Моя карьера: доктор наук и проектный менеджер

Я вывела себя на мировой уровень науки, хотя такого умного слова, как маркетинг, и в  помине не знала. О мне заговорили в научных кругах, я получала приглашения, а работать со мной считалось престижным. Я тут же изменила стратегию своей работы. Если у меня появлялась какая-то идея, я под нее формировала временный коллектив, приглашая тех или иных ученых сделать определенную работу, затем я объединяла все в единый труд, и можно было с гордостью это нести на обсуждение мировой общественности.

Что это давало? Во-первых, комплексность, можно было идею проверить с многих сторон, как экспериментально, так и теоретически, привлечь лучшие на тот момент существовавшие методы исследования, так и расчеты. Исследовать разносторонне, привлечь и проверить дополнительные аргументы для доказательства, доложить на международных конференциях тем участникам исследования, кто успевал прорваться. Я работала с такими известными институтами, как Институт полупроводников Сибирского отделения наук, Институтом атомной энергии, Ленинградским институтом ядерной физики, Институтом, Институтом твердого тела (США) и другими. Я не получала ни одного отказа. Мною была применена эффективная форма работы – не надо было кому-то увольняться, все работали на своих местах, и после окончания над статьей все возвращались на свои рубежи.

Такая форма  работа была менее затратной, эффективной, не было дополнительных обязательств, и каждый выкладывался по полной, чтобы пригласили учувствовать в следующей работе. Мы шагнули далеко вперед, и в общей сложности, в международных и переводимых журналах опубликовали более 50 работ.

Не могу сказать, что такая форма работы особенно нравилась директору института, иногда он пытался закрутить гайки, но надо отдать ему должное, что у него хватило мудрости не прикрыть такую самостоятельность, а занять нейтральную позицию, а вдруг что получится, и не мешать, хотя и не премировать и не поощрять.

Интуитивно, не зная в то время никаких  современных  методов продвижения товаров  и услуг,   я действовала правильно и грамотно, что и подтверждает мировое признание, а по индексу цитирования я занимала верхние строчки.

Да, не скажу, что  было просто, но получилось, потому что был настрой, и многие понимали неэффективность науки в существующем состоянии. Это был прорыв, возникали такие идеи, которые сейчас, по прошествии почти 20 лет только начинают озвучивать американцы, а мы в международных журналах опубликовали их еще в 1993-1995 гг. Эти идеи не могут быть защищены, так как высказанные идеи надо было проверять и доказывать, что не было сделано по причине развала Советского Союза и наступления таких времен, когда наука стала никому не нужной.

В 1991 году после путча, который с 20 августа я пережила в Москве, и видела все своими глазами, как проходили танки к белому дому, как сорвали памятник Дзержинскому, чуть не растерзав внучку Феликса, которая принесла венок к памятнику дедушке, как стягивались войска, я вернувшись, написала заявление о выходе из КПСС, обосновав это тем, что мое мнение никакого не интересует, и политбюро действует в своих интересах, а не интересах народа. Было партсобрание, многие разделяли мое мнение, но решение не приняли, отложили с необходимостью сбора дополнительной информации, видно требовалась консультации с райкомом. А потом все решилось само собой, партию распустили, партбилеты отдали на руки.

Я не стыжусь  и своей партийной карьере, лучше  быть там, где ты можешь высказаться. Я всегда высказывала свое мнение, отстаивала точку зрения, но далеко не всегда находила поддержку, поэтому думала, как поступить, чтобы убедить товарищей по партии. Даже на последний съезд партии, я убедила коллег выдвинуть меня кандидатом на съезд в Москву. Партийная организация Физико-технического Института приняла это решение, и вот партийное собрание Академии Наук, от которой должен быть выбран один кандидат. Всего в Академии было около 27 институтов, сейчас точную цифру не помню: 26 институтов выдвинули Президента Академии и один – меня. Но процедура соблюдалась хоть и формально, но четко – выслушали Президента, потом меня и началась тайное голосование. Конечно, как можно конкурировать с Президентом академии, но я набрала несколько голосов, потом подходили некоторые участники и говорили, что программа моя очень понравилась, но у Президента больше возможностей, поэтому они так голосовали. Последняя попытка повлиять провались.

С теми, с кем  мне пришлось тесно работать, были люди одержимые, с настроем узнать-проверить-понять. Вот один из примеров. Был уже поздний вечер, сидели в Черноголовке в библиотеке обсуждали новые результаты. Однако для окончательных выводов оказалось надо  проверить еще одну идею. «Уже поздно, - сказала я, завтра посчитаем, пошли по домам».  Но выйдя на улицу, Гена Гутцев свернул в сторону Института. Ты куда? Пойду ночью посчитаю, чтобы к утру были результаты.

Вот таким людям  пришлось уехать в Америку. Конечно, платить после 1993 года практически  перестали, доктор наук с семьей жил  в однокомнатной квартире без всяких перспектив улучшить свои жилищные условия, впроголодь и в одних штанах.

Мне хотелось после 2005 года опять собрать нашу группу в России, я провела переговоры с теми, кто уехал, многие не возражали  бы вернуться.  Стала искать крышу. Разговоры кончались тем, что нам не удастся прорваться в сложившийся круг, так как он действует по принципу, ты поддержи меня, а я потом тебя, а не вовсе тем, что это нужно, это может привести к прорыву отечественной науки. Наука погрязла в коррупции, как и все общество. На этом мои благи порывы закончились.

А ведь мы дошли  до уровня, в котором могли моделировать создание принципиально новых материалов. Опять пример. Я приехала с новыми идеями в 1994 году, чтобы осуществить  часть идей экспериментально в Ленинградском (сейчас Гатчинском) институте ядерной физике. До этого мы с ними так и работали, я рассчитывала эксперимент, схему его проведения, затем мы его проводили и подтверждали новые идеи. У нас вышла целая серия работ по литию, которая, кажется в 1993 году, была признала лучшей в ЛИЯФе.  Раиса Федоровна Коноплева, человек безмерно увлекающийся новыми идеями, говорит, остановись. Я недавно познакомилась с одним контактором космоса, он не физик, но переданную информацию записал, давай сравним, тем более я пробежалась по ленинградским институтам, не берутся, работа с некоторыми материалами технически сложна. Я для чистоты эксперимента написала свою схему получения нового материала, она достала записочку от него. Далее был шок.

Но моя наука  закончилась в 1996 году. Деньги практически перестали платить уже с 1994 года, бывали времена, когда в доме не было ни еды, ни денег.  Как-то субботним утром встала рано, и в думах пошла по саду. А что, если собрать груши и продать в аэропорту? Собрала два ведра, одно взяла в руки, другое в рюкзак, и поехала на автобусе. Быстренько у меня купили, так я не заламывала цены, однако соседи смотрели на меня косо, но, слава богу, всего два ведра у нее. На вырученные деньги прожили почти неделю, на следующую субботу повторила процедуру, простояла почти два часа, никто ничего не купил, и с грушами вернулась назад.

В один из весенних холодных дней, на территории института, я наблюдала такую картину. Хромающей походкой ко мне подошел один из ученых с мировым именем, а на ногах у него были ботинки, от которых отвалилась подошва. Я посмотрела на свои сапоги, которые тоже были последние, но пока целые, зашла в свой кабинет и написала заявление. При этом забрала только почти готовую докторскую диссертацию, и ушла в другое плавание, а это вторая часть моей карьеры.

Хотя немножко поспешила. Окончательно закончилась в 2000 году, когда я защитила в Санкт-Петербурге докторскую диссертацию. Долго раздумывала, целые четыре года, делать это или нет. В эти годы степени уже никому не нужны были, процветала торговля, а многие бывшие ученые, и хорошие ученые, стояли на базарах или ездили по разным странам за товарами. Но я все-таки решилась. Когда пришла в политехнический институт на заседание ученого совета, а такое мероприятие открытое, называется публичная защита, то наблюдаю, что в аудиторию входят люди, странно одетые, кто в камуфляжной форме, кто в красовках,  а кто и вообще в потертых джинсах. Я с ужасом спрашиваю председателя ученого совета, а что кворума нет? На что он отвечает, все в сборе, 15 профессоров.

И тут я осознаю, до чего довели ленинградскую профессуру –всегда лощенную, в темных костюмчиках  и белых рубашечках с галстуками. После единогласного решения присудить мне степень, я приглашаю всех на ужин. Что вызывает странное удивление, мы уже об этом забыли, давно никто не делал. А мне пришлось колоться, что я ушла с науки почти пять лет назад, и сейчас работаю в коммерческой организации. За столом один из профессоров сказал, что я предатель науки, так как бросила такую выдающуюся работу. Да, глядя на них, я поняла, сколько лишений им приходится выносить, чтобы заниматься любимым делом.

Конечно, многие их коллеги к этому времени  уехали за рубеж, который с распростертыми объятиями их принимал, но среди  них были и такие, которые не соблазнились на сытую жизнь, а ждали и надеялись. Для меня таким примером служит Коноплев Кир Александрович, главный конструктор уникального реактора ПИК в Гатчине. Оставалось немного достроить объект (1995-1996гг.), но не хватало 25 млн. долларов, и вдруг непонятной активизацией деятельности зеленых - испортим парковую зону, нанесем ущерб природе, зачем нам ядерная физика и т.д. 

Ельцин Б.Н. принял решение, деньги не выдавать, объект законсервировать без денег. Многие месяцы сотрудники сидели без зарплаты, но провели необходимые работы по сохранению установки. И только в 2005 году Путин В.В. выделил недостающие средства (уже 250 млн. долларов), установку доработали, модернизировали, и запустили в 2010 году. Подобных научно-исследовательских реакторов в мире нет. А его звала многие страны на работу. Такие они люди, и процветание отечества для них не пустые слова.

ДИРЕКТОР ПРОГРАММ

Вторая часть  жизни началась с коммерческой организации, не считая маленьких попыток что-то купить, потом продать. Здесь я точно поняла, не мое – допустить, чтобы тебя обманули, так как неудобно, а потом обмануть другого, иначе  не выживешь. В той организации все шло хорошо, до тех пор, пока я не осознала, что акционеров то обманывают, и поэтому решили уносить ноги.

Проходя ежедневно  пешком мимо  Института экономических исследований, что был на тешенном языке, я обратила внимание на объявление: «Объявляется конкурс на следующие должности: и шел длинный список и перечь документов, которые необходимо сдать». Распечатала и подала. Каково же было мое удивление, когда меня через несколько дней позвали на заседание конкурсной комиссии, а затем вечером позвонил  зам.директора Бейсембетов Искандер Калыбекович, и предложил завтра выйти на работу. Интернета посмотреть, что за институт, тогда не было, но его слова были столь убедительны, ла и помнила, что-то где-то встречалась такая фраза «Я знаю многих физиков и математиков, которые стали известными экономистами, но не знаю ни одного экономиста, который бы стал физиком или математиком».

И я решилась, хотя дома меня никто не поддержал: ушла с одного бюджетного института, и опять идешь в такой же. Еще большим шоком было для меня утро. Когда я зашла в приготовленный для меня кабинет, я замерла. Он состоял из двух смежных комнат, вокруг стояли громадные железные сейфы, я насчитала 23 штуки, и черные батарее, которые сменили лет десять назад, и даже не удосужились покрасить. А паркетный пол был просто черным от грязи, его мыли водой и тряпкой. «Да, попалась», - мелькнула у меня мысль, такое не могло мне присниться и в страшном сне. Но возвращаться назад не хотелось, поэтому пришлось начать.

В то время, из Москвы возвратился Искандер, после учебы  и защиты диссертации, и продав активы в России, начинал карьеру в  этом Институте. Вот мы с ним два  новеньких, остальные были давнишние сотрудники, на несколько лет по обстоятельствам создали творческий союз. Он в качестве зам.директора, а я зав.отделом денежно-кредитной и финансовой политики. Он оказался в Алмате по настоянию родителей, а я в силу сложившейся обстановки.

Остальные сотрудники просто прошли переаттестацию. В то время ИЭИ при Министерстве Экономики  РК был (может и сейчас) кузницей кадров для правительства. Запись в  трудовой, что работал в Институте  была пропуском для рассмотрения кандидатуры. Как говорят в математике, необходимое, но недостаточное условие. Люди устраивались в него по определенной рекомендации, иногда многие годы ждали свободного места. Ко мне относились настороженно, пытаясь выяснить, кто за мной стоит. Я же неизменно повторяла правдивую историю – шла по улице, увидела объявление, подала документы, и я у вас. Отчаявшись получить доп. Информацию, распустили слухи, она от высокого начальства, так как не называет его имени, и успокоились, и приняли в свои ряды, где заведующими были мужики, а остальные -женщины. Так я впервые попала в женский коллектив, который боялась со страшной силой. Как оказалось впоследствии, напрасно.

Оказывается, о чем обычно говорят и связывают с женским составом – это сплетни.  В моем отделе их просто не было или, конечно, можно представить, что не хочешь, то не слышишь. Но я для себя я сделала четкий вывод, если сотрудники загружены и им интересно работать, то о чем еще говорить, кроме работы. Я нашла много друзей среди женщин, с которыми уже многие годы общаюсь.

Работать моя  страсть. Я должна была за неимоверно короткий срок войти в тему, делая при этом повседневную работу. Поскольку я не могу что-то делать, если не понимаю, то времени на сон почти не оставалось. И.К. грузил меня все новыми проектами, поскольку знал, что порученная работа будет выполнена в срок и самого высоко качества. Действительно, хоть и цели нашей работы в институте существенно разнились – ему молодому, энергичному специалисту с хорошим московским образованием надо было делать карьеру (уже через год он стал директором института, а через три – заместителем председателя национального банка РК), а мне почестей не надо было, и я не выпячивалась, так как у меня была до этого великолепная научная карьера с результатами.