Особенности этического знания

 

  Министерство образования  и науки Российской Федерации

Федеральное государственное  бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования

 «Алтайский государственный  технический университет

им. И.И.Ползунова»

 

 

 

РЕФЕРАТ

 

дисциплина: «Деловая этика»

 

Тема: «Особенности этического знания»

 

 

 

 

 

Выполнил ст.гр. Ал- М(с)-21	И. В. Нетребский
Проверил	О.В.Зацепина

 

 

                                                                                   

 

АЛЕЙСК 2013

Содержание

 

Введение 3

Особенности этического знания 4

Заключение 30

Список используемой литературы 31

 

 

 

 

 

Введение

У тех, кто начинает осваивать этику, может возникнуть вопрос: зачем, собственно, нужно приобщаться к этическому знанию по существу? Отвечая на него, в первую очередь придется вспомнить "аргументы вполне банальные, связанные с тем, что увеличение объема любых знаний естественно для развивающейся личности, поскольку существует достаточно простая закономерность: чем больше знаний (в количественном и, особенно, качественном отношениях) приобретает человек, тем более богатым становится содержание его внутреннего мира, тем интереснее он для других и для самого себя. Аргументация этого типа применима, безусловно, и для этического знания, но его личностная значимость определяется не только (и не столько) чисто информационным аспектом.

 

Особенности этического знания

В отличие от других видов знания, имеющих дело с объектами частного по отношению к человеческой судьбе характера и не всегда прямо касающихся этой судьбы, этику можно, в определенном смысле, считать знанием универсальным, т.е. необходимым любому человеку (точнее, тому, кто стремится быть Человеком), вне зависимости от его частных (тоже немаловажных, конечно) проявлений (пола, возраста, национальности, профессии  и т.п.). Это связано с тем, что этика, исследуя мораль универсальный способ регуляции человеческих отношений, стремится выработать стратегию "правильной жизни"; другими словами - ответить на общий для всех людей вопрос "как следует жить?". Поэтому этическое знание содержит в себе возможность практического применения его результатов в реальном опыте конкретной личности. Предлагаемые этикой идеалы как бы нацелены на то, чтобы уникальное "Я" гармонично соединялось с уникальностью "Другого", чтобы самоценная личность могла вписываться в социальное бытие без его дестабилизации. Эта возможность актуализируется тогда, когда человек не просто обладает информацией относительно какого-то фрагмента этического знания, а обнаруживает (рационально или эмоционально, или "на грани", во взаимосвязи этих состояний) созвучие узнанного, понятого фрагмента собственному бытию. Другими словами, только в случае индивидуальной интериоризации (глубокого внутреннего усвоения) этическое знание становится для индивида настоящей ценностью, способной влиять на его сознание и, соответственно, реальную жизнь. Удовлетворение потребности в "идейном руководстве" с помощью этического знания осуществляется без ущерба для индивидуальности, поскольку, прежде всего, это знание не монолитно, а множественно, и предлагает не единственную "истину в последней инстанции", а целый набор идей, претендующих на статус истинности. Следовательно, можно выбирать себе идею "по вкусу", без всякого принуждения. Кроме того, нельзя принудить личность "присвоить" себе какое-либо из "сокровищ этики": сделать его своим (либо отвергнуть как чуждое, либо "достроить" чем-то еще) она способна только самостоятельно, это вообще процесс интимный. Таким образом, изучение любого феномена, входящего в пространство этического знания, не является самоцелью и самоценностью, а выступает в качестве средства индивидуального идейного "обогащения" для практической жизнедеятельности или, по меньшей мере, для определения стратегических ценностных координат этой жизнедеятельности. Разумеется, не всякий пожелает воспользоваться потенциальными регулятивными возможностями этики. Кому-то, наверное, интересно просто знать, какова нравственная позиция определенного творца этического знания. Но и в сознании такого "безучастного" человека может возникать неожиданное созвучие некоторым идеям, побуждающее эти идеи принимать или отвергать, или трансформировать. Кстати говоря, это самое созвучие способно удовлетворять еще одну немаловажную потребность - потребность в экстериоризации внутреннего "я", предъявлении себя миру для "закрепления" в реальности. Если я нахожу в пространстве этического знания аналоги своим собственным нравственным представлениям (часто выстраданным в одиночестве), значит мой уникальный опыт, как бы вписан в духовную связь времен, и я уже не так одинок. Этическое знание, подтверждающее индивидуальные "открытия", тем самым как будто санкционирует их значимость и придает проистекающим из них поступкам определенную легитимность. Закрепляя свое "я" таким способом, можно приобрести дополнительную опору для своих ценностных ориентаций, особенно значимую в ситуациях, когда нет духовного созвучия с живыми людьми и вообще не за что "ухватиться". Идейная поддержка, на которую (интуитивно или осознанно) рассчитывает человек, обращаясь к этике, обычно нужна ему для стабилизации настоящего (здесь и сейчас) и моделирования будущего измерений его жизни, но "встреча" с этическим пространством интересна также возможностью вовлечения в это процесс прошлого иных жизней, и, соответственно, "соединения времен". Слова, образующие "ткань" этических текстов, хранят тепло, энергетику размышлений и переживаний живых людей, поэтому - в случае нахождения резонанса с ними - можно "согреть" свое настоящее и "осветить" будущее этим магическим "огнем" прошлого.

Способы "присвоения" этического знания определяются, в первую очередь, личностными особенностями, поэтому  их вообще-то великое множество (столько, наверное, сколько людей побудилось к изучению этики). Вместе с тем, можно зафиксировать некоторые общие моменты этого процесса, способствующие уточнению индивидуального стиля взаимоотношений с этическим знанием.

Как уже отмечалось, "оживление" этического знания осуществляется путем  интериоризации его фрагментов. Другими словами, любой этический текст (не только из оригинальной или исследовательской литературы, но и из более частного источника, - например, письма близкого человека, если оно содержит размышления нравственного характера), любая этическая идея предполагают умение вдумываться в их смысл, расшифровывать авторскую идею и "примерять" полученный результат к своим рациональным и чувственным представлениям. При этом мысли (автора и интерпретатора) как бы "ищут друг друга" (А. Белый), чтобы соединиться или противостоять, соперничать. Самое важное, наверное, это первоначальное сохранение всегда хрупкого равновесия между значимостью первообраза, закрепившего авторскую, т.е. чужую для интерпретатора, мысль, и собственным смыслом, рождающимся под влиянием этого первообраза.

При взаимодействии ("встрече") своего и чужого рождается нечто третье: свое, но уже иное, чем первоначально, в какой-то степени трансформированное чужим. Это, наверное, и есть "ожившее" этическое знание, точнее, его "расколдованный", "заговоривший'" фрагмент. Причем, совершенно не обязательно, чтобы это новое содержало в себе принципиальную новацию, т.к. установка исключительно на "расшифровку" авторского смысла, без стремления привнести в него нечто отличное (свое), также имеет положительное нравственное значение. Даже повторяя (осознанно, конечно) чужие слова, человек говорит их на свой манер, т.е. заново. Слова ведь, между прочим, все - чужие (неоднократно уже кем-то произнесенные, записанные, в общем - использованные), поэтому "задача творчества - выложить свою мысль из чужих унаследованных слов". При этом можно "остаться с автором", а можно "расстаться" с ним и пойти дальше, утверждая свое право быть автором. В последнем случае этическое знание будет использовано только в качестве стимула, подтолкнувшего субъекта к индивидуальному этическому творчеству.

На таком пути, опять же, возможны варианты. Результаты индивидуального  творчества могут быть оставлены  исключительно для себя, а могут  быть зафиксированы в письменной форме, создавая, таким образом, возможности  приобщения к ним других людей, желающих участвовать в процессе расширения пространства этического знания. Каждый может выбрать такой способ этического творчества, который ему "по вкусу", а может, конечно, и вовсе отказаться от работы такого рода. Тем, кто способен на творческую деятельность и желает ею заняться, целесообразно прежде разобраться в своеобразии этического знания.

Одной из глобальных тенденций сегодняшнего бытия можно считать углубление разрыва между человечеством и отдельным человеком. "Основной закон истории - отставание человека от человечества. Возрастают диспропорции между развитием человеческой индивидуальности, ограниченной биологическим возрастом, и социально-технологическим развитием человечества, для которого пока не видно предела во времени. Увеличение возраста человечества не сопровождается столь же значительным увеличением индивидуальной продолжительности жизни. С каждым поколением на личность наваливается все более тяжелый груз знаний и впечатлений, которые были накоплены предыдущими веками и которых она не в состоянии усвоить." Образно говоря, человечество, немыслимо увеличиваясь и усложняясь, несется вперед во все возрастающем, поистине бешеном темпе, а индивид лишь топчется на месте, обреченный не только на отставание, но и на непонимание сути и цели, задаваемых ему человечеством предельных скоростей.

Наиболее наглядное проявление этого разрыва - изменение информационного  пространства, полноценное личностное приобщение к которому весьма проблематично  уже сейчас, а в будущем станет просто невозможным. Дело здесь не только в колоссальном росте информационных потоков, что само по себе обусловливает владение любым человеком лишь "кусочком кусочка" информационного поля, когда за скобками остается, по сути, вся информация, т.к. индивидуальный "кусочек" по сравнению с общим объемом всегда представляет собой ничтожно малую величину. Кстати, уже одного этого достаточно для дестабилизации мировоззренческого и, в частности, нравственного контекста человеческого бытия, поскольку осознавая свою, если так можно выразиться, информационную ничтожность, человек "все более чувствует себя калекой", имеющим "особого рода увечье, в котором лишается не внешних, а внутренних органов: зрение и слух принимают на себя чудовищную нагрузку, которой не выдерживают мозг и сердце." Но главное, пожалуй, не в этом, хотя такая "увечность" чревата смещением ценностных координат и отторжением этической информации, а в качественных трансформациях информационного мира, как-то незаметно при носящего нам все новые сюрпризы. Так, например, вдруг оказалось, что не только конкретный человек, но и сообщества людей (вплоть до человечества в целом) утратили контроль над недавно рожденной сферой своего бытия, названной "виртуальным пространством". Его появление положило конец выбраковыванию лишней информации и, соответственно, обусловило еще более интенсивное увеличение ее потоков и "загрязнение" места ее обитания. "Какую глупость или бессмыслицу ни кинешь, оно все впускает в себя и тут же растягивается дальше. Места для текста не жалко, ибо оно возникает вместе с текстом, стелится под него. Если вещь должна завоевать себе место в физическом пространстве, то виртуальное само создается своими вещами-текстами. Виртуальное пространство дешево, почти не превышает цены мусора, а значит, готово стать его безразмерным и вечным хранилищем".

 Образовался некий новый, относительно автономный мир, ирреальность которого постепенно минимизируется, а претензии на статус "подлинной реальности", напротив, возрастают (в него можно "уходить", в нем можно "Жить", вот только "навеки поселиться" пока нельзя - телесность препятствует). Новая игра, придуманная человечеством, требует собственных правил, на фоне которых нравственные установления начинают восприниматься как второстепенные или вовсе ненужные. Все это (и многое другое, неизбежно остающееся "за кадром") актуализирует глобальную проблему "утраты реальности", поскольку индивидуальный опыт, как бы он ни был богат, не в состоянии охватить культуру в целом. Общечеловеческий дискурс как бы ускользает из сферы индивидуального видения (даже при желании его "ухватить"), превращаясь в нечто мнимое. Соответственно, стремление вписаться в общий контекст, связать себя как представителя человечества с этим самым человечеством (через культуру, мораль - иного пути, вроде, нет), начинает казаться занятием весьма сомнительным, не способствующим утверждению смысла и реальности собственного бытия, а, напротив, усиливающим его фантомность. Самоизоляция, впрочем, для большинства оказывается не менее сомнительной (окончательно "выпасть" из всякого общего контекста значит лишиться всех внешних подтверждений своей реальности, ведь некому будет ее удостоверять) и страшноватой, т.к. находить опору только внутри себя умеют немногие. Отсюда - стремление "прилепиться" к какой-нибудь локальной общности (семье, партии, нации и т. п.) в надежде на коллективную силу (раз нет своей) и поддержку для собственных (собственное, правда, придется модифицировать в угоду целому) ценностных и, в частности, нравственных импульсов. Однако и такое сообщество оказывается достаточно отдельным, "выпавшим" из человечества, поэтому его отдельные представители мало способны улавливать общий смысл морали, благодаря чему усугубляется атомизация общества, разобщенность людей, неспособность к взаимопониманию, и, тем более, к сочувствованию. Похоже, действительно, что "логика Бытия вышла из-под контроля гения нравственного чутья."

Надо заметить, помимо этого, что  разные люди, разумеется, ведут себя в таких условиях различным образом. Некоторые так или иначе "прорываются" в общекультурный контекст; другие впадают в апатию; изживают себя в моментальности настоящего; сращиваются с локальной общностью; довольствуются биологическим уровнем существования; находят утешение в потустороннем и т.д. и т. п. Большинство, пожалуй, вовсе не рефлексирует по поводу обозначенных здесь проблем экзистенциального, так сказать, толка, как бы "плывя по воле волн". Но и те, кто по своему "устройству" ориентирован не столь примитивно, под влиянием обстоятельств могут деградировать достаточно быстро и "успешно", поскольку даже сложная система, оказавшаяся на грани выживания (не обязательно в физическом смысле, степень духовного напряжения также может оказаться запредельной), неизбежно (ради выживания?) примитивизируется. Из этого, частично, корня, произрастает тенденция упрощения культуры (следовательно - вульгаризации, т.к. сложное нельзя представить просто, это заблуждение), низведения ее до собственного (несовершенного или, тем более, примитивного) уровня понимания сути вещей, что, в свою очередь, заслоняет ее общегуманистический пафос и благодатный для индивида нравственный потенциал. Так, наверное, замыкается круг: отдельный человек, не способный в этой своей "отдельности" охватить общее (человечество, культуру, мораль), отказывает этому общему в праве на полноценное существование под предлогом его мнимости или ненужности (результат примитивизации с установкой "так проще жить"), или под еще каким-нибудь "соусом", скрывающим бессилие понять, и, тем самым, обрекает себя на участь "реальности вне реальности", Т.е. становится своего рода симулякром.

На этом своеобразном фоне, хоть он и был намечен только несколькими  штрихами, осмысление результатов развития этики с необходимостью при обретает глобалистский характер или, по меньшей мере, глобалистский оттенок, побуждающий минимизировать детализацию, чтобы осуществлять анализ на уровне "сильных" обобщений. В таком случае, в качестве вопроса, требующего непременного ответа, возникает вопрос о том, чем, собственно, занималась этика на протяжении столь длительной истории своего существования? Отвечая на него, есть достаточно оснований утверждать, что "практическая философия" преимущественно интересовалась феноменом морали и осмыслением "правильной" (долженствующей быть) жизни человека. При этом, мораль не выступала в качестве предметной самоценности, Т.е. знание о ней не просто фиксировалось, а использовалось в контексте определения практических жизненных ориентиров. Обе проблемы, при всех возможных различиях, настолько тесно взаимосвязаны, что под определенным углом зрения могут выглядеть взаимозаменяемыми или даже сливаться в единую установку, пафос которой отражен в знаменитом кантовском вопросе "что я должен делать?". Другими словами, предназначение этики так или иначе связано с обоснованием "истинной" стратегии человеческого существования, опирающейся на некоторое представление о сути морали. Осуществлено ли это предназначение?

Отрицательный ответ представляется несомненным по многим соображениям. Прежде всего, следует отметить такую, достаточно банальную, очевидность, что  гипотетическое достижение успеха означало бы гибель этического знания как исчерпавшего себя. Разрешение стратегических задач этики не может быть одномоментным, даже если желанному "моменту истины" предшествует длительный исторический период; оно всегда есть процесс, который не прерывается промежуточными результатами, несмотря на уверенность их "авторов" и "адептов" в абсолютном, окончательном значении своих открытий, и не может прекратиться до тех пор, пока не погиб нет человеческое сообщество. Поэтому "практическая философия" свое предназначение выполнить не может (в финальном, так сказать, смысле), но выполняет его, так или иначе, постоянно. Следовательно, поставленный вопрос необходимо откорректировать, обратив внимание, например, на практическую эффективность этического знания, наличие (или отсутствие) в его изменении прогрессивной направленности, степень его приближения к, если так можно выразиться, указанной регулятивной идее. Но прежде целесообразно коснуться проблемы специфичности этики в еще одном ракурсе.

Механизм функционирования "практической философии" можно, с известным  упрощением, конечно, представить как  сложноорганизованное единство упомянутой "регулятивной идеи", задающей главное  направление этической рефлексии; источника энергии этой рефлексии, побуждающего ее постоянную активность; совокупности "предохранителей" ("тормозов"), которые как бы не позволяют слишком далеко удаляться от стратегических целей и одновременно защищают этику от саморазрушения. В качестве второго элемента этой условной конструкции выступает, вероятно, осознание извечной антитезы должного и сущего, не позволяющая этической мысли "успокаиваться" и стимулирующая ее на поиск вариантов гармонизации идеала и действительности. Что же касается "тормозов", то в таком качестве выступает ряд идейных ориентиров, в определенной степени ограничивающих этическое мышление. К их числу можно отнести отторжение произвола, в соответствии с чем различные интерпpетaции нравственной свободы охватываются емкой формулировкой русских идеалистов (вольный отказ от своеволия) осуждение "грязных" средств для достижения нравственных целей; идейную поддержку системы запретов, отраженных в общеизвестных моральных нормах и т.п. Этическое мышление, конечно, время от времени пытается вырваться за пределы этих ограничителей, однако преимущественно под воздействием негативных - реальных или моделируемых - практических последствий, а также соответствующих теоретических результатов, разрушающих основы этического созидания, оно вынуждено вновь принимать их как своеобразную "страховку", предохраняющую от разрушения стратегической целевой установки и, следовательно, этики как таковой.