Религия Древнего Египта

Русский ученый И.Г.Франк-Каменецкий в предисловии к исследованию памятников египетской религии  фиванского периода  писал: «Амон-Ра был в  истинном значении слова национальным богом <...> На нём преимущественно  сконцентрировалось религиозное сознание эпохи, смутно предугадывая в его образе воплощенного в национальные черты единого Творца и Вседержителя мира. Монотеизм отождествленного с Амоном солнечного Бога не был более богословской доктриной, доступной лишь немногим посвященным, а стал живой религией народа <...> Однако, достигший наивысшего развития в Фивах в эпоху Нового Царства космический монотеизм не является оригинальным продуктом религиозного творчества этой эпохи, а представляет собой лишь дальнейшее развитие и углубление религиозных воззрений, в корне своем восходящих к глубокой древности. <...> Египетская религия с древнейших времен таила в себе стремление к постижению Единого Бога.»19.

Эти мнения египтологов  начала ХХ века подтверждает крупнейший современный знаток египетской теологии Отто Хорнунг: «Мысль, что все боги в конечном счете являются проявлениями или ипостасями некоторого Божества, многократно появляется в египетском богословии и религиозной поэзии, особенно в эпоху Нового Царства <...> С конца Древнего Царства солнечному богу молятся под разными именами, как божеству наиважнейшему и как создателю и держателю всего движущегося и недвижимого»20.

Эти мнения египтологов  начала ХХ века подтверждает крупнейший современный знаток египетской теологии Отто Хорнунг: «Мысль, что все боги в конечном счете являются проявлениями или ипостасями некоторого Божества, многократно появляется в египетском богословии и религиозной поэзии, особенно в эпоху Нового Царства <...> С конца Древнего Царства солнечному богу молятся под разными именами, как божеству наиважнейшему и как создателю и держателю всего движущегося и недвижимого»21.

 Действительно, хотя Новое Царство дает нам бесспорные свидетельства монотеистических воззрений, но и Среднее, и Древнее Царство также дают нам примеры единобожия, может быть не всегда так ярко выраженные и не столь настойчивые, как строфы папируса Булак 17, станцы Лейденского папируса I.350, гимны из храма Амона, что в оазисе Харге или из храма в Эсне, но не менее ясные и глубокие. Не следует забывать, что для общеизвестного не требуются длинные аналитические изыскания, достаточно лишь намека, чтобы в уме слушателя проявился желаемый образ. А все, что имеет отношение к божественному, и вовсе страшится слишком большой ясности, в силу принципиальной невыразимости Сверхсущностного22.

Другой современный  немецкий египтолог Ян Ассманн указал на присутствие в Египте с древнейших времен как «имплицитной теологии», растворенной в ритуале, в священнодействии, так и «эксплицитной», ясно выраженной в богословских сочинениях23. По мере усложнения, «старения» египетской культуры многое «имплицитное» эксплицировалось, проговаривалось внешним образом, как бы страшась быть непонятым или утраченным. Потому-то и появляются в Новом Царстве чеканные богословские формулы, подобные началу трехсотой станцы Лейденского папируса 1.350,которое сэр Аллан Гардинер назвал «утверждением Божественной Троицы, как Единицы»24, или молитве, сохраненной папирусом Честер-Битти IV.

«Всех богов три : Амон, Ра и Птах, и нет среди них  второго. "Сокрытый" —зовут Его в имени Его Амон, Он —Ра ликом Своим, а телом Своим Он —Птах»

[Leyd.pap.1.350, iv, 21—22]

«Хвала Тебе, Амон-Ра-Атум-Хорахти!

Ты рек устами Своими и пришли в бытие все люди, все  боги,

Все скоты большие  и малые в полноте их,

И всё, что летает, и всё, что движется.

Ты —как пастырь, во главе  всего, заботящийся о тварях твоих  в веки вечные.

Тела полны красотою Твоей, очи смотрят Тобою.

Дарован страх Твой утробе каждой,

И все сердца обращенные к Тебе на век блаженны.

Каждый живет лишь взирая на Тя !»

[P.Chester Beatty IV,5—10].

Как представляли себе египтяне отношение между божеством  и человеком в повседневной жизни? Как управляли боги миром? На эти вопросы в значительной мере проливают свет как религиозные тексты, так и «Поучения» дидактической литературы.»

Боги, по убеждению  египтян, были безусловными и абсолютными  повелителями человека. В своей жизни  человек должен был руководствоваться, желаниями богов, жить так, чтобы  боги были довольны его поведением. В противном случае их ожидала кара.

Такому представлению  о положении человека в мире имеется  множество подтверждений. В одном из заупокойных текстов на саркофаге, предшествующем, времени Нового царства, бог говорит о людях: «Я не повелел им творитъ зло, это их сердца побудили их нарушить мои слова». Конкретизацию этого общего утверждения бога-созидателя мы находим, например, в известной так называемой «стеле изгнания» царя Куша Аспелты (начало VI в. до н. э.). Там говорится о жрецах Напаты, что «они задумали убить невиновного человека. И не было приказа бога [Амона] сделать это». В одном мифе повествуется даже о том, что люди взбунтовались против бога Ра и были частично истреблены за это богиней Хатор, и т. п. Таким образом, совершенно ясно, что в поведении человека усматривалась свобода воли, свобода выбора человеком положительного или отрицательного поведения, причем под положительным понималось поведение богоугодное. В «Поучении» Птахотепа, восходящем к Древнему царству (папирус Присс, 545), говорится: «Тот, кого любит бог,— это внимающий [богу]! И не внимает тот, которого бог ненавидит». Иначе говоря, в этих и подобных случаях проявляется теодицея, т. е. оправдание божества в случаях конфликта между верой в благость бога и наличием несправедливости п зла в мире.

Сами египтяне не оставили никаких трактатов, посвященных подобным проблемам, и наличие теодицеп в их религиозном мышлении проявляется лишь в приведенных и многих других подобных текстах. Однако в некоторых текстах звучат совсем иные мотивы, дисгармонирующие с теодидеей. В заупокойной надписи в одной из гробниц позднего времени вдова говорит: «Никто не приходит на помощь несчастным, хотя и не обнаружено у меня никакой ошибки». Но все же в религиозных текстах и в дидактических поучениях господствует в целом идея теодицеи. Уже в автобиографических заупокойных текстах Древнего царства постоянно проявляется мысль, что умерший на протяжении своей жизни творил добро, ибо он желал быть в милости у «великого бога». И во все последующие периоды истории Египта идея теодицеи совершенно определенно и явно выражена в религиозных текстах: зло исходит от человека, а не от бога, бог же поощряет добро и карает зло.

В дидактической  литературе проявляются те же идеи. Например, в строке 16 поучения, адресованного  Мерикара, говорится: «Делай добро, чтобы долго жить на земле».

Таким образом, положение человека на земле определяется волей богов.

Следует сказать  несколько слов о предопределении, о судьбе человека. Как известно, по верованиям древних греков, против судьбы бессильны были даже сами боги. В представлении   египтян, боги  распоряжаются судьбой человека. Срок жизни. каждого человека был определен   богами заранее. Они могли его продлить даже по молитве заинтересованного лица. Пример тому содержится в знаменитом рассказе Ун-Амуна о его плавании в Библ. В диалоге между Ун-Амуном и правителем Библа Чекер-Баалом первый рекомендует второму установить стелу с текстом,   в котором будут увековечены деяния Чекер-Баала, сотворенные им во славу Амона. В ней устами правителя Библа должны  были прозвучать  слова: «Чтобы вымолить мне (т. е. Чекер-Баалу.— М. К.) 50 лет жизни вдобавок к моей судьбе». Боги предопределяли судьбу людей: в сказке об   «Обреченном царевиче» «семь  [богинь] Хатор» предопределяют его судьбу и смерть. Но боги предрешали не только судьбу каждого человека, но и всего египетского народа. Автор известных, «Поучений Ипусера», в которых описываются социальные смуты, потрясшие всю страну, утверждает, что эти смуты были предрешены богами в глубокой древности. Таким   образом, по представлениям египтян, боги управляли судьбами людей.

Но в отдельных  случаях боги могли путем непосредственного  откровения указать человеку как  ему, следует поступать. Так, в своей  стеле, воздвигнутой между лапами большого сфинкса, фараон Тутмос IV повествует о том, что еще до вступления на престол он заснул вблизи сфинкса и во сне ему явился бог, приказавший очистить сфинкс от песка. Но таких примеров прямого обращения бога к смертному из текстов известно немного.

В гимнах, молитвах, а также в произведениях  дидактической литературы содержатся сведения об отношении египтян к своим богам. Из них следует, что египтянин был глубоко убежден в том, что его судьбой распоряжается божество, что божество поощряет и поддерживает того, кто  покорен божеству и следует его указаниям.)Так, в одной молитве сказано: «Не наказывай меня за мои многочисленные прегрешения, ибо я человек,  который не знает самого себя, ведь я безумец» (времена Нового царства). За много веков до этого в уже упомянутом поучении, адресованном Мерикара, говорится: «Не разрушай гробниц, не разрушай, не разрушай. Я содеял подобное, и подобное случилось и со мной, ибо, как я поступал так и поступил бог со мной» (строки 70—71). Здесь автор поучения предупреждает сына не совершать святотатства и в пример ставит самого себя, наказанного за подобные поступки богом, но не в загробном мире, а здесь, на земле.

Египетская  этика была насквозь проникнута религиозными помыслами и религиозными чувствами. Так, в 125-й главе «Книги мертвых», где приводится речь умершего перед загробным судом, он указывает, что не совершал никаких святотатств, что не нарушал регламентации культового порядка. В поучении Ани, относящемся к Новому царству, как, впрочем, и в других, рекомендуется не преступать культовых установлений.

Нарушение их строго осуждалось египетской этикой.

Для жителя каждой местности местный бог был  самым главным, ибо от него зависели жизнь и смерть населения этой местности. Это уже само по себе предрасполагало  в какой-то степени к восприятию этого бога как единственного. Очень часто в религиозных текстах встречается выражение «все боги», но это выражение обозначает в большей степени объективно существовавший в стране политеизм, чем конфессиональное отношение верующего к божеству. В поучениях сплошь и рядом встречается слово «бог» без всякой дальнейшей конкретизации. В связи с этим возникает вопрос: что именно подразумевается под словом «бог», какой именно бог конкретно?

На этот вопрос давались разные ответы. В широко известном  рассказе египтянина Синухета содержится следующее обращение героя к божеству (в 156): «О бог, какой бы ты ни был, предопределивший это [мое] бегство...» Сами слова Синухета говорят о том, что здесь имеется в виду не какой-либо определенный бог, а божество вообше. Они помогают уяснить понятие «бог» в разных поучениях.

Если мы обратимся  к текстам гимнов разным богам, то убедимся, что к именам разных богов (Атум, Осирис, Ра, Амон. Пта и др.) прилагается ряд эпитетов, которые  вначале определенно указывают  на то, что египтяне в каждом из них  видели и создателя мира, и верховного бога — словом, «единственного» бога. Кстати, Амон именно так и назван в обращенном к нему гимне из Лейденского папируса. Поэтому в одной из своих бесчисленных работ известный французский египтолог прошлого века А. Масперо справедливо сказал: «Египет знал столько „единственных" богов, сколько в стране было крупных центров». Поэтому если ходом исторического развития какой-либо незначительный населенный пункт выдвигался на политическую авансцену, то и его божество становилось, в первую очередь в глазах местных жителей, главным среди других богов страны, фактическим их повелителем.

Но как  сочетать «единственность» местного бога с традиционным многобожием?

Здесь на помощь пришли создаваемые жречеством искусственные  синкретические системы, т. е. сопоставление местного бога с другими богами, в первую очередь с богами, уже ранее занявшими ведущие места в общеегипетском пантеоне или пантеоне значительной части страны. В процессе слияния двух и более божеств в одно появлялось новое божество с двойным или тройным именем и с большинством атрибутов всех слившихся божеств. От синкретизма выигрывало обогащенное новыми символами и качествами местное божество, особенно когда слияние происходило с древними и более всего почитаемыми богами. Так, например, возник культ Амона-Ра фиванского: местного никому не известного бога Фив Амона слили в единое божество с прославленным солнечным богом Гелиополя Ра и на новое божество Амон-Ра перенесли все качества и атрибуты древнего и великого бога солнца. В результате синкретизма, опирающегося на вполне реальное усиление политического и экономического значения Фив в эпоху Нового царства, Амон-Ра стал универсальным богом. Он стал богом, присутствующим повсюду, многообразным в своих проявлениях, отцом царей и творцом всех богов, «более могущественным, чем все боги», и т. д. На Амона-Ра были перенесены все солнечные мифы и предания.

При всем этом египетская религия, возвышая так одного бога над всеми прочими, не умаляла  и не ущемляла достоинств других богов. Получалось явное внешнее, но не внутреннее противоречие. Амон, Ра, Пта и т. д. отлично уживались друг с другом, потому что египетская теология объявила их ипостасями одного божества,, иначе говоря, традиционное внешнее многобожие объявлялось многообразным проявлением единобожия). В уже упомянутом Лейденском гимне богу Амону прямо говорится: «Трое богов — Амон, Ра и Пта — суть все боги. И нет ни одного подобного им. Тот, который Амон и который скрывает свое имя, с лица своего Ра и телом своим он Пта». Здесь уже совершенно определенно богословская мысль египетских жрецов создает триединое божество, прототип троицы. Следует подчеркнуть, что эта созданная жрецами религиозная фикция не была абстракцией, оторванной от практики религиозной жизни: в Карнаке, в главной резиденции бога Амона-Ра, воздвигли святилища богов Ра п Пта. В одном папирусе солнечный бог говорит о себе самом в трех ипостасях: «Я [бог] Хепра утром, я [бог] Ра в полдень, я [бог] Атум вечером». В одном из «Текстов саркофагов», а затем в XVII главе «Книги мертвых» бог говорит о себе: «Я —Атум, будучи единым. Я — Ра при его первом восходе. Я великий, создавший себя сам, создавший имя свое — владыка Эннеады. Нет мне равного среди богов. Я вчера, я знаю завтрашний день...» По поводу этого текста Б. А. Тураев вполне правильно заметил: «Египтянин-язычник не мог яснее  выразить монотеистические идеи. Его верховный  бог,   „единый'', создавший себя сам, свидетель и виновник мироздания, несравним с прочими богами, которые являются лишь его отдельными проявлениями как имени или члена тела. Как мы видели, подобная же работа богословской мысли   происходила и при других храмах, например уже в эпоху Древнего царства в .Мемфисе...» Словом. Египет был на пороге монотеизма. Попытка переступить этот порог проявилась в знаменитой религиозной реформе фараона Аменхотепа IV (Эхнатона) в конце правления XVIII  династии.  На ней необходимо остановиться подробнее.   Этот фараон правил 17  лет (1372—1354 гг. до н. э.). Первые пять лет своего правления, в полном соответствии с древней традицией, он пребывал со своим двором в Фивах, в центре культа Амона-Ра, «царя богов». Но уже  здесь   проявляются  тенденции, свидетельствующие о его постепенном разрыве с культом Амона-Ра, богом — покровителем Египта, Фив и царского дома.

Уже в некоторых  текстах времен Аменхотепа III, отца фараона-реформатора, гораздо чаще, чем раньше, встречается слово «атон», обозначающее непосредственно солнечный диск. Трудно сказать, чем объясняется участившееся употребление этого слова, но, вероятно, еще при Аменхотепе III в Фивах появился культ Атона как солнечного божества. В пользу этого говорят два обстоятельства: во-первых, прогулочное судно царицы Тии, жены Аменхотепа III и матери Аменхотепа IV (Эхнатона), в котором она каталась по выкопанному специально для нее пруду, называлось «Сияние Атона»; во-вторых, в неизданных текстах гробницы № 46 фиванского некрополя времен Аменхотепа III упоминается титул того, кто был погребен в ней,— «Управляющий дворцом Атона». Имеются и другие указания на появление в Фивах культа нового солнечного божества — Атона, связанного с культом гелпопольского бога Ра-Горахти.