Франция в период диктатуры Наполеона Бонапарта

Значит,будет  борьба с беспорядком, а также  и с промедлением в решениях-путь от Парижа до Бордо занимает три  дня,- поскольку префекты будут обладать всей полнотой власти.- Как только они  оказываются в 100 лье от столицы,они  обретают большую власть, чем я, - заметит однажды император не без некоторого удовлетворения.Однако речь не идет о том, чтобы отдать население целого департамента на произвол одного лица, а потому при представителе  правительства действуют совет  префектуры, ведающий отношениями с  населением, и генеральный совет  департамента,контролирующий финансы.Эти  органы существуют и по сей день! В округах 420 вице-префектов будут  следить за тем, чтобы распоряжения власти доходили до самых отдаленных коммун.

У руководства 36 тысячами коммун Франции,иронически окрещенных

Бонапартом "брошенными и ограбленными девицами", будут  поставлены мэры,но не выборные, а назначаемые  префектом. Мера драконовская, но также  вызванная необходимостью устранить  неразбериху, рожденную в эпоху  революции противостоянием администраций  коммун и департаментов. Теперь мэрии  будут работать под контролем  префектов и супрефектов, а министр внутренних дел скоро сможет заверить первого консула, чтоприказы и законы передаются на места "со скоростью электрических флюидов".

Законотворчество.

Наполеоновское  понимание правовой системы укладывается в несколько кратких формул.-Право- это самый сильный инструмент управления.Я не знаю, что такое  женщина большей или меньшей  чести.Либо она спала со своим  возлюбленным, либо нет. Право подобно  чести: Это остров, чьи скалы круто  обрываются прямо в море.Туда не проникнешь, если ты - вовне.-Я не знаю полуправа...Надо создать прочный  правовой порядок, если хочешь избежать тирании¹⁶. Имя Наполеона неразрывно связано с Гражданским кодексом- правовым документом, изложенным ясным и точным языком и послужившим образцом почти для всех юристов XIX века. Стендаль же отмечал, что литературная форма кодекса достойна того,чтобы писатели взяли ее за образец. Проект, включающий 36 законов и 2218 статей, был разработан за четыре месяца. Он был рассмотрен в судах различных уровней, а затем в Государственном совете, более половины заседаний которого прошли под председательством первого консула, удивлявшего присутствующих обширностью своих познаний и точностью замечаний.

Кодекс был  обнародован в марте 1804г, накануне провозглашения империи. В 1807 г он официально станет "Кодексом Наполеона". Его  разделы трактуют"О лицах", "Об имуществе и различных модификациях собственности" и "О различных  способах приобретения собственности".Ни одно из социальных завоеваний революции  не отменено,и,хотя Кодекс рассчитан  на установление консервативного общественного  строя, подтверждаются гарантии равенства  граждан, светский характер государства, свобода совести и труда, право  на развод. Достаточно представить  себе социальную организацию крупных  европейских государств того времени, чтобы осознать смелость новых установлений.- Моя подлинная слава не в том, что я выиграл 60 битв, - подчеркнет Наполеон,находясь на Святой Елене.-Если что и будет жить вечно,так  это мой Гражданский кодекс.Он не ошибся. 
 

1.2 Социально  – экономический строй.

Возникновение на развалинах старой монархии Бурбонов новой деспотии Наполеона не может  быть правильно понято без изучения тех изменений, которые произвела  революция в экономическом и  социальном строе Франции. Только это  изучение может объяснить нам, почему французское общество, столь свободолюбивое и миролюбивое, по-видимому, в 1789 г., через 10 лет беспрекословно подчиняется  выскочке — генералу и мирится  с его непрерывными военными предприятиями. Мало того: как ни далеко отстоит, на первый взгляд, военная деятельность Наполеона, в частности его войны  с Россией, от мирной сферы промышленного  и сельскохозяйственного труда, в числе мотивов его внешних  предприятий мотивы экономического свойства занимают отнюдь не последнее  место. Вполне ясна связь военных  и таможенных мер, направленных против Англии, с насущными интересами французской  буржуазии, мечтавшей о вытеснении с континентального рынка своего единственного в то время опасного конкурента; не менее очевидна связь  войны 12 года с тем недовольством, которое было вызвано во Франции  недостаточно строгим применением  в России континентальной системы  и русскими таможенными тарифами. Словом, все крупные факты военной  и политической истории наполеоновского  времени соединены более или  менее заметными нитями с фактами  истории экономической. Для всестороннего  понимания эпохи 12 года знакомство с последними необходимо¹⁷.

Крупнейшим явлением эпохи французской революции  в области социально-экономической, несомненно, приходится признать то грандиозное  перераспределение земельной собственности, которое явилось результатом  продажи так называемых национальных имуществ, т.е. земель духовенства и  эмигрировавшего дворянства. Это  перераспределение не следует, впрочем, считать чем-то неожиданным и  экономически не мотивированным. Наоборот, оно было лишь последним звеном в  длинной цепи экономических явлений, общий смысл которых может  быть охарактеризован, как ликвидация привилегированного землевладения.

Исходный пункт  этого процесса трудно отметить точно. Вероятно, с теми или иными колебаниями  и остановками он происходил уже  несколько столетий. Как бы то ни было, ко времени французской революции  наряду с землевладением дворянским, значительно за XVIII век сократившимся, и землями церкви, недоступными для  лиц других сословий в виду их неотчуждаемости, мы видим уже массу свободных земельных владений, принадлежащих непривилегированным. Точных данных по этому вопросу не существует, но есть полное основание предполагать, что к началу революции в руках привилегированных сословий оставалось лишь от 1/3 до 1/2 территории Франции. Разумеется, и это не малая доля, не малая экономическая сила; но, с другой стороны, сосредоточение 1/2 или даже большинства земель в руках третьего сословия свидетельствует о том, что эта сила все больше таяла в процессе разложения феодальных форм жизни. Что становилось на ее место? Иными словами, к кому переходила земля? В большинстве случаев, вероятно, к крестьянству, в меньшинстве — к горожанам. Тяга к земле была сильна как у крестьян, так и у крупных капиталистов. Первые всегда видели в земле источник своего существования и всегда стремились к тому, чтобы закрепить ее за собой по возможности прочнее, а сельскохозяйственный подъем второй половины XVIII в. дал многим из них возможность осуществить это исконное желание. Вторые, в поисках за выгодным помещением капитала, должны были неизбежно обращаться к земле всякий раз, как повышалась доходность сельскохозяйственного производства или предвиделась возможность ее повысить. Предложение земли со стороны беднеющего, бессильного в хозяйственном отношении, но в то же время привыкшего роскошно жить и бездельничать, дворянства было велико, но очевидно, спрос очень превышал предложение. Это доказывается тем успехом, какой имела продажа национальных имуществ. Не ясно ли, что операция не могла бы идти так блестяще, если бы приобретение земли третьим сословием не было искусственно задерживаемо общими условиями старого порядка¹⁸.

Непосредственным  мотивом к продаже была нужда  правительства, т.е. победившей революции, в деньгах. Но этот акт был во всех отношениях неизбежен. Победа третьего сословия была бы не полна и не прочна, если бы ее не закрепило перемещение  собственности из рук привилегированных  в руки буржуазии и крестьянства, а существование собственности  мертвой руки (как назывались неотчуждаемые  имущества духовенства и других корпораций) стояло в слишком резком противоречии как со всей церковной  политикой революции, так и с  основными принципами буржуазного  общественного строя. А ведь провозглашение этих принципов и проведение их в  жизнь было главным мотивом наиболее сознательной и дееспособной части  французского общества, восставшего  против старого порядка. К этому  необходимо еще добавить, что покупка  национальных имуществ в известной  мере давала выход крестьянской тяге к земле, умиротворяла крестьянина и связывала с буржуазией этого ее не совсем спокойного и удобного союзника.

Таким образом, утверждение старых писателей, будто  бы революция создала во Франции  мелкую крестьянскую собственность, должно быть признано неточным. Во-первых, эта  собственность существовала и до революции. Во-вторых, и в эпоху  революции, как и до нее, значительная часть земель, уходящих из рук привилегированных  сословий, переходила не в руки крестьянства, а в руки новых крупных же владельцев, главным образом, из буржуазной среды. Но революция безусловно очень упрочила мелкую земельную собственность, увеличила  число мелких собственников и  раздробила массу старинных крупных  владений. И она сделала это  не только продажей национальных имуществ, но и отменой феодальных прав и  повинностей, которая превратила крестьянина  из зависимого держателя земли в  ее собственника, которая дала ему  впервые возможность распоряжаться  своим участком свободно, в зависимости  от собственных экономических соображений¹⁹.

Как перемещение  земли из рук старых владельческих  классов в руки крестьян и буржуазии, так и освобождение земли от феодальных уз не могли не отразиться на способе  сельскохозяйственного производства. Известно, в какой ужас приводило  английского путешественника второй половины ХVIII века — Юнга сельское хозяйство Франции, насколько варварским казалось оно ему по сравнению  с английскими порядками. Правда, мы знаем теперь, что и в этом отношении некоторый прогресс был  заметен и до революции. Мы знаем  о существовании сельскохозяйственных обществ, о горячем интересе к  техническим вопросам сельского  хозяйства, о культурных новшествах, вводимых на землях как буржуазии  так и дворян, знаем, что они  отражались косвенным образом и  на крестьянских хозяйствах. Но все  это движение в пользу сельскохозяйственного  прогресса захватывало лишь незначительный слой сельских хозяев, при условиях старого порядка оно неизбежно  должно было оставаться поверхностным. Конечно, революция и эпоха Наполеона  создали новые препятствия этому  прогрессу: чтобы не входить в  детали, достаточно указать на факт, наиболее бросающийся в глаза  — почти непрерывные войны 1792 — 1814 гг. и вызываемый ими отлив  в армию наиболее энергичных элементов  сельского населения. Тем не менее, успехи сельскохозяйственной культуры во Франции за этот период очень  значительны. Правда, мы имеем по этому  вопросу почти исключительно  официальные данные, но в виду отсутствия указаний противоположного характера и в виду их общей правдоподобности приходится признать их заслуживающими доверия.Вот, например, заявление министра внутренних дел графа Монталивэ (1810 г.). «Никто не сможет отрицать прогресса агрикультуры во Франции за последние 30 лет; довольство распространилось в деревнях более широко, чем в прежние годы; деревенский житель почти повсюду превратился в собственника; ему трудно было раньше добывать себе хлеб насущный, теперь он знает роскошь; травосеяние, мелиорации, увеличение удобрения, изменение севооборота, культура многих масличных растений, распространение мериносов — все это вместе обогатило Францию». Несколько позже Шапталь почти буквально его повторяет: «Культура травосеяния сделала громадные успехи и обогатила сельское хозяйство; травосеяние доставляет обильный корм скоту, позволяя увеличивать стада и тем самым усиливать унаваживание... Громадное количество перемещений собственности и создание большого числа собственников содействовали прогрессу сельского хозяйства: новый собственник с жаром занимается обработкой земли. В тех местах, где владения огромных размеров едва могли прокормить одну семью, события заставили произвести раздел, вся земля пошла в обработку, и доходы удесятерились».

Оба автора, как  мы видим, вполне согласны и в своей  характеристике сельскохозяйственного  прогресса и в том объяснении, которое они этому прогрессу  дают: оба видят его причину  в перемещении собственности  — в ее дроблении. Получается даже такое впечатление, как будто  они приписывают всю заслугу  в деле культурных новшеств исключительно  мелкой собственности, т.е. крестьянину. Но это, конечно, не верно. Новые буржуазные владельцы земли не отставали  в этом отношении от крестьян, а  иногда даже служили им образцом. Так  было, вероятно, при переходе к более  интенсивному севообороту. Например, в Дордони, стране мелкой культуры, господствует еще двух-полье. И первым переходит к плодосменной системе крупный владелец, некто Jumilhac: «Вместо обычного севооборота, который состоит в том, что рожь следует за паром и пар — за рожью, он вводит новый, основанный на принципах здравой теории, подтвержденной на практике: пар совершенно изгоняется. Севооборот Jumilhac'a состоит из десяти полей, которые следуют в таком порядке: 1) рожь, 2) репа, 3) овес с клевером, 4) 5) 6) клевер, 7) один из хлебных злаков, 8) картофель, 9) пшеница или рожь, 10) овощи. Таким образом, хлебные злаки культивируются ежегодно на 4/10 земли; но прочие 6/10, пять из которых были до сих пор непроизводительны, дают корнеплоды, овощи и клевер. Среди преимуществ этого севооборота должно отметить, что поля, которые всегда производили только рожь, приносят теперь Jurmlhac'y прекрасные сборы пшеницы».Травосеяние, интенсивный севооборот, улучшение породы и увеличение количества скота, лучшее удобрение — таковы признаки сельскохозяйственного прогресса, указанные в приведенных нами цитатах. Для полноты картины мы должны еще обратить внимание на судьбу культур некоторых растений, пользовавшихся особым покровительством империи. Эти привилегированные растения — свекла, шелковица, хлопчатник. Причина их особого положения заключается в стремлении правительства, войной с Англией изолировавшего Францию, отрезавшего ее от подвоза сырых материалов из вне-европейских стран, создать эти необходимые для страны материалы в пределах ее территории.Свекла до эпохи Наполеона не пользовалась совершенно своей теперешней известностью. Общераспространенным сахаром был сахар из сахарного тростника. Но прекращение его подвоза заставило умы усиленно работать над разрешением проблемы добывания сахара из других растений. Понятно, с каким интересом было встречено изобретение сахароварения из свеклы; понятно также, что новая отрасль промышленности попала сразу в фавор к правительству. Так как свекла — растение не особенно прихотливое, а спрос на сахар далеко превышал предложение, то и свеклосахарное производство и культура свеклы распространились во Франции очень быстро.Далеко нельзя сказать того же о культуре хлопчатника. Несмотря на правительственные премии, на организацию в южной Франции двух специальных школ, дело не пошло, так как климат оказался недостаточно жарким и постоянным. Зато шелководство преуспевало: в 1812 г. в двенадцати департаментах было собрано количество коконов, из которого можно получить 5 1/2 миллионов килограммов шелка на сумму l5 1/2 милл. франков. Эти цифры показывают, что культура шелковицы вышла уже из стадии эксперимента и превратилась в доходную отрасль хозяйства²⁰.

Итак, новые хозяева  земли по всем видимостям преуспевали. С другой стороны, старые владельцы  еще отнюдь не забыли о своих священных  правах, отнюдь не были склонны от них  отказаться. Их объединяющими центрами были эмигрантские кружки за границей, главным их средством действия —  иноземное вмешательство во французские  дела. Это своеобразное положение  должно считать одним из немаловажных оснований наполеоновского деспотизма. Как мелкие, так и крупные приобретатели  национальных имуществ (вместе составлявшие и по своей численности и по представляемому ими капиталу огромный процент населения Франции) склонны были считать революцию законченной в тот самый момент, как земля попала в их руки. В самом деле, для настоящего использования своей новой собственности они нуждались всего более во внутреннем спокойствии страны, в «порядке»; якобинское правление, правда, как будто давало порядок, но это был порядок рискованный: известно, как относились якобинцы к богатству, какой страх нагнали они на все имущие классы своей политикой принудительных займов, реквизиций, законом о maximum'e заработной платы, законом против барышничества и т. п. Конечно, на словах якобинцы всячески открещивались от «аграрного закона», но все знали, что их дела далеко не всегда согласуются со словами. Если до эпохи Робеспьера и миссионеров Конвента новые собственники чувствовали себя удовлетворенными революцией, то после этого периода они были уже ею напуганы. И напуганные, они неизбежно должны были мечтать о такой твердой власти, которая, опираясь на какую-либо солидную силу, санкционировала их приобретения и в то же время оградила их от эксцессов революции, от дальнейших эгалитаристских покушений. Такой властью не могла быть старая монархия, ибо она слишком связала свои интересы с интересами старых владельческих слоев; ее возвращение было бы, без сомнения, возвращением эмигрантов, т.е. претендентов на землю, за которую и буржуазные и большинство крестьянских покупателей уже заплатили сполна. Итак, нужно было создание новой власти. А так как власть должна была располагать и силой, то единственным претендентом на нее являлся, конечно, человек, располагавший единственной дисциплинированной силой того времени — победоносной армией.

Вполне естественно, что новые собственники земли  приветствовали новый режим консульства  и империи. К концу империи, впрочем, сельское население начинает уже  освобождаться от этого гипноза, и, главным образом, под влиянием непосильной тяжести, которую возлагали  на него непрерывные войны. Наборы, следующие один за другим ежегодно, громадные жертвы людьми (в одной  Испании погибло до 300.000) начали возбуждать всеобщее недовольство, которое проявлялось  пока лишь пассивно — в уклонении  от воинской службы.