким. Но и тема любви нашла и здесь свое воплощение — через отношения Ромашова,  Шурочки, Назанского. Мещанскому, поверхностному идеалу прекрасного Шурочки, сверхэгоистичному — Назанского постепенно начинает противостоять робко растущая романтическая места Ромашова. Постоянное столкновение с армейской механической бездушной машиной приводит его к мысли приводят его к мысли, что все «хитро сложенное здание» военной науки и практики — мировая ошибка, всеобщее ослепление. И тогда его еще инфантильное сознание начинает отчаянно искать путей исправления этой ошибки и конструирует утопическую разновидность «мирового единства». Ему представлялось, что если его Я, возвышенное самоуважением, прикоснется доверчиво к другим Я («весь миллион Я, составляющих армию, нет — еще больше — все Я, населяющие земной шар») и все вместе дружно скажут: «Не хочу!», — то сразу же разрешатся все запутанные проблемы. «И сейчас же война станет немыслимой, и уж никогда, никогда не будет этих «ряды вздвой!» и «полуоборот направо!» — потому что в них не будет надобности»[1]. Что еще может противостоять той «ошибке», которая допущена в устройстве действительности — только утопическая мечта о всеобщем единении, а высшей формой единения является та Любовь, которая объединила Соломона и Суламифь,  и которая будет объединять многих и многих людей. Она противостоит и эгоизму и индивидуализму ницшеанского сверхчеловека (Назанский), и мещанской «суете сует» Шурочки. Романтическим пафосом мечты о новом, светлом будущем человечества пронизаны многие произведения Куприна: рассказ «Сны», который заканчивается заканчивался пророческими словами: «Я верю: кончается сон, и идет пробуждение..»,фантастические рассказы «Тост» (1906 г.0, в котором автор переносит читателя на 1000 лет вперед в мир восторжествовавшей гармонии, «Королевский парк» (1911 г.). Только то будущее, которое грезилось Куприну, не совпадало со строгими основами «социалистического рая», о котором писали представители пролетарской литературы и будущего соцреализма. Куприна больше интересовала тайная жизнь души человека в потоке мировой жизни, чстное. Индивидульное, перетекающее во всемирное. И здесь раскрылся талант Куприна -психолога.  Психологический самоанализ студента об «оподлени души человеческой» под влиянием страха смерти, который «ужаснее всех баррикад и расстрелов в мире» в рассказе «Река жизни» (1906 г.) был высоко оценен физиологом И.П. Павловым, который считал, что Куприну удалось убедительно показать, что его герой стал жертвой «рефлекса рабств [1].  Уже в названии рассказа — пример тяготения Куприна к глубоким философским, символическим обобщениям. «Река жизни» - это «Это широкий жизненный поток определенного времени с его трагизмом, низкими и высокими устремлениями, и вместе с тем это часть неодолимой и вечной «реки жизни», которая вбирает в себя и очищает все потоки. В последние мгновения жизни юный самоубийца начинает сознавать неразрывную связь всего мирового процесса. «Все наши дела, слова и мысли, — пишет он, — это ручейки, тонкие подземные ключи. Мне кажется, я вижу, как они встречаются, сливаются в родники, просачиваются наверх, стекаются в речки — и вот уже мчатся бешено и широко в неодолимой Реке жизни. Река жизни — как это громадно! Все она смоет рано или поздно, снесет все твердыни, оковавшие свободу духа»[2].  Единственное, что противопоставит позже Куприн постояному круговороту «реки жизни» - это любовь, которая пребудет всегда. В рассказе «Гамбринус» (1907 г.) автор, хотя и пишет о социальных потрясениях революционного времени, но снова «переносит борьбу со злом из сферы политической в сферу социально-психологическую. Темным инстинктам, овладевшим людьми, жизнелюбивый писатель противопоставит свои святыни — красоту и высокую духовность. «Гамбринус» — гимн искусству и красоте несгибаемого человеческого»[2].  К этому времени в творчестве Куприна четче вырисовывается тема любви, красоты как антитезы действительности, той силы, которая мгла бы преобразовать действительность, дать  осмысленность и ценность человеческой жизни. Вечную загадку любви в ее постоянной сопряженности с идеей смерти, с мыслью о быстротечности и конечности земного бытия Куприн выделил как первую среди вечных загадок бытия. Все мотивы. Которые так или иначе звучали в произведениях автора. Составивших его литературную славу, нашли свое философское воплощение в образе любви как утверждения и выявления личностного начала в человеке, как спасительной силе, сохраняющей «чистое золото» человеческой натуры от «оподления».  «Эта тема определила магистральную линию философских и художественных исканий позднейшего Куприна и вызвала к жизни главное в его творчестве 10-х годов— своего рода «трилогию» о любви: «Суламифь», «Гранатовый браслет» и «Яму»[1].

1.2. История создания повести  «Суламифь» и ее место в  творчестве А.И. Куприна.

Повесть «Суламифь» была впервые напечатана в первом сборнике альманаха «Земля» в 1908 году с посвящением И.А.Бунину. Уже это посвящение вводит читателя в тему любви, свидетельствует об образе любви, который так поэтически и трагически создан Буниним. Но у произведения есть и еще одно посвящение — личное - возлюбленной Лизоньке - «темноволосой птичке, тихой, но с характером тверже стали»!

Куприн приступил к работе над повестью осенью 1907 года. Так 26 сентября в письме Ф.Д. Батюшкову он сообщает, что закончил собирать материалы для повести. Из письма Ф.Д.Батюшкову от 8 октября 1907 года нам известно и приблизительном объеме будущего произведения — больше двух листов (имеются ввиду типографские листы).

Из письма В.А.Тихонову от 1 октября 1907 года мы можем предположить, с какой тщательностью автор готовился к написанию произведения на сюжет  известной библейской истории любви. Для работы над произведением, он  штудирует не только Библию (Ветхий Завет), но Коран, многочисленные источники древневосточной мифологии и литературы, а кроме оригинальных текстов обращается к таким известным в начале XX века специалистам  в области древних культур и литературы, как Ренан, Веселовский и др..  Куприн пишет: «теперь роюсь в библии, Ренане, Веселовском и Пыляеве, потому что пишу не то историческую поэму, не то легенду... о любви Соломона к Суламифи, дщери Надавля, прекрасной, как завесы Соломона. Как шатры Кидарские. Что выйдет-не видно, но задумано много яркой страсти, голого тела и другого. «Аромат ноздрей твоих, как запах яблок. Не уклоняй очей твоих от меня, ибо они волнуют меня». И все в таком роде. ….Если тебе что-нибудь понадобится о драгоценных камнях, о древнем туалете и косметике, о роскоши Египта и Тира — обращайся в мою аптечку»[1].

Повесть «Суламифь» - это произведение отчасти историческое (отчасти. т. к. основано не столько на фактах истории, сколько на фактах легендарных), отчасти — произведение на материале иных художественных текстов. В первую очередь — это текст первой части Библии — Ветхого завета (в именовании, принятом у представителей христианства), на одной из канонических его книг - «Книги Песни Песней Соломона». Название в данном случае возникло позже самого текста в традиционном для древнееврейского языка виде- сочетание единственного числа существительного с множественным  (суета сует и другие), имеющее значение «высшая, главнейшая песня». Сегодня считается,  что это сборник свадебных песен без единого сюжета (возможно, воспроизводящий структуру свадебных обрядов).

Традиционно считается, что автором Песни песней является царь Соломон. В Третьей Книге Царств говорится, что Соломон сложил 1005 песен (3 Цар 4:32). Кроме того имя Соломона присутствует не только в названии книги, но и неоднократно называется в тексте.  Повествование ведётся в том числе и от имени Соломона, к которому героиня обращается по имени.

Но кроме собственно Песни песней Куприн, как уже отмечалось,  использует и иные ветхозаветные тексты и фольклорные легенды, мифы. Н.Н. Старыгина в статье «Суламифь» А.И. Куприна: романтическая легенда о любви» подробно исследует Ветхозаветные тексты, которые в определенной степени определяют структуру «легенды» Куприна. Так I, II главы основаны на Третьей Книге Царств (1-11); III глава - на Книге притчей и Екклезиасте; IV - на Песне песней; V глава (суд Соломона) - на легендах о Соломоне; VI, VII - на Песне песней; в VIII главе используются сведения о драгоценных камнях; IХ глава основана на Песне песней и Коране, легендах; Х, ХI главы опираются на миф об Изиде.

Песня Песней, которая собственно и является основой легенды о любви царя Соломона к простой девушке Суламифи, - одна из самых поэтических и необычных книг ветхого Завета, ставших каноническими. Текст, в котором так образно, но в то же время откровенно воспевается любовь, необычен для религиозного памятника, каким является Библия — и в иудейской, и в христианской культуре.  Отчасти это объясняется ее все же фольклорным  (языческим) обрядовым происхождением.  О канонизации Песни песней говорится в Талмуде: «Никто никогда в Израиле не спорил против того, что Песнь Песней оскверняет руки (т.е является канонической, священной), ибо весь мир не стоит того дня, в который дана была Израилю Песнь Песней, ибо все книги святое, а Песнь Песней— святое святых». Но все же и иудейской, и христианской традицией  сюжет Песни песней интерпретируется кк любовь бога к еврейскому народу (у иудеев), или любовь Бога к человеческой душе (у христиан). Постановление V -го Вселенского Собора анафематствует тех, кто учит, будто бы «Песнь Песней» говорит о любви между мужчиной и женщиной. Но несмотря на это чаще всего сюжет Песни песней все же воспринимался как история великой любви. Против этой трактовки не устояли постановления ранних христиан. Уже позже эта книга трактовалась как книга о любви, но любви в ее божественном воплощении, поскольку бог -есть любовь. Наш современник папа Бенедикт XVI упоминает «Песнь всех Песней», используя её лирическое и прямое трактование в поддержку своего тезиса о том, что страсть и самопожертвование любящего — это две половины истинной любви, желающей получать и дарующей.

Именно в этом смысле к образам Песни обращались на протяжении веков музыканты, художники, поэты, писатели. Например, образ Суламифи используется художником Данте Габриэлем Россетти как образ идеальной возлюбленной в картине «Возлюбленная». Только в отечественной литературе о любви Соломона и Суламифи писали Г. Державин («Соломон и Суламита»), А.С.Пушкин («В крови горит огонь желанья...», «Вертоград моей сестры...» и др.), А.Фет.  В XX  веке по мотивам Песни песней создали свои произведения Бальмонт, М. Волошин, М.Цветаева, О.Мандельштам, Б.Пастернак, А. Ахматова.в юмористическом ключе сюжет произведения переосмыслил Саша Черный. Т. о повесть Куприна вписывается в чрезвычайно широкий контекст литературных интерпретаций сюжета Песни песней. Но обращение каждого конкретного автора к легенде о любви Соломона и Суламифи — глубоко индивидуально и должно рассматриваться с точки зрения индивидуальной художественной концепции.

 Критиками  повесть была принята неоднозначно. Так, например, если В.В.Воровский оценил повесть как «гимн женской красоте и молодости», то  М.Горький, являвшийся одним из авторитетов реалистического направления в литературе в письмах к главе издательства «Знание» К.П. Пятницкому от 17 февраля и 4 марта 1908 года высказался о произведении резко отрицательно. При этом он поставил его в один ряд с яркими образцами новой, модернистской русской прозы: «Мои бывшие товарищи: Андреевы, Куприны, Чириковы — это люди, за которых до отчаяния стыдно мне. «Семь повешенных»!, «Суламифь»!...». Это не самое плохое соседство для Куприна, но оно свидетельствует о резком неприятии того метода, к которому обратился писатель в повести, о непонимании и неприятии нравственно-эстетической концепции писателя, которая постепенно вырабатывалась им и того места, которое занимает в ней образы любви, красоты, духовности. Сам Куприн говорил, что Горький хотел сделать его певцом революции, но это не соответствовало его таланту. Уже с 1907 года Куприн отходит от социально-политической тематики.  В статье «Из истории новейшего романа» (1910 г.) В. В.Воровский, определяя творческую индивидуальность трех крупных писателей эпохи (Горький, Куприн, Андреев), назвал Куприна «чистопробным художником» и вместе с тем «аполитиком». Нравственно-эстетические идеалы Куприна лежали в ином русле, пример чему  - повесть «Суламифь». Тот же критикписал о Куприне, что «От социальной борьбы его мысль рвется в лесную глушь, на морской простор. И превыше всей этой борьбы, раздирающей народы и классы, он готов поставить единое вечное — женскую любовь»[1].

Повесть «Суламифь» условно включается в цикл-трилогию Куприна: «Гранатовый браслет» - «Суламифь» - «Яма». Ю.В. Бабичева отмечает, что Куприн чаще не объединял свои произведения в тематические циклы, но фактически такие циклы существовали (но, например, 1896 году в Киеве вышла первая книга Куприна «Киевские типы», год спустя там же был издан сборник его рассказов «Миниатюры»). Так, на основе впечатлений, оставленных службой на Волыни в качестве управляющего имением, возник «полесский» цикл («Олеся» и тяготеющие к ней «Лесная глушь», «На глухарей», «Серебряный волк»). К «Поединку» примыкает цикл военных рассказов («Дознание», «Ночлег», «Свадьба», «Ночная смена», «Поход»). Цикл очерков о заводах Донбасса, связанный с недолгой службой Куприна там, появился одновременно с самым крупным его произведением 90-х годов — повестью «Молох».

Трилогия «Гранатовый браслет» - «Суламифь» - «Яма» неоднородна по подаче материала. Если в «Гранатовом браслете» перед читателями любовь -трагедия, в «Яме» - любовь в ее самом униженном, отвратительном виде, надругательство над красотой и любовью — отрицание любви. То «Суламифь» - это гимн той абсолютной Любви, которая побеждает смерть, которая объединяет людей и возвышает их, которая соединяет телесное и духовное в человека.

2. Элементы романтического стиля  в повести А.И. Куприна «Суламифь».

По нашему мнению, повесть «Суламифь» - это воспевание Куприным той абсолютной, идеализированной Любви, в которой он видел залог будущего торжества человека и человечества в целом над бездуховностью действительности.

Предмет и художественные задачи, поставленные автором, определили и выбор материала и метод его подачи.

В этой повести Куприн окончательно подтвердил свое «схождение» с  дороги бытописателя и критика социальной действительности,но в то же время он и противопоставил свою повесть «сексуальному поветрию в литературе», вступил в спор с философией «раскрепощения плоти», так популярному в литературе порубежья. Хотя  в указанном выше письме Куприн сам оговаривается, что «будет много страсти и голого тела», и поэтизация плоти действительно присутствует в повести (как и в древневрейском оригинале), но не «раскрепощенной плоти» делает акцент автор, но скорее противопоставляет ей ту любовь, которая одухотворяет плоть, которая воплощается в красоте души  тела.

Сразу обращает внимание авторское определение жанра своего произведения - «пишу не то историческую поэму, не то легенду... о любви...». И хотя авторское жанровое определение весьма условное, но оно апеллирует к привитой литературе романтизмом традиции не только обращаться в качестве основы для творчества к фольклорному материалу, особенно к экзотическому, но и облекать свое произведение в форму фольклорных жанров: легенд, сказок и т.д..

Как отмечают исследователи, «многие современники Куприна не приняли внезапного, как им казалось, перехода писателя от русской «бытописи» к восточной экзотике. Горький говорил, по словам С.Ауслендера, имея ввиду выбранную Куприным легендарно-историческую тему: «Возврат к старому это очень хорошо. Только не всем. Куприн, например, хороший бытописец, но совсем незачем было ему трогать «Песню песней» - это и без него хорошо. А Соломон его смахивает все же на ломового извозчика»[1].

«Суламифь» расценивалась ими как уход от острой социальной проблематики. Сама по себе тема любви никогда не была в искусстве показателем отрешения от действительности, но избранная Куприным форма предельного, всечеловеческого обобщения этой темы, действительно, удалила повесть от живых страстей времени, сделав ее, по собственному признанию писателя, холодноватой»[1]. Но, возможно, эта кажущаяся автору «холодность» соответствовала предельному обобщению тему, созданию практически символического образа, что невозможно без доли остраненности.

Несмотря на символизацию образа великой любви, в повести присутствует сильное лирическое начало («историческая поэма»). Отчасти оно продиктовано источником, который по сути представляет собой народные лирические свадебные песни. Это лиризм особого рода в котором личное, субъективное чувство приобретает черты всеобщности, универсальности.