Франция в период диктатуры Наполеона Бонапарта

Федеральное агентство по образованию

Государственное образовательное учреждение

Высшего профессионального образования 

« КУБАНСКИЙ  ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»

Факультет истории, социологии и международных  отношений

Кафедра новой, новейшей истории и международных  отношений 
 

Курсовая  работа

Франция в период диктатуры Наполеона  Бонапарта 
 

Выполнила студентка III курса

Факультета  ФИСМО

Спец. история

Ю.М. Рыбалкина

Научный руководитель – 

кандидат  исторических наук, доцент

 Р.А.  Николаенко

  
 
 

                                                  Краснодар 2011

Содержание. 

Введение……………………………………………………………….3 

 Глава 1. Революция  и Бонапарт………………………………..........6

 

 Глава 2. Франция в период правления Наполеона ……………….17

1. Реформы Бонапарта ……………………………………...17
2. Социально – экономический строй …………………….19
3. Французская  армия при Наполеоне................................35

 

Глава 3. Исторические особенности бонапартизма……………….47 

Заключение…………………………………………………………..49 

Список использованной литературы……………………………….50 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Введение. 

Целью данной работы является выявление влияния личности Наполеона Бонапарта на политическое, социально-экономическое развитие Франции в период его правления. В своей работе я попытаюсь  показать, что было сделано Наполеоном для преобразований. Моя работа охватывает хронологически 1799-1814 годы.  

9-10 ноября 1799 года  во Франции произошел государственный  переворот, в результате которого  власть оказалась в руках генерала  Наполеона Бонапарта. С этого  момента и вплоть до 1814 г. судьба  Франции оказалась теснейшим  образом связана с именем этого  человека, а целый период в  ее истории, справедливо или  нет, получил название "наполеоновского".  

Объектом темы является – Франция в период диктатуры  Наполеона Бонапарта, а предметом  изучения является преобразования Наполеона  в период его правления.  

Масштабы деятельности Наполеона, его полководческие и  государственные таланты дают бесспорное основание зачислить его в  Пантеон выдающихся исторических деятелей, которые всегда привлекали внимание современников и потомков. Поэтому  наполеоновская тема по сей день является одной из самых популярных в историографии. В отечественной науке сравнительно мало исследований о Наполеоне и  его времени, но их недостаточное  количество компенсируется высоким  качеством работ. Прежде всего, это  мастерски написанные исторические сочинения Е.В.Тарле:  "Континентальная  блокада"¹, "Талейран"²,   и, конечно же, его биография Наполеона. Последнюю удачно дополняет книга А.З.Манфреда "Наполеон Бонапарт"³, которая содержит богатый фактический материал и тонкую историко-психологическую характеристику Наполеона.

В разное время  на русском языке были опубликованы некоторые работы зарубежных исследователей. Работа известного французского историка-марксиста Альбера Собуля "Первая республика. 1792-1804", где последняя глава целиком посвящена истории Консульства; а также "Жизнь Наполеона" и "Воспоминания о Наполеоне"⁴ Стендаля, сочетающие мемуары и историческое исследование.  

 Интерес к  личности Наполеона Бонапарта  вполне понятен. Его удивительная  и драматическая судьба поражает  воображение и, как будто, опровергает  все известные законы истории.  Выходец из обедневшего дворянского  рода, простой артиллерийский офицер, более итальянец, нежели француз, до конца дней своих говоривший по-французски с акцентом и делавший ошибки в правописании, он неожиданно стал единоличным властителем Франции, основал новую династию, создал европейскую империю и диктовал свою волю монархам и народам. Многие биографы склонны объяснять стремительную карьеру Наполеона его выдающимися личными качествами и талантами, а все происходившее в это время во Франции и Европе приписывать его личным заслугам. 

 Безусловно, историческая роль Наполеона  исключительно велика, но вместе  с тем, изучая историю Консульства  и Империи следует иметь в  виду, что не Наполеон создал  свою эпоху, а эпоха создала  Наполеона, и своей блестящей  карьерой он обязан, прежде всего,  Великой французской революции.  

Таким образом, данная литература позволяет провести анализ преобразований в период правления  Наполеона Бонапарта. 

Государственный строй того периода получил название «бонапартизм». Этот термин используется и в современной политической жизни, что определяет актуальность данной работы.

В первой главе  я рассматриваю приход к власти Наполеона  в результате революции, его личность. Во второй главе рассматриваю его  внутренние преобразования в экономике, политике, обществе.  
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Глава 1. Революция  и Бонапарт.

   Что республика  будет сокрушена силою оружия, что революция выродится в  военный деспотизм, — это задолго  до 18 брюмера приходило в голову  вдумчивым людям, изучавшим историю  и читавшим Монтескье. Ибо Франция  воспроизводила ту схему политического  развития, которую в свое время  проделал Рим и которая лежала  в основе всех социологических  построений того времени. Многие  предсказывали брюмерский переворот,  — в том числе наша Екатерина.  Но для современников, даже  после того, как все предсказания  осуществились, и после того, как  на плечах Бонапарта побывали  по очереди консульская тога  и императорская мантия, — не  было вполне ясно, как все это  случилось в действительности. Современная  наука установила процесс, приведший  к перевороту.

Две группы причин вели к брюмерским событиям: эволюция внутренних отношений и роль армии. Внутренняя смута сделала желанным повелителя. Влияние, которое силою  вещей приобрела армия, проложило  ему дорогу. Что повелителем стал Бонапарт, а не Гош, не Жубер, не Моро, — зависело, в свою очередь, от сцепления  целого ряда других фактов, более мелких.

Армия не могла  не сыграть в жизни республики той роли, которую она сыграла. Она спасла революцию в 1793 и 1794 годах. И, быть может, она не потеряла бы связь  с обществом, не превратилась бы в  профессиональную касту, если бы Конвент  не принял своего решения о естественных границах, ставшего роковым не только для республики, но и для революции ⁵. Раз поставив себе цель завоевать естественные границы: Альпы, Пиренеи и Рейн, нужно было эту цель преследовать путем колоссальнейшего напряжения всех национальных сил, и что самое важное — путем устремления всех национальных сил в военное русло. Армия при этих условиях не могла не оторваться от общества, из которого вышла, не могла не почувствовать, что у нее есть особая миссия, которая обусловливает ее совершенно исключительную роль в государстве. Куда девались традиции 1793 — 1794 годов, когда солдаты и офицеры шли на войну ради гражданского долга, из чистого патриотизма? Куда девались те времена, когда они мечтали, прогнав врага, вернуться на родину простыми гражданами? Теперь армия не была уже вооруженным народом. Она представляла своеобразную организацию в государстве, с особыми интересами, не всегда и не вполне совпадающими с интересами нации. Легендарная котомка «рейнских спартанцев⁶» 1793 г. перестала служить идеалом. Солдаты узнали цену золота. Награбленное добро коснулось чистых прежде рук. Задача человека, стремящегося к диктатуре, при этих условиях заключалась в том, чтобы заставить армию, ставшую нервом национальной жизни, служить своему личному честолюбию, своим личным интересам. Задача была не легкая, ибо и у солдат и у подавляющего большинства офицеров господствующим настроением было республиканское. Среди генералов было много якобинцев. Простого ореола счастливого полководца было поэтому недостаточно. Поставленная перед выбором: республика или любимый вождь, — армия едва ли решила бы так просто в пользу вождя. Особенно трудно было бы заставить генералов признать своим господином одного из товарищей.

Кандидату в  диктаторы, которой не хотел повторить  Дюмурье и идти на верную неудачу, нужно было принять во внимание все  эти обстоятельства. Бонапарт так  и сделал.

Когда итальянский  поход вознес его сразу на такую  высоту, где он видел около себя только одного конкурента, Гоша, когда  затем смерть, словно угождая ему, освободила его и от этого последнего соперника, Бонапарт понял, что будущее  принадлежит ему. Слава Лоди, Кастильоне, Арколе, Риволи, Тальяменто была достаточна для того, чтобы импонировать Франции  и Парижу. Больше того: несколько  столкновений с Директорией, когда  Бонапарт резко отказался подчиниться  ее категорическим приказаниям, послужили  для него пробными шарами. Они показали ему, что и со стороны правительства  он не встретит большого сопротивления, такого, которого не сумел бы одолеть. Ему теперь нужно было только два  условия: быть уверенным в том, что  армия будет ему повиноваться, и выбрать надлежащий момент.

Относительно  армии Бонапарт рассуждал правильно. Он знал, что, пока он будет генералом  и только генералом, армия не подчинится ему. Но если он сумеет захватить гражданскую  власть, т.е. сделаться высшим начальством  в стране, армия будет ему послушна даже вопреки тому, что он будет  продолжать оставаться генералом. Она  будет повиноваться, как повиновалась Комитету Общественного Блага и  даже презираемой внутри страны Директории. А гражданскую власть он завоюет  своей военной славой, блеском  Лоди и Риволи. И он «решил сделаться  гражданской властью, вознесенной армией, всемогущим через ту же армию, но поставленным выше армии самой волею народа и национальным характером своей власти» (Сорель). Но в эпоху итальянской кампании он не считал момент наступившим. В Момбелло, где он отдыхал между двумя победами и где держал себя совершенным царьком, он говорил одному верному человеку: «Я хотел бы расстаться с Италией только затем, чтобы во Франции играть приблизительно такую же роль, какую я играю здесь. Но момент еще не настал: груша не созрела. К тому же не все зависит от одного меня. В Париже еще не достигнуто соглашение. Одна партия поднимает голову в пользу Бурбонов. Я не хочу содействовать ее торжеству. Мне необходимо когда-нибудь ослабить республиканскую партию, но только для себя самого. Пока же приходится идти об руку с республиканцами. Поэтому, чтобы ублаготворить парижских ротозеев (badauds), нужен мир, а раз он нужен, то заключу его я. Ибо если мир принесет Франции кто-нибудь другой, то это одно поставит его в общественном мнении гораздо выше, чем меня все мои победы».

И Бонапарт принес мир. Но так как ни Леобен, ни Кампо-Формио не подвинули отношений внутри страны настолько, чтобы «груша» казалась ему созревшей, то он ухватился за мысль об экспедиции в Египет. Там  в сказочной обстановке Востока  каждый новый подвиг будет принимать  гигантские размеры, как в фата-моргане  Сахары, а во Францию будет доходить в богатом фантастическом уборе  саг. Там, вдали от Европы, он попробует  нанести решительный удар Англии, чтобы сделать мир с Австрией более прочным и естественные границы более незыблемыми. ⁷Там он сблизится с цветом французских генералов и сумеет образовать нечто в роде главного штаба на случай переворота. И что самое главное он проведет там то время, которое необходимо с точки зрения роста внутренних отношений. Когда он вернется, «груша» готова будет сама упасть ему в руки. Он чувствовал в Париже дух переворота. Он наблюдал ожесточенную борьбу партий и видел, что пока ни у одной из них нет шансов на успех. Он рассчитывал, что при его возвращении весы будут более определенно склоняться в сторону партизанов переворота. Тогда он бросит на эти колеблющиеся весы свою шпагу, обвитую лаврами новых побед.

Действительность  не обманула Бонапарта. Республиканская  идея, которая в руках термидорианцев сделалась знаменем личных выгод  и партийного карьеризма, уже не вызывала всеобщего энтузиазма. Преданность  ей ослабевала, потому что порывались нити, привязывающие ее к интересам разных групп общества. Чтобы представить себе вполне ясно как этот процесс, так и сопровождающий его процесс роста контрреспубликанских вожделений, подготовлявших переворот в силу внутренних отношений, нужно оглянуться на последний момент в жизни Конвента. После того, как термидорианцы укрепились во власти ⁸, сокрушив якобинцев; после того, как они почувствовали все выгоды своего положения, им естественно пришла в голову мысль — сохранить эти выгоды и при новом порядке, который должна была ввести конституция III года. Так как в Конвенте у них было большинство, то они без труда провели постановление (авг. 1795 г.), что две трети будущих законодательных собраний: совета пятисот и совета старейшин, будет избрано среди членов Конвента. Когда умеренная часть парижских избирателей восстала с оружием против этого решения, уничтожавшего свободу выборов, Конвент раздавил восстание 13 вандемьера (5 окт. 1795 г.), отдав начальство над войсками Бонапарту. После этого Конвент спокойно разошелся. Состоялись выборы. Вместо Комитета Общественного Блага явилась Директория, а значительная часть членов Конвента снова расселась в обоих советах, лишь переменив прежний скромный костюм на новый, яркий и театральный.

Постановление о двух третях на два года отдало Францию в руки термидорианцев. У  них было большинство в собраниях, было большинство и в Директории ⁹. Выборы 1797 г. изменили все. Термидорианцы потеряли большинство в собраниях. В Директории Летуриера сменил Бартелеми. Теперь, несмотря на перевес голосов, Карно и Бартелеми, организатор победы и главный деятель Базельского мира, без труда побивали своим нравственным авторитетом проходимцев, забравших в руки власть. Поэтому собрания резко пошли против Директории. Закон за законом принимался вопреки Директории, и «триумвиры» начали чувствовать, что почва уходит у них из-под ног. Тогда, по соглашении с Бонапартом, который был в ореоле своих итальянских побед, Баррас, Рейбель и Ларевельер замыслили новый удар против конституции.

Бонапарт прислал  им на этот предмет самого недалекого и самого отважного из своих генералов, Ожеро, и, с его помощью, Баррас с  Рейбелем устроились наилучшим способом. Здание парламента было занято войсками, члены оппозиции в количестве пятидесяти трех, председатель пятисот, ген. Пишегрю, директор Бартелеми были арестованы, судимы и сосланы в Гвиану. Карно бежал. Около сотни депутатов были просто выброшены из состава обеих палат. Одновременно были арестованы и приговорены к ссылке много роялистов, чтобы придать всему делу вид борьбы с эмигрантским заговором. Директорами сделались завзятые термидорианцы: Мерлен из Дуэ и Француа, которого вскоре сменил Трельяр. Это случилось 18 фрюктидора (4 сент. 1797 г.), а восемь месяцев спустя 22 флореаля (11 мая 1798 года) была произведена новая чистка собраний, уже не с помощью штыков, а с помощью проверки полномочий. Так как умеренных уже не было, то на этот раз под «разъяснение» попали левые, якобинцы. Почва укрепилась вновь под ногами Барраса и его товарищей. Теперь они могли последовательно проводить ту политику, которой они держались у власти: политику войн, с целью довести Францию до ее естественных границ, до границ Цезаревой Галлии, т.е. ту политику, которая подкапывала республику внутри и делала ее непрочной вовне.¹⁰