Шпаргалка по "Русской литературе 19 века"

30. Творчество  Лермонтова в мире музыки и  живописи.

«Месть» (опера), композитор А. Рубинштейн (утеряна), «Демон» (опера), композитор А. Рубинштейн, «Купец Калашников» (опера), композитор А. Рубинштейн, «Тамара» (балет М. М. Фокина на музыку симфонической поэмы М. Балакирева, «Казначейша» (опера), композитор Б. Асафьев, «Печорин» (опера), композитор А. Мелик-Пашаев, «Пугачёвцы» (опера), композитор С. В. Аксюк, «Бэла» (опера), композитор А.Александров, «Ашик-Кериб (балет)», композитор Б. Асафьев, «Бэла» (балет), композитор В. М. Дешевов, «Беглец» (опера), композитор Б. К. Аветисов, «Бэла» (балет), композитор Б. Мошков, «Маскарад» (балет), композитор Л. Лапутин, «Маскарад» (опера), композитор А. Артамонов, «Демон (балет)», композитор С. Цинцадзе, «Мцыри» (балет), композитор А. М. Баланчивадзе, «Маскарад» (опера), композитор Ю. Мацкевич, «3 романса на стихи М.Ю.Лермонтова» (цикл романсов для альта, меццо-сопрано и фортепиано), композитор О. Ларионов

Лермонтову –  писателю всегда помогал Лермонтов-художник.

Наиболее интересны  пейзажи, выполненные маслом, — «Вид Пятигорска», «Кавказский вид с  саклей» («Военно-Грузинская дорога близ Мцхеты»), «Вид горы Крестовой», «Вид Тифлиса», «Окрестности селения Карагач» («Кавказский вид с верблюдами») и другие (все 1837— 1838).

Любая кавказская панорама Лермонтова — это как  бы малый фрагмент вселенной, тем  не менее выразивший всю бесконечность  мироздания. Руины, монастыри, храмы, лепящиеся на склонах гор, представляются зрителю естественными вкраплениями в природный ландшафт. Вписанные в каждый пейзаж фигурки людей — всадники, погонщики и верблюды, грузинки набирающие в Куре воду, — подчинены изначально заданному ритму; их малый масштаб подчеркивает космическую безмерность целого. Но несмотря на романтическую интонацию, лермонтовские панорамы, как показал исследователь его творчества Ираклий Андроников, во многом совпадают с реальной топографией изображаемых мест, а кроме того, с описанием этих мест в произведениях.

В этом убеждаешься, знакомясь с обнаруженной в наше время лермонтовской картиной «Вид Крестовой горы». На небольшом картоне  масляными красками поэт нарисовал  один из чудесных горных пейзажей, так живо напоминающий нам зарисовки из «Бэлы». Перед нами в обрамлении суровых скал высится покрытая снегом гора, вершину которой венчает каменный крест. Огибая её, по склону проходит дорога, внизу, вырываясь из глубоких расселин, сливаются вместе два бурных горных потока. А выше на фоне голубого неба белеет гряда далеких гор, как бы растворяясь в прозрачном воздухе, которым напоена вся картина.

Но при всем правдоподобии картины мы, к сожалению, не сможем отыскать на натуре её подлинный  прообраз, да и в описании Крестового перевала по роману имеются расхождения с рисунком. Некоторые лермонтоведы пытались объяснить это собирательным характером картины и элементами художественной фантазии автора. Но это не соответствует истине. Дело в том, что лермонтовский пейзаж, как это подметил один из исследователей А. Симченко, представлен в перевернутом виде, в так называемом зеркальном отображении, и предельно сжат по горизонтали. Эти особенности картины легко объяснимы. По возвращении с Кавказа, Лермонтов некоторые свои рисунки автолитографировал, чтобы иметь возможность подарить их друзьям.

До нашего времени  дошли четыре оттиска одного из таких  рисунков, причем два из них раскрашены акварелью. Очевидно, и свою картину  «Вид Крестовой Горы» Лермонтов  писал с литографированного рисунка. Искажение же подлинных масштабов было связано с желанием вместить в ограниченный формат живописную панораму гор, которой поэт всегда восхищался.

31. Фольклорные образы в «Вечера на хуторе близ Диканьки»

Эти материалы  в дополнение к собственным жизненным впечатлениям были использованы Гоголем в большом цикле повестей, вышедших под общим названием "Вечера на хуторе близ Диканьки". По совету Плетнева Гоголь издал обе части этого сборника под интригующим псевдонимом наивного и лукавого рассказчика пасечника Рудого Панька. Осенью 1831 года выходит 1-я часть сборника из украинской жизни "Вечера на хуторе близ Диканьки" (в следующем году появилась 2-я часть), восторженно встреченная А.С.Пушкиным: "Вот настоящая веселость, искренняя, непринужденная, без жеманства, без чопорности. А местами, какая поэзия!..".

Мир, открывавшийся  в "Вечерах на хуторе близ Диканьки", мало имел общего с той реальной действительностью, в условиях которой  жил Гоголь. Это был веселый, радостный, счастливый мир поэтической сказки, в котором преобладает светлое мажорное начало. В "Вечерах" обильно введены элементы украинской народной фантастики, легенды. Рядом с людьми действуют ведьмы, русалки, колдуньи, черти. Настоящая жизнь и легенда воспринимались читателями "Вечеров" как единое целое.

Рассказы словно бы сотканы из украинских сказок, песен, былей. Здесь, как говорил Белинский, возникает особый мир "поэтической  действительности, в которой никак  не узнаешь, что в ней быль, что  в ней сказка, всё поневоле принимаешь за быль".

Переходя к  рассказу о мистических образах  Н.В.Гоголя, мы, прежде всего, должны установить следующее: все произведения Н.В.Гоголя, в которых так или иначе  выступает мистика, делятся на два  типа. Деление зависит от того, к  какому времени относится действие - к современности или к прошлому (давность прошлого – полвека или же несколько веков – не имеет значения; важно, что это прошлое). "Пропавшая грамота" тоже относится к произведениям о "прошлом".

Фольклорная фантастика представлена в гоголевской прозе не только на сюжетном - самом очевидном - уровне. Вода, огонь, лес играют в "Вечерах" ту же роль, что и в фольклоре.

В "Майской  ночи" Гоголь, оставаясь верным украинскому  обычаю, превращает ведьму в утопленницу, которая живет в пруду. В "Вечере накануне Ивана Купала" девушки бросают бесовские подарки - перстни, монисто - в воду: "Бросишь в воду - плывет чертовский перстень или монисто поверх воды, и к тебе же в руки..." Воспринимал ли Гоголь фольклор как фольклор, т.е. филологически? В известном смысле, да. В письмах он просил мать и близких присылать ему в Петербург фольклорные материалы. Самым внимательным образом штудирует писатель "Грамматику малороссийского наречия" Павловского. Он выписывает оттуда десятки украинских имен и, как отмечает Г.Шапиро, 136 пословиц и поговорок. Некоторые из них Гоголь использует в "Вечерах".

И все же подход писателя к фольклору лишь с большими оговорками можно считать филологическим. В двадцатых годах XIX столетия на Украине легенды, сказки, думы были еще частью живой литературы, а не только традицией. Они не нуждались в первооткрытии и возрождении, в романтизме как школе и программе. В широком культурном смысле Гоголь был не в меньшей степени современником Ф.Рабле, чем современником А.С.Пушкина или нашей с вами современницы, художницы-примитивистки Марии Приймаченко. Лично Гоголь, открытый сразу двум культурам - украинской и русской, выиграл на патриархальности и периферийности Малороссии, которой в империи была отведена роль провинции. То, что петербургские, озерные, иенские, гейдельбергские романтики воспринимали как фантастическое, сверхъестественное, для Гоголя было естественным, не выходящим из ряда вон, житейским. "Романтизм" ранней прозы Гоголя столь же "натурален", как и его зрелая проза, проходящая по разряду "натуральной школы". Субъект - авторское видение - не менялся. Менялся объект. Попытки же подменить субъект, самого себя, приводили Гоголя к клиническим последствиям. Театрализация прозы, инсценировки романов и повестей - жанр уже давно узаконенный, им никого не удивишь и не возмутишь. Гоголевские "Вечера" - это, условно говоря, "прозаизация" театра. Фантастическое в них носит характер водевиля. "Боже мой! Чего только нет на этой ярмарке! Колеса, стекло, деготь, ремень, цыбуля, торговцы всякие... так что если бы в кармане было хоть тридцать рублей, то и тогда бы не скупил всей ярмарки". Ошибиться невозможно. Это Гоголь. Но не Николай Васильевич, а Василий Афанасьевич. Цитату из отцовского водевиля "Простак, или Хитрость женщины, перехитренная солдатом", написанного по-украински, Гоголь использовал в качестве эпиграфа в "Сорочинской ярмарке".

32. «Миргород»

Издавая свой следующий  сборник «Миргород» (1835), Гоголь сделал подзаголовок: «Повести, служащие продолжением «Вечеров на хуторе близ Диканьки». В  известной степени так оно и было. Самым близким к первому циклу был «Вий», в котором сказочное и фантастическое своеобразно сочеталось с элементами бытовыми и социальными. Повесть «Тарас Бульба» связана со «Страшной местью», а разоблачение «пошлости пошлого человека», начавшееся в «Иване Федоровиче Шпоньке...», получило дальнейшее развитие в «Повести о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». И вместе с тем «Миргород» открывает новую страницу в творчестве Гоголя.

Четыре повести, входящие в «Миргород», образуют единую книгу, в которой каждая часть, интересная и значительная сама по себе, получает особый смысл, будучи включенной в общий контекст, дополняя и объясняя одна другую. Из поэтического хутора близ Диканьки читатель переносится в захолустный провинциальный городок, в котором уже нет счастья, красоты, веселья. Почему же так происходит? Что, собственно, мешает человеку проявлять те прекрасные нравственные задатки, которые, как убежден Гоголь, присущи всем без исключения людям? Все последующее творчество Гоголя, включая «Ревизора» и «Мертвые души», связано с настойчивым стремлением писателя найти ответ на этот мучительный для него вопрос.

В «Старосветских помещиках», открывающих новый сборник  Гоголя, речь идет о пустой, бессмысленной, чуть ли не животной жизни двух «старичков прошедшего века» — Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны, весь смысл существования которых, казалось бы, сосредоточен только в еде. Но есть и в них нечто трогательное и человеческое — так привязаны они друг к другу, так, оказывается, умеют глубоко чувствовать и страдать. Гоголь предпочитает скромную, непритязательную, даже превратившуюся уже в привычку любовь этих старичков, их верность, пронесенную через всю жизнь, пылким романтическим страстям, о которых писатель со скрытой иронией рассказывает во вставном эпизоде. Там некий молодой человек, влюбленный «нежно, страстно, бешено, дерзко, скромно», дважды покушавшийся на самоубийство после смерти возлюбленной, на удивление быстро ее забывает. Это иной мир, мир столичной жизни, чуждый Афанасию Ивановичу и ненавидимый Гоголем. Вставной эпизод, о котором шла речь, является, помимо всего прочего, прекрасной иллюстрацией тонкого эстетического чутья Гоголя, решительного неприятия им шаблонных романтических сюжетов и трафаретного романтического стиля.

Конечно, Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна вовсе  не герои, но они могли бы быть другими, потому что в душе их заложены семена подлинно человеческих чувств. Другое дело, что все это искажено, изуродовано, задавлено. Настоящих героев

Гоголь  нашел в истории   борьбы  украинского народа  за  свое освобождение от гнета польской шляхты.

По мысли Гоголя, героические подвиги, совершавшиеся  в прошлом, служат суровым укором настоящему. Это свидетельствовало  об углублении критического отношения  писателя к окружающей его жизни. Так появляется в «Миргороде» «Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», где остро поставлена проблема губительного воздействия среды на человека.

Пошлость и  ничтожество миргородских помещиков  иронически подчеркиваются внешней серьезностью повествования, которое ведется от имени рассказчика, явно принадлежащего к той же среде, что и герои повести, к тому же уровню сознания. С его точки зрения, и Иван Иванович, и Иван Никифорович — очень почтенные люди, он в восторге от их прекрасных качеств, их бого-мольности, дружелюбия и природной доброты. Между тем Гоголь строит повествование таким образом, что у читателя появляется совершенно противоположное впечатление. Наивный рассказчик расхваливает скорее вещи, чем их владельцев, компрометируя тем самым и Ивана Ивановича, и Ивана Никифоровича. Прием алогизма (нарушения причинных связей) также был призван не просто произвести комический эффект, но дать представление о ничтожности, призрачности, нелогичности этой жизни: «Иван Иванович несколько боязливого характера. У Ивана Никифоровича, напротив того, шаровары в таких широких складках...» — и т. д. И только в самом конце повести звучит голос самого автора, произносящего пламенные слова: «Скучно на этом свете, господа!» Это уже не прекраснодушный рассказчик, который, упиваясь своим красноречием, подробно рассказывал о судебном процессе, затеянном двумя бывшими друзьями. Вместо смеха слышится горечь — за человека, за человечество. Именно так понял повесть Белинский: «Да! грустно думать, что человек, этот благороднейший сосуд духа, может жить и умереть призраком и в призраках, даже и не подозревая возможности действительной жизни! И сколько же на свете таких людей, сколько на свете Иванов Ивановичей и Иванов Никифоровичей!».

Замысел Гоголя заключался в том, чтобы миру пошлого  самодовольства, унижения, как писал  Белинский, «благороднейшего сосуда духа»  противопоставить сильные, героические  характеры, показать, каким может  быть человек и, следовательно, каким  он должен быть. Поэтому в сборнике «Миргород», где напечатаны «Старосветские помещики» и вполне реалистическая повесть о поссорившихся помещиках, опубликован и романтический «Тарас Бульба» как напоминание, укор и надежда. Романтизм и реализм в «Миргороде» сосуществуют и взаимно дополняют друг друга, помогая выявить заветную мысль писателя.

33. Специфика  повести «Тарас Бульба»

В самых ранних суждениях Гоголя о людях четко  просматривается уменье замечать как  крупные, так мелкие и смешные  особенности, которые ускользают от внимания других людей. Всё останавливало и поражало этого человека, наделенного даром необычайной наблюдательности: каменные дома, деревянные домишки, купол, рынок, уездный франт... Самые мельчайшие подробности  не ускользали от его внимания. Делая свои  сокровенные  наблюдения  над человеком, Гоголь анализирует их и в результате приходит от разрозненных реальных черт к созданию целостного портрета человека.  Литературный критик А. И. Герцен говорил: «...Рассказы, с которыми впервые выступил Гоголь, представляют собой серию подлинно прекрасных картин, изображающих нравы и природу Малороссии, - картин, полных весёлости, изящества, живости и любви. Повесть «Тарас Бульба» входит в гоголевский сборник под названием «Миргород».

 «В «Миргороде»  он столкнул норму, высокую возможность народного героизма с ужасной общественной действительностью, не дающей осуществиться этой возможности и опошляющей человека, созданного, по Гоголю, для великих дел», - писал литературный критик Г. А. Гуковский.  Историзм повести «Тарас Бульба» близок к фольклорному: создавая такое историческое  произведение,  Гоголь  не  только  внимательно  изучал документально-исторические материалы (летописи, мемуары, исследования), но и фольклорные произведения.

Не преуменьшая  роли исторических материалов, первенство следует всё же отдать фольклорным источникам.  В центре внимания писателя эпоха национально-освободительной борьбы украинского народа и героические характеры, а не конкретные события и реальные исторические лица. К фактической точности писатель не стремился. Отсюда и условность сообщаемых в «Тарасе Бульба» хронологических данных.  Тарас Бульба был коренным «козаком», жившим на Украине. В те далёкие времена Украина была захвачена польскими и литовскими витязями. Некоторые состоятельные жители Украины перешли на сторону захватчиков. Тарас Бульба и другие патриоты своей Родины организовали Запорожскую Сечь и боролись против захватчиков.  Тарас Бульба «был создан для бранной тревоги». У него был очень тяжёлый характер. Об этом свидетельствовало всё: убранство его светлицы, отношение к жене, поведение в бою (стр. 250 - 252). У Тараса было два взрослых сына: Остап и Андрий. Когда сыновья приехали из бурсы (лицея, школы), Тарас решил отвезти их в Сечь. «Они будут настоящими козаками», - говорил Тарас своим друзьям. На следующий день отвёз Тарас своих сыновей в Сечь.