С.В. Рахманинов: фортепианное творчество

Иосиф Гофман обладает этой способностью наделять любое сочинение  индивидуальным и характерным очарованием, что меня всегда так восхищает.

Значение педали

Педаль названа душой  фортепиано. Я не понимал, что это  означает, до тех пор, пока не услышал  Антона Рубинштейна. Его игра показалась мне настолько чудесной, что не поддаётся описанию. Его владение педалью было просто феноменальным. В финале Сонаты b-moll Шопена он добивался  неописуемо прекрасных педальных эффектов. Для всякого, кто помнит их, они  всегда сохранятся в памяти, как  величайшие из редкостей, которые дарит  музыка.

Пользоваться педалью  учатся в течение всей жизни. Это  наиболее трудная область высшего  фортепианного образования. Конечно, можно определить основные правила  для её использования, и учащемуся  необходимо тщательно их изучать. Но в то же время, эти законы можно  искусно нарушать во имя достижения необычных чарующих красок.

Правила — это ряд известных  принципов, находящихся в пределах восприятия нашего музыкального интеллекта. Их можно сравнить с планетой, на которой мы живём и о которой  так много знаем. Однако за пределами  этих законов есть великая Вселенная  — небесная система. В неё можно  проникнуть только телескопическим  художественным зрением великого музыканта. Это было сделано Рубинштейном и  некоторыми другими пианистами, принёсшими нашему земному видению божественную красоту, которую только они сумели ощутить.

Опасность условностей

Несмотря на то, что следует  уважать традиции прошлого, хотя они  по большей части для нас и  непостижимы, так как их можно  отыскать только в книгах, мы тем  не менее не должны быть в плену  условностей. Борьба с традиционными  верованиями есть закон художественного  прогресса. Все великие композиторы  и исполнители возводили новые  здания на руинах разрушенных ими  условностей. Неизмеримо прекраснее творить, чем подражать. Но прежде, чем мы сможем создать что-либо, хорошо бы ознакомиться с тем лучшим, что  нам предшествовало. Это относится  не только к сочинению, но также и  к фортепианному исполнительству. Великие пианисты Рубинштейн и Лист обладали необычайно широким диапазоном знаний. Они изучили фортепианную литературу во всех возможных её ответвлениях. Им была известна каждая ступень музыкального развития. Вот в чём заключается причина их гигантского музыкантского взлёта. Их величие заключалось не в пустой скорлупе приобретённой техники. Они знали. Побольше бы студентов в наши дни, которые имели бы подлинную жажду настоящих музыкантских знаний, а не просто желание поверхностно показать себя за роялем.

Истинное понимание  музыки

Мне рассказывали, что некоторые  преподаватели особенно настаивают на том, чтобы ученик знал источник вдохновения композитора. Это, конечно, интересно и может помочь стимулировать  скудное воображение. Однако я убеждён, что для студента было бы гораздо  лучше полагаться на своё собственное  понимание музыки. Ошибочно предполагать, что знание факта, будто Шуберт был  вдохновлён какой-либо поэмой, или что  Шопен черпал вдохновение в какой-либо легенде, сможет когда-нибудь компенсировать недостаточность истинных основ  фортепианного исполнительства.

Студенту следует видеть, прежде всего, основные особенности  музыкальных связей в сочинении. Он должен понять, что же придаёт  этому произведению цельность, органичность, силу и грациозность. Он обязан знать, как выявить эти элементы. Некоторые  преподаватели склонны преувеличивать важность вспомогательных упражнений и преуменьшать необходимость приобретения подлинной музыкантской базы. Такой  взгляд ошибочен и приводит к плохим результатам.

Исполнение с целью  просвещения публики

Пианист-виртуоз обязан руководствоваться  более значительными побуждениями, чем играть просто из выгоды. У него есть миссия, и эта миссия — просвещение  публики. Бескорыстному студенту ради его же пользы чрезвычайно важно  вести эту просветительную работу. Для его же собственного блага  лучше направить все силы на пьесы, исполнение которых, как он чувствует, будет иметь музыкальное, воспитательное и образовательное воздействие  на публику. При этом необходимо иметь  собственное мнение, но не слишком  далеко выходить за границы возможностей восприятия данной аудитории. Если же взять, к примеру, пианиста-виртуоза, то тут вопрос выглядит несколько  иначе. Виртуоз предполагает и даже требует от своей аудитории определённого  музыкального вкуса, определённого  уровня музыкального образования. Иначе  он будет работать тщетно. Чтобы  публика могла наслаждаться величайшим в музыке, ей надо слушать хорошую  музыку до тех пор, пока красота сочинения  не станет для неё очевидной… Виртуозы обращаются к студентам-музыкантам всего мира с призывом внести свой вклад в дело просвещения огромной музыкальной аудитории. Не тратьте  своё время на музыку, которая банальна или неблагородна! Жизнь слишком коротка, чтобы проводить её, блуждая по бессодержательным сахарам музыкального мусора.

Живая искра

Во всяком хорошем фортепианном исполнении есть очень важная искорка, которая, кажется, превращает каждую интерпретацию  шедевра в живое произведение искусства. Она существует только в  какой-то момент и не может быть объяснена. Например, два пианиста одинаковых технических возможностей могут  играть одно и то же сочинение. У  одного — исполнение скучное, безжизненное и вызубренное, у другого —  что-то неописуемо восхитительное. Кажется, что это исполнение трепещет от полноты  жизни. Оно заинтересовывает и вдохновляет  публику. Что же это за такая важная искорка, которая вдыхает жизнь  в простые ноты?

Она может быть названа  напряжённым художественным интересом  исполнителя. Это то удивительное явление, которое известно как вдохновение. В процессе создания сочинения композитор, безусловно, вдохновлён, и если исполнитель  познаёт такую же радость, какую  испытывал автор в момент творчества, что-то новое и необычайное входит в его исполнение. Кажется, что  оно совершенно удивительным образом  пробуждается и обретает силу. Аудитория  немедленно это понимает и даже иногда прощает технические неточности, если само исполнение полно вдохновения. Рубинштейн был чудом в смысле техники, и всё же он признавался, что делал промахи. Возможно, они  и были, но при этом он воссоздавал  такие идеи и музыкальные картины, которые смогли бы возместить миллион  ошибок. Когда Рубинштейн был чересчур точен, его исполнение теряло какую-то долю своего восхитительного обаяния. Я помню, как однажды на одном  из концертов он играл «Исламея»  Балакирева. Что-то отвлекло его внимание и, очевидно, он совершенно забыл сочинение, но продолжал импровизировать в  манере балакиревской пьесы. Минуты через четыре он вспомнил остальную  часть и доиграл до конца. Это  очень раздосадовало его, и следующий  номер программы он играл с  предельной точностью, но, как ни странно, его исполнение потеряло чудесное очарование момента, в котором подвела его  память. Рубинштейн был воистину несравненен, может быть даже и потому, что  был полон человеческих порывов, а его исполнение — далёким  от совершенства машины.

Конечно, необходимо играть все ноты, и, по возможности, в манере и стиле близких композитору, но стремление студента никоим образом  не должно ограничиваться только этим. Каждая отдельная нота в сочинении  важна, но есть кое-что, что так же важно, как и ноты, и это —  душа. В конечном счёте, необычайно важная живая искра и есть душа. Душа — источник той высшей экспрессии в музыке, которая не может быть выражена динамическими обозначениями. Душа интуитивно чувствует необходимость crescendi и diminuendi. Сама длительность паузы  или каждой ноты зависит от её существа. Душа художника диктует ему, как долго выдерживать данную паузу. Если ученик обращается к застывшим правилам и зависит от них полностью, его исполнение будет бездушным.

Прекрасное исполнение требует  также многих глубоких размышлений, а не только совершенного владения клавиатурой. Студенту не следует думать, что цель достигнута, если сыграны  все ноты. В действительности это  только начало. Необходимо сделать  произведение частью самого себя. Каждая нота должна пробуждать в исполнителе  своего рода музыкальное осознание  истинной художественной миссии.

¹ совокупность понятий, учений, верований, основной смысл которых скрыт от обычных людей и доступен лишь посвященным, прошедшим через определенные обряды и обладающим некоторой степенью познания.