Сатира в литературе русской эмиграции

ЛЕКЦИЯ

Тема :  Сатира в литературе русской эмиграции

План

1.Жанрово-тематическое своеобразие  сатиры А.Т. Аверченко. 

2.Природа смеха в творчестве  Надежды Тэффи. Каламбур и его  разновидности в рассказах писательницы.

3.Сатирическая поэзия Саши Черного.

4.Литературная и журналистская  деятельность Дон-Аминадо.

Литература

Основная 

1. Ерошенко М.А. «Смех сквозь слезы» Изучение русской сатиры 20–30-х годов (Саша Черный, Дон-Аминадо) // Русская словесность. – 2002. – № 6. – С. 30-33
2. Зинин С.А. Грустный смех Аркадия Аверченко // Литература в школе. – 2001. – №1. – С.15-19.
3. Костиков В. Не будем проклинать изгнанье. – М., 1995. – 365с.
4. Кравченко Ю.М. Аркадий Тимофеевич Аверченко // Русский язык и литература в средних учебных заведениях УССР. – 1990. – № 4. – С. 50-51
5. Левицкий Д.А. Жизнь и творческий путь Аркадия Аверченко. М., 1999.
6. Николаев Д. Д. Король в изгнании (Жизнь и творчество А. Т. Аверченко в Белом Крыму и в эмиграции) // Аверченко А. Т. Соч.: В 2 т. Т. 1.– М., 1999.
7. Резник О.В. "Всё это было бы смешно…" (К 130-летию со дня рождения Н.А.Тэффи) // Русский язык и литература в учебных заведениях Украины. – 2002. – №3. – С.21-24.
8. Сафарян С. «Смех сквозь слезы» Урок-сатирический дневник по изучению творчества С. Черного // Зарубіжна література в навчальних закладах. – 1996. – № 1. – С. 35-38
9. Соколов, А.Г. Судьбы русской литературной эмиграции 1920-х годов / А.Г. Соколов. – М., Издательство Московского университета, 1991. – С. 95-107.
10. Спиридонова (Евстигнеева) Л.А. Русская сатирическая литература конца XIX– начала XX в. – М., 1977. – С.156 – 180
11. Спиридонова Л. Бессмертие смеха: Комическое в литературе русского зарубежья. – М., 1999. – 246 с.
12. Творчество Н.А. Тэффи и русский литературный процесс первой половины ХХ века. – М.: Наследие, 1999. – 348 с.

    Дополнительная

1. Агеносов В.В. Литература русского зарубежья (1918-1996). – М.: Терра. Спорт, 1998.– 543с.
2. Барковская Н. В. Литература русского зарубежья (Первая волна): учебное пособие.– Екатеринбург, 2001. – С.56 –79, 110- 134
3. Буслакова Т. П. Литература русского зарубежья: курс лекций. – М., 2005.–С.68-87
4. Затонский Д. Вынос кривых зеркал // Иностранная литература.– 1989. – №3.– С.45-55
5. История русской литературы 20 века: В 4 кн. Кн. 2: 1910-1930 годы. Русское зарубежье: Учебное пособие.– М., 2005. – С.52 – 68, 80 – 96, 130- 156
6. Литература русского зарубежья 1920–1940 / Сост. и отв. ред. О. Н. Михайлов Вып. 1–3. – М., 1993–2004.
7. Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть ХХ века. Энциклопедический библиографический словарь.– М., 1997 – С.200 –268
8. Черный С. Библиография /Сост. А. Иванов. Париж, 1994. – 145 с

1.    «Королем смеха» в критике 1910-х годов называли писателя-юмориста Аркадия Тимофеевича Аверченко (1881—1925). Вступив в литературу в начале века (первый рассказ опубликован в 1903 г.), на рубеже 1900—1910-х годов,  он стал признанным мэтром комических жанров, «сумев найти живые источники юмора в быте, новые методы его выявления»¹. Работая в харьковских журналах в середине 1900-х годов, Аверченко прошел там «практическую школу», что позволило ему успешно сотрудничать в столичных изданиях. С 1908 г. он редактировал журнал «Стрекоза». После того, как он был преобразован в «Сатирикон», писатель стал и его редактором, объединив вокруг журнала (с 1914 г. «Новый Сатирикон») представителей разных идейно-эстетических течений. В числе привлеченных им сотрудников были Тэффи, Саша Черный, В.В. Маяковский, С.М. Городецкий, Л.Н. Андреев, А.И. Куприн, Ф.К. Сологуб. Однако главной причиной необычайной популярности «Сатирикона» и «Нового Сатирикона» было участие в них самого Аверченко. Там постоянно печатались его рассказы и фельетоны.

В 1910-е годы они были объединены в сборники «Рассказы», «Зайчики на стене», «Веселые устрицы», «Круги по воде», «Рассказы для выздоравливающих»  и др. (в сборники включались и новые сочинения, всего вышло более сорока неоднократно переизданных книг). Помимо этого, Аверченко сотрудничал в других газетах, журналах («Синий журнал», «Галченок», «Солнце России», «Барабан», «Эшафот»), альманахах. Его произведениям был свойственен жизнеутверждающий пафос, какие бы темы в них ни затрагивались.

Предчувствуя социальные перемены в России, Аверченко выражал  позицию интеллигента-гуманиста, не принимая диктатуру, попрание личной свободы. После февральской революции 1917 г. писатель в своих произведениях высказывал мысли о необходимости решительных мер, направленных против нарастающего влияния большевизма, предупреждал об опасности, связанной с разрушительными тенденциями в общественном сознании.

В послеоктябрьский период изменились и тематика, и эмоциональная окраска произведений Аверченко. В рассказах появились злободневность, публицистичность: в них высмеивались черты нового порядка, в настроении рассказчика акцентировались обреченность, безвыходность, тоска по прошлому. Писатель отказался от сотрудничества с новой властью, уехав из Петрограда в Севастополь (через Киев и Харьков; 1918 г.). В родном городе, ставшим оплотом белого движения, Аверченко сотрудничал в газетах: «Приазовский край», «Юг» («Юг России»), работал в театрах «Ренессанс», «Гнездо перелетных птиц». Творчество писателя несло современникам заряд энергии, внушая надежду на грядущую победу добра и разума. Особенно высоко оценили такую направленность произведений Аверченко те, кто вскоре, как и он сам, оказались в эмиграции.

Писатель покинул Россию в 1920 г. Начало эмигрантского пути, как  и для большинства русских  литераторов, было нелегким. Однако он не уставал выступать с концертами, работать в театре, писать новые  произведения, сразу получавшие широкую  известность среди русских беженцев. Писателю пришлось постоянно скитаться (Константинополь, София, Белград, Прага, Братислава, Ужгород, Берлин, Рига, Ревель, Юрьев, Варшава, Бухарест, Кишинев), встречая препятствия для своей деятельности, часто политического характера. Несмотря на это, в его произведениях главным остается жизнеутверждающее начало. Вклад Аверченко в культурную жизнь первых лет эмиграции столь велик, что позволяет расценивать его как одну из самых значительных фигур в русской зарубежной литературе начала 1920-х годов. Произведения «первого» (А. Ренников) русского юмориста не только поддерживали в беженцах оптимизм и надежду на будущее, но и утверждали в европейском общественном сознании мысль о неисчерпаемых силах национального характера.

В рассказах и фельетонах, написанных в послереволюционные годы в Крыму, было положено начало тем идейно-стилистическим особенностям, которые стали определяющими для эмигрантского творчества Аверченко. Бытописательство соединилось в них с аллегорическим изображением современности как царства нечистой силы. Такие черты характерны уже для сочинений, напечатанных в константинопольском журнале «Зарницы» (21 фельетон и 8 миниатюр) и «Рождественском Сатириконе Аркадия Аверченко». Высшим достижением сатирического дарования писателя, которое он использовал столь редко в дореволюционный период, критика считала сборник «Дюжина ножей в спину революции» (1919—1920; отд. изд.: Симферополь, 1920, переизд.: Париж, 1921). Он вызвал резонанс не только за рубежом, но и в советской России: В.И. Ленин назвал книгу «высокоталантливой», невзирая на выраженное в ней настроение «озлобленного почти до умопомрачения белогвардейца»¹.

В предисловии к книге  автор (он назван автобиографически  конкретно: «этот Аркадий Аверченко») отмечает «говорящий» характер названия. Он, действительно, намерен «воткнуть в спину революции ножик, да и не один, а целых двенадцать!». Заявив об этом эпатирующем «сердобольного читателя» поступке, он призывает понять его причины, «разобрать дело». Прежде чем высказать свою позицию, автор-рассказчик рисует портрет революции, какой она представляется идеалисту («Революция — сверкающая прекрасная молния, революция — божественно красивое лицо озаренного гневом Рока, революция — ослепительно яркая ракета, взлетевшая радугой среди сырого мрака!..»). Этим «сверкающим образам» противоречит реальная действительность. Ожидаемого идеала «нет сейчас», напротив, современники видят вокруг его антитезу: «гниль, глупость, дрянь, копоть и мрак».

Виной творцов революции  в контексте рассуждений рассказчика оказывается забвение законов жизни («Революция есть гроза. Гроза кончается быстро и освежает воздух, и ярче тогда жизнь... Но жизни нет там, где грозы происходят беспрерывно. А кто умышленно хочет длить грозу, тот явный враг строительства и благой жизни»). Комический эффект создается из-за снижения («прекрасная молния» — «довольно порядочный детина, впавший в тихий идиотизм»). Развернутая метафора «революция — ребенок» дает возможность зримо показать, что неприемлемо для автора, почему он не может «умиляться», «защищать» революцию («...трогательно, когда крохотный мальчик протягивает к огню розовые пальчики...» — «Но когда в темном переулке встречается лохматый парень с лицом убийцы и, протягивая корявую лапу, бормочет: «А ну, дай, дядя... прикурить... или скидывай пальто», простите меня, но умиляться при виде этого младенца я не могу!»). Сознавая, что революция была необходима России для «избавления» от прошлого, рассказчик призывает не закрывать глаз на то, что она «переходит в сатанинский вихрь разрушения», что народом овладевают бесы, он превращается в толпу, охваченную безумием.

Образ революции является обобщенным, в нем передана динамика исторического процесса, воспринятого не отвлеченно-философски, а с точки  зрения «друга-читателя», обычного человека, не согласного превращаться в «бестолкового дурака», а стремящегося «вдумчиво разбираться» в происходящем. В двенадцати рассказах книги явления действительности оказываются «под микроскопом». Гротесково-абсурдные изображения позволяют увидеть их скрытую сущность.

Так, для «всех» вожди  — это «коронованные особы», небожители, которые и воюют, и «страну  организуют». Их духовный мир оставался  загадкой для частных людей. В  рассказе «Короли у себя дома» для его характеристики использована сказочная фантастика: Ленин и Троцкий составляют супружескую пару («Троцкий... олицетворяет собой главное, сильное, мужское начало... Ленин — представитель подчиняющегося, более слабого, женского начала»). Но в диалоге между героями этой сатирической сказки выявляются реальные противоречия. «Доблестные красные полки» оставляют город за городом («Кременчуг взят. На Киев идут»). Транспорт со снарядами нельзя послать, так как «тот завод не работает, этот бастует». Чтение работ Карла Маркса, подобно «романчикам», оказывается бесполезным в каждодневной работе. Порядок в стране налажен так, что «нечего сказать... по улицам пройти нельзя», «на рынке ни к чему приступу нет».

Как в сказках М. Е. Салтыкова-Щедрина, в этом рассказе Аверченко фантастическая основа позволяет показать в гротесковом заострении общественные и нравственные пороки власти. Ситуация семейного «скандала», обрисованная с помощью многих поведенческих подробностей («нервно ходит», «гаркнул», «вскричал», «Бешеный огонь... сверкнул в глазах») и интонационных особенностей («Поехала!», «Да? Я должен думать?!», «Замолчишь ли ты, проклятая баба!», «Черт знает что!» и др. восклицания, передающие эмоциональный накал спора), способствует подтверждению искренности высказанных суждений. «Мировой пожар» революции оказался выдумкой «курам на смех» (использован образ из поэмы А.А. Блока «Двенадцать» — 1918). С «головой» Троцкого «такой страной управлять» невозможно. За границу уехать нельзя, потому что «со всех сторон окружены». Новая власть демонстрирует свою некомпетентность, жестокость («...или рабочий мертвый лежит, или лошадь дохлая валяется»), двуличность («...я поехал принимать парад доблестной Красной Армии. Ато, если этих мерзавцев не подтягивать...»). Фантастические преувеличения воспринимаются как логичное продолжение реальных черт («...разве я тебе в деньгах отказывал? Не хватает — можно подпечатать.Ты скажи там, в экспедиции заготовления...»; «Грановитая палата» — «Вот так просто живут коронованные особы»).

Важнейшую роль в прояснении авторской позиции в рассказе играет реминисцентный фон. Подобно ранним юмористическим миниатюрам А.П. Чехова, Аверченко создает «сценку». Но в ней разговор героев, одновременно достоверный и смешной, происходит в ирреальной обстановке. Бытовая детализация подчеркивает впечатление картинки с натуры, однако оно не противоречит сказочной фантастичности происходящего. Их соединение предстает отражением абсурдной действительности. Чеховский конфликт «должное-реальное» у Аверченко выглядит анахронизмом, так как нарушен ход жизни, потеряно представление о социальных и нравственных ценностях. У человека остались только «частные, интимные», «обывательски простые», незамысловатые и понятные всем «грешным» людям истины(«На официальных приемах и парадах они — одно, а в своей домашней обстановке — совсем другое»).

Философское заострение мысль о нарушенном течении времени  получила в лирической новелле «Фокус великого кино». Наряду со «сказками» («Поэма о голодном человеке», «Новая русская сказка», «Чертово колесо»), где в стилистическом своеобразии важное значение имеют фантастические элементы, бытовыми зарисовками («Трава, примятая сапогом», «Черты из жизни рабочего Пантелея Грымзина»), в книгу вошли и лирически окрашенные рассказы. «Фокус... кино» состоит в иллюзии того, что время можно обратить вспять. В «обыкновенной фильме» это волшебство можно сотворить, если пустить ленту в обратную сторону. Память человека совершает те же «чудеса»: в ней продолжается жизнь убитых в февральскую революцию людей («Забавно видеть, как пулеметные пули вылетали из тел лежащих людей... как вскакивали мертвые и бежали...»). Не начавшись, заканчивается «ужасная война», летающий в воздухе после еврейских погромов пух «аккуратно сам слетается в... перины». В такой России жить «не страшно», и хочется остановить «ленту» воспоминаний на «счастливом моменте» («Ах, это манифест 17 октября, данный Николаем II свободной России...»).

Мотив обратного движения позволяет не только сравнить прошлое  и настоящее, но и проследить динамику развития событий. Ход времени предстает плохо написанным «фельетоном», который нужно «соскоблить» до чистой бумаги. Однако вернуться на пятнадцать лет назад — недостижимая мечта («Ах, сколько было надежд, и как мы любили, и как нас любили...»), художественная цель рассказа в другом. Показ истории «в обратную сторону» выявляет и безответственность политиков, и легковерие обывателя. «Соврал каналья» Керенский, пообещав быть верным народу, страшные последствия вызвали слова «паука-кровопийцы» Гогенцоллерна об объявлении войны. Нельзя было надеяться «повернуть ручку назад», некого просить, чтобы остановилась «фильма» (своеобразным рефреном при переходе описания от одного события к другому является призыв «Крути, Митька, живей!», «Крути, Митька, крути!»).