Теория неполных контрактов

          В исследованиях, предпринятых после статьи Коуза, содержится существенно иной подход к выгодам интеграции. Крупным достижением, которым мы обязаны Уильямсону (Williamson, 1975, 1979; Уильямсон, 1996) и Клейну, Кроуфорду и Алчяну (Klein, Crawford, and Alchian, 1978), является идея о том, что интеграция, вероятно, имеет важное значение в ситуациях, когда велики "отношенчески-специфические" инвестиции, т. е. когда инвестиции, осуществляемые сторонами, используются в рамках их отношений в существенно больших размерах, нежели за пределами этих отношений. Коль скоро такие отношенчески-специфические инвестиции осуществлены, стороны (по крайней мере частично) втягиваются во взаимную зависимость, так что править бал может оппортунистическое поведение. Такое поведение способно вызвать ex post дележ прибыли, не отражающий должным образом ex ante решений об инвестициях, и как следствие эти решения могут быть искажены. С точки зрения Уильямсона и Клейна, Кроуфорда и Алчяна, выгода интеграции в том, что при ней пространство для оппортунистического поведения может сузиться. Например, у поставщика производственного ресурса может быть меньше возможностей заниматься вымогательством по отношению к предполагаемому покупателю, если данный поставщик является частью того же предприятия, что и покупатель. Это может произойти либо потому, что покупатель обладает большим контролем над продавцом (например, по причине перехода к количественному типу отношений по Коузу), либо потому, что он больше осведомлен о поведении продавца, или же из-за того, что в условиях интеграции у продавца уже иные материальные стимулы. Однако вслед за Коузом ни Уильямсон, ни Клейн, Кроуфорд и Алчян не используют ту же теорию для объяснения издержек интеграции. Уильямсон скорее приписывает издержки интеграции разрастанию бюрократии, а Клейн, Кроуфорд и Алчян вообще не обсуждают их сколько-нибудь подробно[2].

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

4 Неполные контракты  и остаточные права контроля

 

 Работы Коуза, Уильямсона  и Клейна, Кроуфорда и Алчяна основаны на идее существования трансакционных издержек заключения контрактов. Когда в тексте контракта прогнозирование, планирование и фиксация всевозможных реакций на будущие события бесплатны, стороны, участвующие в торге, заключают "всеобъемлющий" контракт, в котором точно указано, каковы обязательства каждой из них при любом мыслимом состоянии Вселенной. При таких условиях у сторон никогда не возникнет повода изменять или уточнять свой контракт, поскольку все предвидено и спланировано заранее. Никогда не возникнет и никаких споров, ибо третья сторона (например, суд) может (безвозмездно) определить, нарушила ли одна из сторон контракт, и наложить подобающее взыскание.

 В таком мире  трудно увидеть, в чем могут  заключаться выгоды (или издержки) интеграции. Возьмем, например, проводимое Коузом разграничение между ценовым и количественным типами отношений. Если нет трансакционных издержек, то количественный тип отношений может быть достигнут напрямую путем контракта: В может просто согласиться выполнять (быть может, в определенных рамках) распоряжения А, оставаясь при этом самостоятельной фирмой. Чтобы добиться такого результата, у А нет надобности скупать В или превращать менеджера В в своего наемного работника. Точно так же и ценовой тип отношений может возникнуть, если это будет желательно, даже в случае, когда А и В являются частью одной фирмы (стороны могут просто договориться, что А не может отдавать распоряжения В). Общий момент здесь состоит в том, что при нулевых трансакционных издержках любые права, которые предоставляются правом собственности, могут быть аннулированы посредством контракта. Следовательно, оптимальный результат может быть достигнут независимо от того, являются ли А и В отдельными фирмами или частью одной фирмы: в некотором существенном смысле право собственности попросту не имеет значения.

 Могут, конечно,  возразить, что право собственности  есть просто символ, обозначающий  определенный вид контрактного  устройства, и тот факт, что к  тому же результату можно прийти  не прибегая к праву собственности, есть не более чем выбор слов. Этот аргумент иногда приводят для случая, когда из соображений субъективного риска было бы целесообразно, скажем, чтобы одна сторона получила весь поток остаточного дохода от использования некоторого актива; тогда представляется естественным называть это лицо собственником данного актива. Изъян подобной точки зрения состоит в том, что весьма редко можно ожидать ситуации, когда одно лицо получит 100% всей прибыли. В общем же случае можно предсказать, что всем сторонам будет обеспечено участие в прибыли. Но это означает, что указанный подход предполагает совместное право собственности на большую часть активов — вывод не только слишком туманный, чтобы быть полезным, но и нереалистичный.

 Заметим, что аргументация о несущественности права собственности при всеобъемлющей контрактации остается в силе и при введении информационной асимметрии, например в виде субъективного риска или неблагоприятного отбора. Информационная асимметрия приводит к отходу от контрактации на вероятностных рынках в духе Эрроу — Дебре, но она не придает никакой роли праву собственности, за исключением случаев, когда пределы контрактации сами по себе зависят от того обстоятельства, кто (и на что) обладает этим правом. В частности, при информационной асимметрии оптимальные контракты все еще будут "полными" в том смысле, что полностью оговорены обязательства каждой из сторон при всех возможных обстоятельствах. А следовательно, любые права, которые дает право собственности, могут быть опять-таки аннулированы контрактом. Так, если продавец S некоего производственного ресурса скрывает информацию о своих издержках, то в оптимальном контракте между S и покупателем Р объем продаваемого ресурса и цена, которую следует уплатить, будут функциями от издержек, декларированных S. Чтобы побудить S говорить правду, контракт будет обычно содержать элемент производственной неэффективности*, т. е. будет субоптимальным. Однако суть в том, что эта производственная неэффективность будет иметь место независимо от того, являются ли S и Р отдельными фирмами или же они интегрированы: она — функция асимметрии информации, а не того, кто (и на что) имеет право собственности. Единственным исключением является ситуация, когда асимметрия информации сама зависит от структуры собственности, т. е. когда изменения в правах собственности воздействуют на то, какие непредвиденные обстоятельства могут быть оговорены в контракте, а какие нет. Однако было бы весьма сильным допущением предполагать, что простой юридический акт передачи Р права собственности на активы S позволит Р контролировать издержки S, чего он не мог делать, будучи отдельным субъектом экономики[7].

 Приведенные выше  замечания охватывают ситуации, когда трансакционные издержки  нулевые и стороны могут заключить всеобъемлющий контракт. Однако, как подчеркивали и Коуз, и Уильямсон, и Клейн, Кроуфорд и Алчян, такие ситуации весьма нереалистичны: на практике трансакционные издержки вездесущи, и величина их значительна. Одно из последствий наличия таких издержек сводится к тому, что стороны, вступающие в отношения друг с другом, не будут заключать контракт, предусматривающий все могущие произойти события и многообразные действия, которые окажутся адекватными при этих событиях. Скорее они заключат контракт, который будет неполным в том смысле, что в нем будут лакуны или будет недоставать некоторых положений. То есть одни действия, которые стороны обязаны предпринять, будут указаны, а другие — нет; будет упомянуто, что произойдет при одном положении дел, но не при другом. Эта неполнота скажется при некоторых событиях, когда сторонам будет желательно действовать отличным от предусмотренного контрактом образом. Как следствие у сторон возникнет желание пересмотреть контракт. К тому же стороны могут иногда разойтись во мнениях по поводу того, как на самом деле следует трактовать контракт. Не исключены разногласия, и для их разреше­ния может быть привлечена третья сторона[1].

 Концепция неполноты  контрактов открывает путь к  теории прав собственности. В  частности, когда контракты неполные, уже нельзя говорить, что любые правомочия, которыми наделяет право собственности, при необходимости могут быть упразднены контрактом (за исключением случая аннулирования самого права собственности), поскольку эти права, возможно, нельзя будет описать однозначно. Это соображение, разумеется, не говорит о том, в чем состоит право собственности. Однако оно придает нам уверенность в способности разработать теорию, в которой право собственности будет играть нетривиальную роль.

 Чтобы осмыслить,  в чем могут состоять права собственности, полезно ввести понятие остаточных прав контроля. Суть дела в том, что если заключенный сторонами контракт является неполным, должен быть какой-то механизм, посредством которого лакуны со временем заполняются. Предположим, например, я заключаю с вами контракт на поставку определенного количества кузовов для своего автомобильного завода. Представим себе, что спрос растет и я хочу, чтобы вы увеличили объем поставок. Представляется разумным, что коль скоро в контракте об этом ничего сказано не было (увеличение спроса — ситуация, которую мы не планировали или, по крайней мере, в явном виде не предусмотрели в контракте), мне нужно получить ваше согласие. То есть при любом возобновлении контрактных переговоров исходным пунктом будет ваше право не делать дополнительных поставок. Другими словами, в этом случае вы обладаете остаточными правами контроля. Другой пример: предположим, вы снимаете у меня дом и там поселяется ваша подруга, которая терпеть не может цвет спальни. Решение перекрасить спальню, видимо, остается за мной, а не за вами. То есть вам придется уговаривать меня перекрасить комнату. Вы не можете заставить меня сделать это (так что в этом примере я обладаю остаточными правами контроля). Но если краска начнет сходить или вступать в химическую реакцию с выбросами соседней фабрики, вы, вероятно, будете вправе настаивать на том, чтобы я перекрасил комнату.

 Эти примеры показывают, что остаточные права контроля  могут быть тесно связаны с  проблемами прав собственности.  Я не могу вынудить вас поставить дополнительные кузова, потому что фабрика, изготовляющая кузова, принадлежит вам и вам решать, как ей функционировать, — во всем, за исключением некоторых ваших прав, отказ от которых явно предусмотрен контрактом. Если бы я был собственником как своего автомобильного завода, так и вашей фабрики кузовов, положение дел вполне могло быть иным: я мог бы настаивать на том, чтобы дополнительные кузова были поставлены, поскольку в этом случае я решаю, как использовать вашу фабрику. (Разумеется, вы можете уволиться, но тогда я могу нанять для управления фабрикой другого менеджера.) В случае с домом причина, по которой вам приходится уговаривать меня перекрасить не понравившуюся вашей подруге комнату, в том, что этот дом мой, а не ваш. Однако, как видно из последнего примера, право собственности не абсолютно: иногда и несобственник имеет какие-то остаточные права контроля (которыми он может обладать в соответствии с обычным или установленным законом правом)[6].

 Положение о том,  что право собственности связано  с остаточными правами контроля, образует основу теории интеграции, разработанной в статье Grossman and Hart (1986). Фактически в этой работе  право собственности на актив  мы отождествляем с обладанием  остаточными правами контроля над этим активом, т. е. с правом использовать актив любым способом, коль скоро это не связано с конкретными правами, отказ от которых предусмотрен первоначальным контрактом. В статье утверждается, что там, где имеют место неполные контракты, существует оптимальное распределение остаточных прав контроля; в той мере, в какой право собственности сочетается с остаточными правами контроля, существует соответственно и оптимальное распределение прав собственности на активы. Статья основывается на работах Уильямсона и Клейна, Кроуфорда и Алчяна в том смысле, что в ней ключевыми вопросами при неполных контрактных отношениях признаются проблемы специфичности активов, квазирент и вымогательства. То есть остаточные права контроля играют важную роль среди факторов, влияющих на ex ante решения о специфических инвестициях. Однако имеются два существенных отли­чия от предшествовавших работ. Во-первых, внимание фокусируется на остаточных правах контроля над материальными активами (в противоположность другим аспектам деятельности фирмы, скажем, решениям о найме). Во-вторых, в нашей теории одна и та же концепция остаточных прав контроля применяется для объяснения как выгод, так и издержек интеграции. То есть, в отличие от многих более ранних работ, мы не прибегаем для объяснения негативных спектов интеграции к таким понятиям, как издержки бюрократии.

 В следующем параграфе  я проиллюстрирую на нескольких  примерах, каким образом права  собственности на активы можно  объяснить с помощью остаточных  прав контроля. Эти примеры по своей сути близки модели, представленной в работе Grossman and Hart (1986), но в некоторых отношениях они проще этой модели (хотя и обладают определенной спецификой). Затем в параграфе 5 я вернусь к сопоставлению подхода, основанного на остаточных правах контроля, с другими подходами, предлагаемыми в литературе.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

5 Примеры издержек  и выгод прав собственности  на активы

 

5.1. Пример 1. Право собственности на один актив

 

 Целесообразно начать  с простейшего случая. Один оператор  управляет работой машины. Если он делает это должным образом, то машина принесет вполне гарантированную прибыль. Допустим, что при работе машины не возникают никакие экстерналии — ни положительные, ни отрицательные — ни для кого, кроме оператора. И предположим, что усилия по управлению машиной являются единственным производственным ресурсом. Встает вопрос: в чьей собственности должна быть эта машина?

 Казалось бы, ответ  интуитивно ясен: машина должна  быть собственностью того, кто  ею управляет (если этот человек в состоянии ее купить). Но на самом деле все не так тривиально, как кажется. Любая теория интеграции должна быть в состоянии обосновать данный ответ, ибо трудно найти более простой пример преимуществ права собственности.

 Заметим, что здесь  не ставится (по крайней мере, напрямую) вопрос о том, кому должна принадлежать прибыль от использования машины. Стандартные представления о субъективном риске подсказывают нам, что стимулы оператора притупятся, если его деятельность не принесет ему выручки. Есть, однако, разница между правом собственности на актив и правом собственности на выручку. Например, часто бывает, что имеется такая схема стимулирования рабочих или управляющих, при которой они заинтересованы в результатах деятельности своей фирмы. Но при этом, однако, они не превращаются автоматически в собственников фирмы. (Результаты деятельности фирмы "Дженерал моторе" осязаемо влияют на чистый доход ее директора-распорядителя, но от этого последний не получает значимых прав собственности на "Дженерал моторе".) В рассматриваемом нами случае, например, машина может принадлежать собственнику-аутсайдеру, который нанимает оператора к себе на службу и назначает ему зарплату в размере прибыли фирмы. Будет ли такое положение дел равносильно ситуации, когда оператор является собственником?