Понятие мировой политики в теоретическом дискурсе

       Тезис о том,  что понятие «мировая политика»  воплощает новое качественное  состояние международной среды  методологически и эпистемологически  имеет для концепции решающее  значение, поскольку только он  позволяет теоретически корректно  уйти от отождествления мировой  политики с традиционными международными  отношениями эпохи до начала 90-х  годов. 

       Однако при  такой постановке вопроса атак  со стороны потенциальных оппонентов  из рядов историко-политического  направления может вообще не  последовать. Критикам будет,  к примеру, понятно, что тезис  о новом качестве международной  среды реально «работает»: именно  из-за этого нового ее состояния  при внешней похожести международных  условий (низкая вероятность ядерного  конфликта) в 70-х годах, с  одной стороны, и затем в  90-х, с другой, сильнейшие страны  мира вели себя по отношению  друг к другу совершенно по-разному. 

       При этом в  выстраиваемой схеме находится  достойное место для двух тенденций-симптомов  («смена субъекта» и «сжатие  планеты»), о которых с некоторым  жаром пишут авторы школы политической  социологии, и с несколько холодным  вниманием – исследователи историко-политического  корня. Оба эти важных тренда  в самом деле способствовали  возникновению качественно нового  состояния среды. Просто не  они сами по себе передают  его специфику. 

       2. Тезис второй. Параметр нового качества. Специфика  новизны определяется тем, что  для оценки положения на планете  в целом характеристики состояния  международной среды стали и  продолжают становиться важнее, чем характеристики поведения  отдельных, даже самых сильных  акторов (старых или новых,  демократических или авторитарных, национальных или транснациональных). Среда, образно говоря, подобно  траве, она начинает «прорастать»  сквозь «бетон» сообщества государств, оплетать его, в известной мере  сковывая и этом смысле подчиняя  себе.

       Конечно, очень  важно, какая администрация находится  у власти в Вашингтоне - напористая  и националистическая или умеренная  и либеральная. Но для международных  отношений в целом важнее, какой  окажется среда, сквозь которую  будут преломляться импульсы, исходящие  от любой американской власти.

       С мирополитической  точки зрения ключевые параметры  анализа – это характер эволюции  систем вооружений и скорость  распространения технологий их  производства по миру, показатели  транснационализации международной экономики, характеристики всемирного виртуального пространства, включая сферу действия глобальных систем наведения ракет, контуры сферы единообразного понимания морали и права, индикаторы транспортной (и военно-транспортной) проницаемости планеты, характеристики ее экологического состояния, наконец, соотношение всей совокупности земных дел с реальным положением дел в космосе (скрываемом, по счастью, от внимания политических аналитиков).

       Приведенный тезис  – целиком из арсенала мирополитического  анализа. Но его нетрудно и  полезно дополнить историко-политическим  обоснованием.

       Становление мировой  политики связано с тенденцией  к уплотнению международной среды  и повышению ее проницаемости  для импульсов влияния, которые  участники международного общения  посылают друг другу. Среда,  присущая международной системе  пятьдесят лет назад, была более  разряженной, чем сегодня, а  государства в ней имели больше  свободы действий. На материале  международных отношений в Восточной  Азии этот феномен был описан  в одной из наших работ еще  в 1996 году. Но тогда автор счел  «открытый им» феномен региональной  особенностью, не соотнося его  с общемировыми трендами, как  стоило бы сделать с теперешних  позиций. 

       Тенденцию к  уплотнению международной среды  можно проследить на протяжении  веков. С одной стороны, она  характеризуется нарастанием взаимной  обусловленности поведения государств, уменьшением свободы их действий  под влиянием самоограничений  или ограничений, налагаемых извне,  а с другой – ростом подверженности  внутренних процессов в отдельных  государствах внешним влияниям.

       Самоограничения  и ограничения могли быть любой  природы. В 50-80-х годах прошлого  века в Европе это была «блоковая  дисциплина». В тот же период  в Восточной Азии – страх  больших держав спровоцировать  «большую войну» и высокая  активность малых и средних  стран, научившихся, пользуясь  этим, иногда навязывать сильным  государствам свои варианты решения  местных проблем. В 90-х годах  универсальным инструментом уплотнения  среды стало нарастание ее  финансово-экономико-информационной  однородности.

       3. Тезис третий. Гносеология. Можно сказать, что  глобализация и обозначала процесс  уплотнения международной среды.  Но можно этого не делать, продолжая  считать ее «особым» явлением. Важно иное. Глобализация не только  прекрасно вписывается в понимание,  присущее историко-политической  школе, она вписывается в нее  даже органичнее, чем в логику  мирополитического направления.  По определению глобализация  – не что иное, как процесс  становления нового качества  международной среды, а мировая  политика – его результат.  Вот почему глобализацию убедительнее  всего представить как инструмент  преобразования традиционных международных  отношений в мировую политику. Так снова обеспечивается совместимость  научных интересов и аналитических  подходов обеих школ – историко-политической  и политико-социальной.

       Следовательно,  с гносеологической точки зрения  мировая политика в известном  смысле – не что иное, как  современный этап развития того, что мы привыкли называть системой  международных отношений, подразумевая  под ними преимущественно отношения  между государствами. Выявляется, таким образом, гносеологическое  родство мировой политики и  международных отношений, хотя, конечно,  первая со временем приобрела  для себя существенно иное  поле изучения. Об этом будет  сказано дальше.

       4. Тезис четвертый.  Различение объектов. В цельном  виде определения мировой политики  ни в западных, ни в отечественных  публикациях встретить не довелось. Между тем, найти определение  – как раз и значит освободить  мировую политику от зависимости,  которая ее окружает в семье  международников-традиционалистов. Поскольку  поиск определения неизбежно  идет в контексте сопоставления  мировой политики и международных  отношений, уместно прежде провести  «инвентаризацию» отличий объекта  изучения мировой политики, с  одной стороны, и традиционной  науки о международных отношениях, с другой.

       В традиционных  международных отношениях согласно  принципу суверенитета государства  и невмешательства во внутренние  дела существовало жесткое разделение  между внешней и внутренней  политиками государств. С правовой  точки зрения объектом взаимодействия  стран являлись исключительно  (почти) вопросы их поведения  в отношении друг друга, но  не в отношении собственных  граждан (подданных). Взаимодействие  между субъектами международных  отношений, таким образом, происходило  по внешнему контуру, «по касательной». Поэтому объектом изучения традиционной  науки о международных отношениях  была сфера взаимодействия внешних  политик отдельных государств.

       В 60-х годах  прошлого века в этом смысле  кое-что изменилось. Благодаря экспансии  системного подхода в исследованиях  утвердился постулат о несводимости  свойств международных отношений  в целом к сумме внешних  политик отдельных стран. Соответственно, объектом изучения науки стали  не только совокупность непосредственных  взаимодействий внешних политик  государств, но и закономерности  развития всей миросистемной  целостности, которая, как следовало  из системной логики, обладает  определенной автономией свойств  по отношению к совокупности  внешних политик стран мира. Кроме  того, составной частью объекта  исследования стали так называемые  общие (или глобальные) проблемы  международных отношений - контроль  над вооружениями, энергоснабжение,  преодоление отсталости бывших  колоний, вопросы культурного  обмена, оказание гуманитарной помощи  и т.п. 

       Таким образом,  объектом изучения науки о  международных отношениях к началу 90-х годов считались, во-первых, политические отношения между  традиционными и новыми субъектами  международного общения по поводу  их действий в отношении друг  друга, во-вторых, межсубъектные  взаимодействия по поводу решения  общемировых проблем, в-третьих,  автономные свойства системы  международных отношений в целом  (качества общесистемного уровня).

       Возникновение  новой международно-политической  реальности в 90-х годах привело  к тому, что резко изменилось  содержание общения между субъектами  в международной системе. Не  только новые субъекты общения,  но и государства стали регулярно  вступать в разноплановое взаимодействие  между собой по поводу действий  не только в отношении друг  друга, но и своих внутриполитических  проблем. Более того, эта практика  постепенно приобретала моральную,  а затем частично и политическую  легитимность.

       Конечно, можно  возразить, резонно заметив, что  попытки одних стран давать  оценки внутренним процессам,  имевшим место в других, оказывать  на них влияние и даже прямо  вмешиваться во внутренние дела  зарубежных государств, происходили  «чуть ли не века». В самом  деле это так, но со времен  вестфальских установлений вмешательство  во внутренние дела все равно  «в норме» считалось «незаконным»  и допускалось как некое исключение, временное отступление от правил. Именно в этом смысле международная  среда 90-х годов принесла радикальные  перемены: вмешательство в дела  других стран стало представляться  как новая норма поведения  – правило, которое с полной  серьезностью стало претендовать  на роль универсального, к тому  же подкрепленного мощной военной  силой такой организации, как  НАТО. Почти все 90-е годы прошли  под знаком легитимизации того, что с точки зрения вестфальских  норм было ни чем иным, как  нелегитимным вторжением в сферу  исключительной внутренней компетенции  суверенного государства. Суверенитет  как принцип стал открыто, систематически  в широких масштабах подвергаться  сомнению на практике только  в 90-х годах. И именно тогда  он стал получать, хотя и не  полное, но все же довольно  широкое международное политико-правовое  обоснование33.

       В 1992 г. руководители  Российской Федерации и США  подписали знаменитые Кэмп-Дэвидскую  декларацию и Вашингтонскую хартию  российско-американского партнерства  и дружбы – дотоле немыслимые  документы, значительные части  которых представляли собой развернутые  обязательства российской стороны  проводить внутреннюю политику  в соответствии с новыми политическими  принципами (демократии и гарантии  прав человека), сотрудничая в  этих вопросах с США и другими  зарубежными партнерами. Значимо  было не то, что предметом обсуждения  сторон стали вопросы внутренней  жизни России (в неофициальном  порядке подобные обсуждения  происходили на советско-американских  встречах не один раз), а то, что Москва де-факто признала  подобную практику нормой международного  общения.

       Таким образом,  наряду со сферой чисто внешнеполитического  взаимодействия, объектом дипломатических  переговоров стала внутренняя  политика государств. Если прежде  международные отношения представляли  собой взаимодействие по «внешнему  контуру» отношений, то в 90-х  годах оно становилось взаимодействием  «на всю глубину» политики  государств. Методологически это  и было «водоразделом».

       Разом и радикально  изменился предмет международного  взаимодействия. Фактически родился  новый объект изучения, значит, могла  родиться и новая отрасль знания. Она и стала формироваться.  Применительно к российской ситуации  рождение науки о мировой политики  можно датировать 1993 годом. 

       Рисунок 1. Графическое  представление взаимодействия субъектов  в традиционных международных  отношениях (а) и в мировой политике (б)

      а) Взаимодействие  акторов в традиционных международных  отношениях. Импульсы взаимного  влияния тормозятся на «внешнем  контуре» отношений (взаимодействие  внешних политик) 

б) Взаимодействие акторов в мировой  политике. Импульсы влияния беспрепятственно распространяются «по всей толще» внешней  и внутренней политик субъектов

       5. Тезис пятый.  Определение. Таким образом, если  традиционные международные отношения  – это преимущественно отношения  между государствами по поводу  их политики в отношении друг  друга и общемировых проблем,  то мировая политика - это сфера  нерасчлененного взаимодействия  между субъектами международных  отношений по поводу как их  действий в отношении друг  друга и решения общемировых  проблем, так и политики каждого  из них в отношении собственных  внутренних проблем и ситуаций.

       При таком прочтении  перестает казаться аномалией  и «зависать» вне рациональных  теоретических обоснований феномен  гуманитарных интервенций. Они  предстают как специфический  метод регулирования, характерный  и стремящийся стать универсальной  нормой именно на этапе перерастания  традиционных международных отношений  в мирополитические.

       Очевидно, что  предмет исследования мировой  политики гораздо обширнее, разнороднее  и сложнее, чем тот, которым  занимаются традиционные международные  отношения. Но не означает ли  это, что мировая политика, развившись  в полномасштабную дисциплину, «поглотит»  международные отношения? Вряд  ли стоит полностью исключать  такую перспективу. Вместе с  тем ее убедительность вовсе  не бесспорна. Она может зависеть  от важных и трудно просчитываемых  обстоятельств.