Применение гравитационной модели для анализа интеграции рынка

Гравитационные модели международной торговли продолжают свое

развитие и в настоящее время. В своем исследовании, посвященном роли ВТО в международной торговле, профессор школы бизнеса Калифорнийского университета Э. Роуз использовал стандартную гравитационную модель двусторонней торговли. На основе статистических данных за период 1948—1999 гг. для 178 стран он приходит к выводу, что эффект от членства в ГАТТ — ВТО экономически несуществен, часто негативен и находится в пределах статистической ошибки. Используя более 60 индикаторов степени либерализации торговой политики (например, соотношение объема импорта к ВВП, уровни тарифной и нетарифной защиты), Роуз исследует данные о торговле 168 стран за период с 1950 по 1998 г. и не находит существенной зависимости между степенью свободы торговой политики и членством в ВТО[4, с.46].

Глава 2. Анализ интеграции рынков россии и стран СНГ

2.1. Варианты глобальной интеграции России

Россия – важный экспортер некоторых видов неэнергетической продукции за пределы Европы и постсоветского пространства, в частности в Японию, США и Китай. Постепенный рост экспорта неосновных продуктов на новые рынки заставляет предположить, что Россия ищет пути диверсификации внешней торговли,однако об успехе пока говорить преждевременно.

Для определения прочности двусторонних торговых связей экономисты часто используют модель «притяжения». Будучи экономическим аналогом теории гравитации Ньютона, модель предполагает прямо пропорциональную зависимость объема торговли(экспорт и импорт) от экономической «массы» стран (ВВП) и обратно пропорциональную – от «расстояния» (Dist) между партнерами (i, j),или

что такое Exij и Exji ?

Понятие «расстояние» включает в себя как торговые издержки, так и национальные предпочтения при выборе торговых партнеров (стремление к интеграции). Непонятно. Страны, показывающие более высокий объем торговли, находятся в более тесных отношениях между собой (более интегрированы), чем с другими странами [1, с.56].Получается, что Китай больше интегрирован с Россией, чем с Гонконгом?

Самое короткое «расстояние» в мире в 2010 году наблюдалось между такими парами стран, как Сингапур – Малайзия, Бельгия – Нидерланды и США – Канада, со средними значениями в диапазоне от 50 до 250. Что это за расстояние, как оно вычислено, в каких единицах? То есть самое короткое «расстояние» между Россией и Белоруссией (1 507 в 2006-м) значительно отстает от результата мировых лидеров торговой интеграции. Например, чтобы достичь аналогичного уровня, России и Белоруссии необходимо увеличить торговый оборот, в настоящее время равный примерно 20млрд дол., до величины от 45 до 105 млрд долларов. Тем не менее уровень российско-белорусской кооперации довольно значителен и сравним с уровнем кооперации между Испанией и Португалией (1 285 в 2009 году). Откуда все эти данные, где ссылка/ки?

Гравитационная модель пригодна для определения границ действительных либо потенциальных торговых союзов, Как это делается? которые часто создаются по аналогии со «звездообразными» сетями, используемыми для оптимизации транспортных маршрутов. Крупные страны или популярные мегаполисы таких (неформальных) союзов берут на себя ведущую роль и превращаются в центральный узел, пропускающий через себя потоки многосторонней торговли. Например, отнюдь не удивительно, что, обладая наибольшей «массой» в рамках Североамериканского соглашения о свободной торговле (НАФТА), США выполняют функцию центрального узла для Канады и Мексики. Германия «притягивает» к себе ряд государств Центральной Европы (Австрия, Италия, Швейцария, Польша и Венгрия), однако этот союз обладает более сложной структурой. Германия как центральный узел накладывается на менее крупный узел – Бельгию, которая находится на более коротком «расстоянии» от Франции, Люксембурга и Нидерландов. Швеция доминирует в Северной Европе, и к ней тяготеют такие страны,как Норвегия, Финляндия и Дания (скандинавская группа). Сингапур служит основным пунктом назначения торговых путей из Ассоциации государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН), а Объединенные Арабские Эмираты оказываются в центре группы ближневосточных стран.

Сила «притяжения» России слабее по сравнению с ведущими лидерами мировой торговли, однако ее «масса» достаточна, чтобы привлекать евразийские государства. Помимо Белоруссии, Украины и Казахстана, которые прочно вошли в ее орбиту, «притяжение» России отчасти испытывают Узбекистан и Туркмения. В свою очередь, последние являются местными центрами «гравитации» соответственно для Киргизии и Таджикистана, а Украина – для Молдавии. Таким образом, формируется цепочка, соединяющая эти постсоветские страны в потенциальный Евразийский союз[5, с.25].

Кавказские республики явно не восполняют данную картину. Грузия, Армения и Азербайджан составляют отдельную группу, которая очень слабо связана с внешним миром. Российское присутствие в Закавказье до некоторой степени заметно в транзите центрально-азиатского газа и экспорте электроэнергии.

Если исключить особые сектора, где отечественные производители обладают глобальным влиянием благодаря уникальности занимаемого положения (например, в производстве титановых сплавов для авиапромышленности или палладия для автомобилестроения), торговая интеграция России может происходить с двумя группами партнеров: с Европой и с постсоветскими государствами.

Вариант 1. Интеграция России и Европейского союза

Для большинства государств – членов ЕС Россия является поставщиком энергии. Как следствие, в глазах многих стран Евросоюза российско-европейская интеграция так речь совсем не о том! У Вас была более узкая задача – не об экономической интеграции вообще, а об интеграции рынков! должна происходить в рамках энергетического сектора, по возможности не обременяя их дополнительными связями. Практическое отгораживание от России особенно характерно для тех стран, на отношение которых к России по-прежнему влияет факт былого советского господства. В то же время сведение к минимуму импорта из России не снижает их зависимости от ее углеводородов. Например, Польша и Литва отличаются исключительно высокими индексами ИГГ ? по импорту сырой нефти (9 446 и 9 903), то есть имеют дело с Россией как практически с единственным поставщиком [7, с. 90].

Неудивительно, что эти страны требуют от Москвы ратификации Европейской энергетической хартии, чтобы обеспечить неограниченный доступ альтернативных поставщиков (из Центральной Азии) к ее трубопроводам и европейских компаний – к нефтегазовым месторождениям. Очевидно, что для России такая постановка вопроса неприемлема, поскольку в результате снизятся ее доходы от экспорта и транзита.

Другие европейские импортеры в меньшей степени озабочены российским энергетическим влиянием, поскольку диверсифицировали свою сеть поставщиков. Например, индекс ИГГ Германии по импорту сырой нефти равен 1 672, и на долю ее самого крупного поставщика – Российской Федерации – приходится 30 %импорта. В результате Польша настаивает на том, чтобы навязать России невыгодную сделку, тогда как Германия может позволить себе более умеренную точку зрения. Позиция же Москвы остается непоколебимой, что вполне понятно, учитывая ее большую зависимость от торговли углеводородами[3, с. 100].

Итак, Россия не желает идти на компромиссы на энергетическом фронте, а в Европейском союзе нет консенсуса относительно переговоров. Что же касается двусторонних контактов с отдельными государствами – членами ЕС, то при нынешних обстоятельствах они могут оказаться более плодотворными и, по крайней мере на начальном этапе, способствовать сохранению стимула к интеграции. Две страны играют ключевую роль в экономическом объединении России с Евросоюзом: Германия обеспечивает потенциальную связь с центральноевропейской зоной деловой активности, а Финляндия служит необходимым звеном в отношениях с группой Северных стран.

Если допустить, что Европейский союз позволит своим членам самостоятельно определять скорость интеграции в восточном направлении, то Германия и Финляндия, будучи уже в разной степени вовлеченными в двустороннюю торговлю, предпочтут ускоренную интеграцию. Однако структура их торговли с Россией асимметрична, и подход, основанный на взаимных уступках со стороны отдельных компаний, окажется неэффективным. Значит, для координации процесса потребуется государственное вмешательство [6, с.89].

Экономические выгоды интеграции – положительный эффект от специализации – очевидны, но их реализация в политической плоскости требует от сторон договоренности относительно национального раздела этих выгод. Поскольку немецкие и финские компании фокусируются на экспорте машиностроения и электроники, а Россия отвечает в основном энергоносителями, эти три сектора формируют ядро интеграционной деятельности. Стимулировать развитие интеграционной деятельности в рамках этого ядра можно путем слияний и приобретений, одобренных государством, или в результате создания предпочтительных условий для взаимных прямых инвестиций в новые активы. Однако следует иметь в виду, что российские производители машинного оборудования и электроники не пользуются политическим влиянием, сопоставимым с тем, которым обладает национальное энергетическое лобби («Газпром» и «Роснефть»), а немецкие и финские компании не питают особого интереса к сфере добычи нефти и газа.Поэтому очевидно, что Германии и Финляндии целесообразно позволить российской энергетической отрасли расширяться на Запад при условии доступа их национальных компаний на российские рынки машинного оборудования и мобильной телефонии.

Факты свидетельствуют о том, что некоторые немецкие,финские и российские компании уже открыли для себя потенциальные возможности данной стратегии. Германский автомобилестроительный концерн Volkswagen объявил о планах развития технопарка в Калуге стоимостью 400 млн евро. Фирма AMD продает свое предприятие по производству микрочипов в Дрездене, оцениваемое в 250–300 млн. дол.,российской компании «Ангстрем» в Зеленограде. Планируемое слияние телекоммуникационных активов российской компании Altimo и шведско-финского концерна TeliaSonera стало бы шагом в том же направлении. Однако очевидно, что процесс интеграции протекает хаотично ввиду несоответствия ряда предпринимаемых сторонами действий логике межсекторального подхода на основе взаимных уступок. Более того, некоторые шаги, вероятно, способны вызвать раздор, поскольку они скорее похожи на враждебные со стороны соответствующих стран попытки поглощения. Россия поступила вполне разумно, не потребовав членства в правлении концерна EADS,поскольку в понимании немецкой стороны это мало что может добавить к стоимости EADS в данный момент. В то же время попытки концернаSiemens получить контрольный пакет акций в компании «Силовые машины», основном российском производителе энергетического оборудования, вызвали у России подозрения в том, что концерн пытается определять программу реконструкции отечественной энергетики. Точно так же недавно выяснилось, что финской энергетической компании Fortum может быть отказано в приобретении контрольного пакета акций Территориальной генерирующей компании № 1 (ТГК-1) в Санкт-Петербурге по стратегическим соображениям[2, с. 58].

Наблюдения показывают, что попытки российских и зарубежных компаний проводить трансграничные слияния по собственной инициативе часто провоцируют экономический национализм, несовместимый с подлинным партнерством. Несмотря на общественное давление, политические власти отказываются передавать в иностранное владение, по их мнению, «жемчужины отечественной экономики». Чтобы добиться прогресса, обе стороны должны быть готовы пойти на компромисс относительно национального контроля над теми секторами, где их сравнительные преимущества слабы,одновременно подготавливая почву для того, чтобы собрать урожай в других. В конечном счете значение имеют суммарные двусторонние выгоды, тогда как национальное распределение этих выгод подлежит корректированию в ходе дальнейших переговоров.

Вариант 2. Евразийский экономический союз

В другом географическом регионе, на евразийском пространстве, Россия остается для ряда стран центром притяжения. Более того, поскольку российский и другие евразийские рынки исторически были всегда тесно связаны между собой, имеется большой спрос на широкий ассортимент товаров местного производства. Следует полагать, что дан достаточно сильный импульс региональной интеграции, способной перерасти в создание полноценного единого рынка.

Ядро группы формируют пять стран: Россия, Белоруссия, Украина, Казахстан и – в меньшей степени – Узбекистан. Вокруг этого ядра создается поле притяжения для менее крупных европейских стран(Молдавия) и государств Центральной Азии (Киргизия, Туркмения и Таджикистан). Долголетие и сила складывающегося союза зависят от суммарных выгод, которые он способен принести своим членам. Речь идет о доходах от использования эффекта масштаба производства, особенно высокого в капиталоемких отраслях, и о более устойчивой рыночной позиции, которая позволяет такой группе энергичнее отстаивать свои интересы в мире. Чтобы с выгодой для себя утвердиться на такой позиции, странам необходимо координировать свои действия в отношениях с внешними потребителями и производителями. В свою очередь, именно на пути усиления координации появится возможность роста глобальной эффективности; во всяком случае, блок этих стран сможет устанавливать более высокие цены на свою продукцию и закупать импортные товары дешевле, нежели в условиях конкурентной борьбы между собой [4, с.91].

Усилия России по интеграции при существующей структуре торговли с другими странами – республиками бывшего СССР сопровождаются выходом на передний план энергетического сектора. Превращению его в двигатель межгосударственной кооперации препятствуют несколько барьеров. Первый из них – это система неравного ценообразования на энергоносители дома и за границей, созданная в целях скрытого субсидирования отечественных потребителей энергии, но исказившая природу интеграции. Печальное состояние российско-белорусского «единого экономического пространства» служит тому примером. Самостоятельные почти во всем, кроме цен на энергию, белорусские предприятия получили в 2006 году фактические субсидии от России в виде поставок нефти и газа на сумму около 4 млрд. долларов. Естественно, Минск осознал, что такой «союз» дает ему массу привилегий и не требует никаких обязательств, и отказался двигаться дальше. Неудовольствие России и намерение вновь ввести таможенную границу между обеими странами в конце2006-го положило начало полномасштабной торговой войне, нанесшей ущерб даже той толике доброй воли, которая еще теплилась в их отношениях. Аналогичное недовольство зреет в Казахстане, который тщетно пытается получить «справедливую» цену от продажи своего газа на российской границе.

Второй барьер на пути превращения энергетического сектора в двигатель межгосударственной кооперации возник еще на заре независимости бывших советских республик в результате подписания ими с западными энергетическими гигантами соглашения о разделе продукции (СРП). Россия первой прекратила такую практику, однако Казахстан хотя и все более неохотно, но по-прежнему полагается на иностранных партнеров в сделках, которые многими расцениваются как СРП. Поскольку условия данного соглашения нельзя пересмотреть в принципе, региональная интеграция в энергетическом секторе требует согласования с иностранными энергетическими компаниями [6, с.78].