Ж.П. Сартр

 

И прежде всего в самом для  них обоих кардинальном — в  попытках самоопределиться на узловом  перепутье истории, когда «быть  или не быть» задано без всяких околичностей, прямо в лоб. Задано просвещенному скептическому мыслителю, прежде склонному искать в культуре уединенное убежище, тихую гавань, а  ныне вдруг очутившемуся лицом к  лицу с государственной машиной, зиждущейся на преступлении и страхе подданных, с которыми он по рождению связан кровными узами и которым  после стал духовно чужд. Ведь Сартр, подобно Оресту, в предвоенные  годы тоже был интеллигентом- книжником, писавшим свои метафизические сочинения, не слишком заботясь о том, что  творится у подножия вершин духа, на которые он забрался. А потом во Францию пришли коричневорубашечники со свастикой и засадили философа вместе со всеми за колючую проволоку. Он изведал и общий позор, и  жажду мятежа, он понял, что свобода  не призрачная паутинка, а тяжелый  таран, грубо вторгающийся в житейскую  толщу. Загвоздка была в том, что  он не принадлежал к числу тех, кто «связан обязательствами  от рождения», кто с детства шел  по уготованной им дороге, тяжко  ступая по земле босыми ногами и  обивая их о камни. Отсюда — вся  мучительная двусмысленность, преследующая

Ореста по пятам и позволяющая  нам догадываться о тех ложных положениях, в какие, надо думать, не раз попадал и сам Сартр  среди товарищей по подполью.

Одно из них, во всяком случае, засвидетельствовано  им самим: Сартр тогда полагал, что  интеллигентам-некоммунистам, примыкавшим  к Сопротивлению, после изгнания захватчиков не следовало добиваться власти, «ввязываться»,

«политически завербовываться» и  прямо связывал с той своей  позицией конец

«Мух». Иными словами, свобода отождествлялась  им с полнейшей независимостью от истории, история оказывалась лишь поприщем, куда надлежало время от времени вступать, чтобы заявить  о своей свободе на деле, а не в пустом созерцании. Понятно, что  при таком подходе братство, постигаемое  людьми в общности своей исторической судьбы, мыслится как нечто преходящее, а разобщенность и изгнанничество — как вечное, основополагающе- онтологическое. Личность, даже попав в исторический поток, продолжает единоборство с метафизической судьбой, привлекая других просто как  заинтересованных свидетелей, которым  надлежит по достоинству оценить  ее героизм и на ее примере постичь  земной удел каждого. И не случайно сам

Сартр — литератор и публицист  Сопротивления — одновременно работает над

«опытом феноменологической онтологии» «Бытие и небытие», где ищет метафизический ключ к своему поведению в «пограничной ситуации» тех лет.

 

В «Мухах» впервые распрямилась в рост фигура сартровского искателя и мученика свободы, — затем, меняя  одежды и мужая, он зашагает из пьесы  в пьесу. Здесь обозначены и два  тянущих его в разные стороны  искуса: метафизические притязания, мираж  «чистой» свободы - и потребность  внедрить ее в историю, где она  неизбежно сталкивается с жестокой необходимостью. В

«Мухах» изложены исходные данные и  начато решение той задачи, над  которой преемникам Ореста придется еще долго ломать голову и которая  тем самым сделается движущей пружиной театра Сартра на много лет  вперед.

 За городскими воротами, зашагав  прочь от Аргоса, странствующий  рыцарь свободы Орест рано  или поздно не преминет заметить, что воспоминание о прикованных  к нему взорах соотечественников  мало-помалу меркнет. И тогда  на него снова нахлынет тоска:  он не захотел отвердеть в  зеркалах их глаз, слиться с  делом освобождения родного города, но без этих глаз вокруг  ему негде убедиться, что он  есть, что он не «отсутствие», не паутинка, не бесплотная тень. «Мухи» приоткрывали дверь в  трагическую святая святых сартровской  свободы: раз она на первых  порах не столько служение  и переделка жизни, сколько  самоутверждение и пример, - ее  нет без зрителя, без взирающих  на нее других. И вместе с  тем другие для нее — опасность.  Их взгляд, как сказано в «Бытии  и небытии», подобен взгляду легендарной

Медузы, обращавшему все, на чем  он остановился, в камень, в нечто  раз и навсегда обозначенное, в  застывшее тело. Другие как предпосылка  личности и постоянная угроза —  один из ключевых моментов и в антологии  и в творчестве

Драма Сартра — всегда попытка  на свой лад ответить на запросы, выдвинутые сегодня историей, зачастую прямой отклик на злобу дня, — и вместе с тем всегда определенный рубеж  в становлении мысли, которая  всякий раз с редкой и даже вызывающей откровенностью признает свою незавершенность, не маскируясь и тогда, когда не может, а подчас и не хочет свести концы  с концами. Мысли, которая в вечном споре с самой собой вчерашней  и в вечном поиске себя завтрашней.

 

 

итература

 

1.Андреев Л. Г. История французской  литературы. – М., 1978. – C.511-514

 

2.Андреев Л. Г. Французская  литература 1917 – 1965 гг. – М.: Московский

Университет ,1959. - С. 235 – 236

3.Великовский С. Путь Сартра  – драматурга. В кн.: Ж. - П. Сартр.  Пьесы.

– М.: Гудьял – Пресс,1999.

4.Долгов К. М. От Киркергора  до Камю. – М.,1990. – С.199, 207

 

 

5. Зенкин С. Н. Человек в  осаде. В кн.: Ж. – П. Сартр.  Стена: Избранные произведения. –  М.: Политиздат, 1992. – С. 6-11

6. Зотов А. Ф., Мельвиль Ю. К.  Западная философия XX века. –  М.:

Интерпракс, 1994. – С. 237,293 - 300

7. История французской литературы. – М.: Из – во Академии наук  СССР,

1963. – С. 533 – 534

8. Ионенко И. Р. Пахотный А.  Ф. Проблема свободы и ответственности  в творчестве Ж. – П. Сартра // Вестник Харьковского университета,1991. -

№354. – С. 81 – 86

1. Сартр Ж.П. Бытие и ничто. 

 

2. Канке. Учебник по философии  для вузов. 2001 г .

 

3. Мир философии. ч. 1. – М., 1991;

 

4. Сартр Ж.П. Экзистенциализм  – это гуманизм. – М., 1991;

 

5. Современная западная философия.  Словарь. – М., 1993;

 

6. Сумерки богов / Яковлева А.А. - М.: Политиздат, 1989 г.