Система образов в пьесе А.Н. Островского «Гроза»

    В кабановском царстве, где вянет  и иссыхает все живое, Катерину одолевает тоска по утраченной гармонии. Ее любовь сродни желанию поднять руки и полететь, от нее героиня ждет слишком много. Любовь к Борису, конечно, ее тоску не утолит. Не потому ли Островский усиливает контраст между высоким любовным полетом Катерины и бескрылым увлечением Бориса?

    Душевная  культура Бориса совершенно лишена национального нравственного «приданого». Он — единственный герой в «Грозе», одетый не по-русски. Калинов для него — трущоба, здесь он чужой человек. Судьба сводит друг с другом людей, несоизмеримых по глубине и нравственной чуткости. Борис живет настоящим днем и едва ли способен всерьез задумываться о нравственных последствиях своих поступков. Ему сейчас весело —  и этого достаточно: «Надолго ль муж-то уехал?.. О, так мы погуляем! Время-то довольно... Никто и не узнает про нашу любовь...» — «Пусть все знают, пусть все видят, что я делаю!.. Коли я для тебя греха не побоялась, побоюсь ли я людского суда?» [3,185]. Какой контраст! Какая полнота свободной и открытой всему миру любви в противоположность робкому, сластолюбивому Борису!

    Душевная  дряблость героя и нравственная щедрость героини наиболее очевидны в сцене последнего их свидания. Тщетны последние надежды Катерины: «Еще кабы с ним жить, может быть, радость бы какую-нибудь я и видела». «Кабы», «может быть», «какую-нибудь»... Слабое утешение! Но и тут она находит силы думать не о себе. Это Катерина просит у любимого прощения за причиненные ему тревоги. Борису же и в голову такое прийти не может. Где уж там спасти, даже пожалеть Катерину он не сумеет: «Кто ж это знал, что нам за нашу любовь так мучиться с тобой. Лучше б бежать мне тогда». Но разве не напоминала Борису о расплате за любовь к замужней женщине народная песня, исполняемая Кудряшом, разве не предупреждал его об этом же Кудряш: «Эх, Борис Григорьевич, бросить надоть!..» Ведь это, значит, вы ее совсем загубить хотите...» А сама Катерина во время поэтических ночей на Волге разве не об этом Борису говорила? Увы! Герой обо всем забыл, никакого нравственного урока для себя не вынес. Более того, у пего не хватает смелости и терпения выслушать последние, признания Катерины. «Не застали б нас здесь!» — «Время мне. Катя!..» Нет, такая любовь не может послужить Катерине исходом.

    Выступая  всей жизнью своей против деспотизма, против авторитарной морали, Катерина доверяется во всем внутреннему голосу совести. Пройдя через духовные испытания, она нравственно очищается и покидает греховный калиновский мир человеком, переболевшим его болезнями и муками своими одолевшим их.

    Демократическому  миросозерцанию Катерины неприемлем далекий и страшный бог Кабановых. Воспитанная в народных традициях, она не принимает религии власти и страха, в ее душе играет более живая и свободная религия любви, принимающая всю полноту бытия, ничего в нем произвольно не усекая. Душа Катерины в калиновском царстве раскалывается, проходя грозовое крещение между двумя противоположно заряженными полюсами любви и долга, чтобы вновь прийти к гармонии и добровольно оставить этот мир с сознанием своей правоты: «Кто любит, тот будет молиться». Героиня живет идеалами, снимающими крайности домостроевского аскетизма и анархического разгула во имя более высокой и гармоничной нравственной идеи.

    Решение покончить с собой приходит к  Катерине вместе с внутренним самооправданием, с ощущением свободы и безгреховности после пережитых ею нравственных бурь. Теперь, к концу трагедии, исчезает страх геены огненной, и героиня считает себя вправе предстать перед высшим нравственным судом. «Смерть по грехам страшна», - говорят в народе. И если Катерина смерти не боится, значит, грехи искуплены.

    Смерть  Катерины наступает в момент, когда  умереть для неё святее, чем  жить, когда смерть оказывается единственным достойный исходом, единственным спасением  того высшего, что в ней есть. Эта  смерть напоминает молитву юной героини  в храме природы, возвращая нас к началу трагедии. Смерть освящается той же полнокровной и жизнелюбивой религиозностью, которая с детских лет вошла в сознание Катерины, религиозностью типично народной, которая в стихотворении Некрасова «Похороны», например, тоже оправдывает заезжего интеллигента-самоубийцу, заступника народного:

    И пришлось нам нежданно-негаданно

    Хоронить  молодого стрелка,

    Вез церковного пенья, без ладана,

    Без всего, чем могила крепка...

    «Отпевание» совершается не в церкви, а в  поле, под солнцем вместо свечей, под птичий гомон, заменяющий церковное пение, среди колыхающейся ржи и пестреющих цветов. И «упокоился» «бедный стрелок» по воле народной «под густыми плакучими ивами» со всеми признаками утверждаемого народом бессмертия:

    Будут песни к нему хороводные

    Из  села по заре долетать,

    Будут нивы ему хлебородные

    Безгреховные  сны навевать...

    Не  то же ли самое проносится в сознании решающейся на самоубийство Катерины? «Под деревцом могилушка... как хорошо!.. Солнышко ее греет, дождичком се мочит... весной травка на ней вырастет, мягкая такая... птицы прилетят на дерево, будут петь, детей выведут, цветочки расцветут: желтенькие, красненькие, голубенькие... всякие... Так тихо! так хорошо! Мне как будто легче! А об жизни и думать не хочется» [3,245]. Жизнь Катерины в Калинове превращается в прозябание и увядание, в смерти же видится полнота утверждения истинной жизни, которая окрыляла героиню в юности и которой не нашлось приюта в мире Диких и Кабановых, в кризисной буржуазной России.

    Катерина  умирает удивительно, ее смерть — последняя вспышка радостной и беззаветной любви к деревьям, птицам, цветам и травам, к красоте и гармонии Божьего мира. 
 
 

     3.4 Образ Грозы

     Для понимания Трагической природы  «Грозы» многое проясняет заглавие пьесы. Классифицируя названия пьес драматурга Е. Г. Холодов замечает: «Несколько пьес озаглавлены образно - символически: «Гроза», «Пучина», «Лес», «Волки и овцы» [10,245]. Это, конечно, верно, но мне кажется, что «Гроза» в этом ряду занимает особое место. Если «Пучина» выражает постепенное е падение, засасывание честного человека, идущего под влиянием трудной жизни от одной уступки к другой, если «Волки и овцы» прямо обозначают расстановку сил в комедии, то «Гроза» представляет собою активный, действенный образ. В значительно большей мере, нежели «Лес». Отличительная особенность этого образа состоит в том, что, символически выражая идею произведения, он вместе с тем непосредственно участвует в действии драмы как вполне реальное явление природы, прямо вступает в действие в его решающие моменты, во многом определяет поступки героини, ведет трагическую тему от ее завязки к кульминации. А кроме того — и это очень существенно — образ грозы столь многозначен, что освещает едва ли не все грани трагической коллизии пьесы.

         Гроза над городом Калиновом разразилась в первом акте. Разразилась, как предвестие трагедии, как выражение смятенной души героини. Уже рассказала Катерина о том, что происходит с ней, уже прозвучали слова «я скоро умру» и призналась она Варваре в своей  греховной любви. Потом появилась сумасшедшая барыня, напугавшая Катерину, и здесь «заходит гроза», раздается удар грома, и Катерина устремляется домой, потому что «все-таки лучше, все покойнее; дома-то я к образам да богу молиться!».

После этого гроза умолкла надолго. Она не потревожила Катерину в сцене прощания с мужем, в монологе с ключом, когда вырвалась наружу ее любовь и одолела все сомнения. Не случилось грозы я в ту ночь, когда Катерина впервые в Калинове почувствовала себя свободной и счастливой. В ту ночь звучала другая музыка — музыка любви и вольной песни.

        Но вот наступает четвертый,  кульминационный акт трагедии, и  начинается он словами: Дождь  накрапывает, как бы гроза не  собралась?» Мотив грозы уже  не смолкает. До появления Катерины  Кулигин говорит Дикому о громоотводах («у нас грозы частые») и вызывает гнев купца:

— Какое  еще там елестричество? Ну как  ж ты не разбойник? Гроза-то нам в  наказанье посылается, чтобы мы чувствовали, а ты хочешь шестами да рожнами  какими-то, прости господи, обороняться. Что ты, татарин, что ли? Татарин ты? А? Говори! Татарин?

К у л и г и  н. Савел Прокофьич, ваше степенство Державин сказал:

Я телом  в прахе истлеваю,

Умом  громам повелеваю.

Д и к о й. А за эти вот слова тебя к городничему отправить, так он тебе задаст!

     Новое значение обрел образ грозы: разум встретился с темнотой и тупостью, разум осужден в «темном царстве» как крамола...

Но вот  «вдали удары грома», в разрушенную  галерею, спасаясь от дождя, входят разные лица, и среди них семейство  Кабановых. Теперь мотив грозы словно бы прямо обращен к Катерине и ее измученной душе. Мается, терзается Катерина, а в галерее раздаются реплики:

Ж е н щи н а. да уж как на прячься! Коли кому па роду написано, так никуда не уйдешь...

Кули  гии. Гроза убьет! Не гроза это, а благодать...

2 - й. Уж ты помяни мое слово, что эта гроза даром не пройдет... Либо уж убьет кого-нибудь, либо дом сгорит; вот увидишь: потому, смотри, какой цвет! необыкновенный...

Б а р ы н я. Куда прячешься, глупая! От бога-то не уйдешь! Все в огне гореть будете в неугасимом! [3,250].

  Эти реплики выписаны вразнобой, но они составляют единую тему грозы, внутренне связанную с переживаниями, с душевным состоянием Катерины в момент, когда вырвется ее покаянный голос, когда она снимет с себя тяжкий груз. Сказаны последние слова — «С Борисом Григорьевичем!» — и вновь по ремарке автора раздается «удар грома».

     Образ грозы охватывает все, что произошло  в городе  Калинове, и вырастает  в многомерный поэтический символ. В глазах Катерины — это божья  кара, но ведь сама героиня, стихия ее любви, ее последний шаг, от которого зашатался Калиновский мир, — это тоже гроза. Молнии, прорезавшие небо над Волгой, задели долго молчавшего Тихона, сверкнули над судьбами Варвары и Кудряша, осветили темноту светом разума и красоты.

     «Ну, чего вы боитесь, скажите на милость! — говорит Кулигин. — Каждая теперь травка, каждый цветок радуется, а мы прячемся, боимся, точно напасти какой!». Как и в природе, гроза в драме Островского соединяет в себе разрушительную и созидательную, живительную силы. Вот почему поэтический образ грозы выражает и то освежающее и ободряющее чувство, о котором говорил Добролюбов и которое является существенной чертой трагедии.

  Выводы

     Островский  перекликается с нашей современностью постановкой и даже решением многих этических и социально-бытовых проблем. Не утеряла значения его борьба за душевную чистоту и красоту, за нравственную цельность и крепость, за высокое понимание морального долга. Не устарели также его суждения о добре и зле, понимание им противоположности между богатыми и бедными, эксплуататорами и эксплуатируемыми.    Пьесы Островского, в особенности «Гроза»,  ставя и решая проблемы человеческого поведения, нравственности, долга, любви, как справедливо указывалось в нашей критике, выходят в своем значении далеко за пределы обрисованной в них эпохи и приобретают «общечеловеческое звучание и художественное бессмертие» [10,157]. Именно общечеловечностью содержания своих пьес, выраженного в блестящей форме, Островский приобрел в советскую эпоху широчайшую популярность.                              Разумеется, постановка пьес Островского в наши дни требует современного их прочтения. Это прочтение, враждебное вульгарно-социологическому и формалистическому, определяет необходимость сосредоточения внимания на том, что наиболее созвучно нашему времени, — на социально-психологической и этической проблематике.           В процессе формирования нравственно совершенного, гармонически развитого человека, в преодолении своекорыстно-эгоистических пережитков прошлого, в борьбе за великую драматургию реализма Островский еще долго будет нашим союзником. Островский еще долго будет привлекать умы и сердца отечественных и зарубежных зрителей гуманистическим и оптимистическим пафосом своих идей, глубокой и широкой обобщенностью своих героев, добрых и злых, их общечеловеческими свойствами, неповторимостью своего оригинального драматургического мастерства.   Пьесы Островского потому только и могут звучать современно сто лет спустя, только потому они и будут всегда волновать людей, что великий русский драматург, отражая своё время, сумел поставить громадные общечеловеческие проблемы, сумел облечь свое видение жизни в мастерскую художественную форму. « ...Много красот живых осталось от Островского, но также одно глубинное великое поучение. Он - крупнейший мастер нашего бытового и этического театра, в то же самое время такого играющего силами, такого поражающе сценичного, так способного захватывать публику, и его главное поучение в эти дни таково: возвращайтесь к театру бытовому и этическому и вместе с тем насквозь и целиком художественному, т. е. действительно способному нощно двигать человеческие чувства и человеческую волю» [16,167].