Исследование путешествия Афанасия Никитина

Записки Афанасия Никитина содержат сведения о религиозных  обрядах и обычаях местных  жителей. Вот как он описывает  намаз: «А намаз же их на восток, по-руськыи. Обе руки подымают высоко. Да кладут на темя, да ложатся ниць на земле, давесь ся истягнет по земли, то их поклоны». Характерно, что подчас автор не проводит границы между верованиями и обрядами мусульман и индуистов: рядом с описанием намаза путешественник сообщает об обычае кремировать умерших и высыпать пепел в священную реку (т.е. Ганг). Говорит он также о почитаемых индуистами животных: «Индеяне вола зовут отцем, а корову матерью».

Оказавшись в одиночестве  среди представителей иных верований, Афанасий испытывает большие затруднения  в соблюдении постов, следовании православному  календарю. Он сообщает, что с собой  у него нет ни одной книги. Все  взятые из Руси пропали, когда он подвергся  ограблению. Других взять негде, и  поэтому следование правилам и нормам, предписываемым христианину, весьма затруднительно. С отчаянием констатирует он свое бедственное положение: «А яз забыл  веры кристьяньские всее. Праздники  крестьянскые, ни Велика дни (т.е. Пасхи), ни Рожества Христова не ведаю, ни среды, ни пятницы не знаю». Многие годы проживания и странствий в совершенно иных климатических  и природных условиях окончательно нарушили ощущение времени. Даже молиться он начал на чужом языке: «Таньгры дан истремень ол сакласын: «Олло  худо, олло акь, олло ты, олло акъберъ, олло рагымъ, олло керимъ, олло рагымъ елъло, олло каримъ елло, таньгресень, худосеньсень» (Молю я бога, пусть он сохранит меня: «Господи Боже, Боже истинный, ты Бог, Бог  великий, Бог милосердный, Бог милостивый, всемилостивейший и всемилосерднейший  ты, Господи Боже».) Завершает свою молитву он уже по-русски: «Богъ  един, тъй Царь Славы, творець небу и земли». Перед возвращением на Русь пришлось ему даже поститься  бесерменским постом, сидеть на хлебе  и воде.

Географические познания русского путешественника не исчерпываются  теми местами, где он лично побывал. Перечисляются пункты, достичь которых  он не сумел бы. Расстояния до каждого  из них указываются в днях пути (главным образом, пути морского). Идентифицировать их с современными названиями подчас бывает затруднительно. Многие топонимы в транслитерации Никитина переданы со слуха, и их написание сильно искажено, или сами географические объекты  изменили, а то и просто сменили  свои названия за прошедшие столетия. Так, Келекот - это современная Кулькутта, Силян - остров Цейлон (Шри-Ланка), Певгу - местность под названием Пегу в Индокитае. По мнению Никитина, плавание от Калькутты до Цейлона занимает пятнадцать дней, от Пегу до южного Китая - месяц. Интересно, что мысленно русский путешественник охватывает пространства вплоть до северного Китая, то есть почти до Дальнего Востока.

Далекие города и пристани оцениваются тверским купцом с точки  зрения ценности тех товаров, которые  там производят или продают. В  Ормузе, например, есть всякий товар, вот  только пошлина очень большая. Со всякой торговой операции взымается  десятая часть. Камбей славится пестрядью, синей краской, сердоликом и солью. В других местах продают специи: перец, «зеньзебил» (имбирь), «мошкат» (мускат), «каланфур» (корица), гвоздика, «пряное коренье да адряк» (скорее всего, еще один вид имбиря). Все  это стоит достаточно дешево. На Цейлоне добывают драгоценные камни  и горный хрусталь. На китайском  побережье делают и продают «чини» (судя по всему, фарфор). Особенно привлекают внимание русского купца жемчуг и  драгоценные камни: алмазы, рубины, агаты. Сейчас трудно судить, насколько  верны эти сведения о добыче и  продаже драгоценных камней, ведь древнерусские легендарные произведения информировали своих читателей  об Индии как стране сказочного богатства, а Афанасий Никитин, конечно, не мог  видеть все своими глазами и в  какой-то мере определенно находился  под влиянием устойчивой традиции.

В древнерусской книжности  не раз встречаются сведения о  драгоценных камнях. Информация о  самоцветах переведена в тексте Афанасия Никитина в практическое, торговое русло. Прежде в произведениях драгоценным  камням придавалось символическое  значение. Одним из наиболее древних  текстов на эту тему было читаемое в Изборнике Святослава 1073 г. переводное сочинение Епифания Кипрского о  двенадцати упоминаемых в Библии камнях. Таким образом, уже в XI в. пробудился интерес к драгоценным  камням, которые не могли добываться на территории Киевской Руси. Наименования самоцветов древнерусский читатель обнаруживал и в другом переводном сочинении раннего периода - «Хронике Георгия Амартола». Сочинение Епифания повлияло на ряд рукописей, где также  раскрывалась христианская символика  камней (напр., «Толковая Палея»). Епифаний описывал сардиос, топазион, смарагдос, антракс, сапфейрос, иаспис, лигурион, ахатис, аметистос, хрисолитос, вириллион, онухион.

Не раз на протяжении долгих лет странствий Афанасию Никитину приходилось  сталкиваться с недобрым к себе отношением. Однако эти трудности не ожесточили его. Уже на южном побережье Черного  моря (третьего моря хожения) в городе Трабзон местный паша задержал путешественника  и подверг его обыску и дознанию. Афанасий шел со стороны владений Узун Хасан-бека, противника трабзонского паши, и был принят за шпиона. Конечно, русский купец не выполнял никаких разведывательных миссий. В то же время его записки содержат в себе достаточно богатый материал военно-статистического характера. Для султанов и ханов Причерноморья, как и для русских князей, подобная информация о численности войск и характере вооружения армий индийских владетелей не имела практического значения. Слишком уж далекими были территории, где сделал свои наблюдения тверской купец. И все-таки сведения, собранные Афанасием Никитиным, позволяли, да и сейчас позволяют судить о военной мощи отдельных султанатов, геополитических устремлениях индийских князей, их военных успехах и неудачах в 70-е гг. XVв.

Остается только гадать, как удавалось купцу собрать  столь детальные сведения, пересчитать  слонов, лошадей, верблюдов, пеших воинов и музыкантов. Торговое ремесло требовало  хороших навыков счета, но тверитин демонстрировал еще и прекрасную память, а также завидное терпение. Какие-то сведения явно почерпнуты из разговоров: «А у бинедарьскаго князя 300 слонов да сто тысяч рати своей, а коней 50 тысяч у него». Но есть и суждения военного порядка, основанные на личных впечатлениях. Для этого  Афанасий использует формулу «а вышло  двора». Вот некоторые примеры: «А вышло рати своей 40 тысяч конных людей, а пеших людей 100 тысяч»; «а с султаном вышло возырев (то есть визирей) 26»; «вышло двора его…»; «а с султаном двора его выехало…100 тысяч рати». В отдельных случаях  кажется, что Афанасий дает завышенные цифры. Сегодня уже трудно судить, насколько гиперболизировал военную  мощь местных правителей русский  купец.

Еще одна из сторон наблюдений, зафиксированных в тексте хожения, может быть названа климатической. Автор, основываясь на собственныхвпечатлениях, предлагает землякам некую сводку климатических особенностей важнейших торговых центров ближнего Востока. Здесь можно увидеть желание сопоставить температуры и атмосферные явления, присущие разным землям. Все эти погодные условия, непривычные для северянина, стали серьезным испытанием. По мнению Афанасия, в Индостане большой жары («вару») нет. А вот в Ормузе («Гурмыз»), Джидде («Жиде»), Бахрейне («Кятобаграим»), Баку, Аравии («Оръобьстани»), Египте («Мисюре») - «вар силен». В Хорасанской земле «варно, да не таково». Автор дает и другие определения климата: «душно вельми»; «пар»; «парище лихо»; «варно, да ветеръ бывает».

Странники и мореплаватели  издревле ориентировались по звездам, постоянно обращали свои взоры на небо. Автор хожения подметил, что  «в Бедере же месяць стоит три дни полонъ». А в Великую ночь видит необычное расположение звезд на южном небе. Их названия, используемые средневековым автором, нуждаются в «переводе». Так Волосаны и Кола - это Плеяды и Орион, а Лось, судя по всему, - созвездие Большой Медведицы.

В заключительной, третьей, части «Хожения» рассказывается о возвращении путешественника  на Русь. Ему было не суждено ступить  на тверскую землю. Скорее всего, многолетние  скитания в суровых климатических  условиях подточили здоровье Афанасия. Обратный путь был не менее труден и драматичен. Только вот фиксируется  он более кратко, с перечислением  пройденных географических пунктов. Такая  форма описания достаточно традиционна. И раньше авторы хожений главное  внимание уделяли пути к намеченной цели. Возвращение либо вообще не описывалось, либо указывался лишь сам маршрут. Так, например, поступил безымянный автор, рассказавший о путешествии русской  делегации на Ферраро-Флорентийский  собор (1439 г.).

И все-таки, несмотря на лаконизм рассказа о завершающей стадии путешествия, читатель узнает о тяжелых испытаниях, выпавших на долю Никитина после того, как он покинул западное побережье  Индии. «Устремихся умом поитти на Русь»,- сообщает о своем решении путешественник. Ему предстояло уже во второй раз  плыть водами Индийского океана. Дорога была уже известна, ведь чуть более  трех лет назад здесь же пришлось ему проплывать из Персидского залива к побережью Индии. Но все сложилось  иначе. В индийском портовом городе Дабхол Афанасий сел на корабль (таву), который направлялся в Ормуз. Пришлось заплатить корабельщикам  два золотых.

Морские экспедиции в средние  века были опасны. Даже на хорошо освоенных  торговых путях случались непредвиденные обстоятельства. По дороге в Индию, корабль на котором плыл Афанасий, заходил в портовые города, совершал остановки, поэтому путешествие  не было столь изнурительным и  тревожным. Вероятно, и теперь судно  должно было проследовать близь берега. Однако в сезон муссонных ветров парусный корабль оказался в открытом море. Больше месяца не показывалась земля. Только на второй месяц плавания Афанасий «увидех горы Ефиопскыя». Так оказалось, что корабль проследовал много  южнее намеченного маршрута и  оказался прибитым к Африканскому берегу.

Неожиданное прибытие на побережье  Африканского рога вызвало у мореплавателей страх и растерянность. Все опасались  нападения со стороны разбойников. Но высадка на берег прошла спокойно. Местное население получило многочисленные дары (рис, перец, хлеб). За пять дней, проведенных  на «земле Ефиопской», ничего опасного не произошло и судно не подверглось  разграблению.

В результате дальнейшего  плавания к северу Афанасий Никитин  достиг аравийского порта Маскат. Тут он встретил уже шестую Пасху  с того момента, как покинул Русь. Водная часть пути завершилась в  Ормузе. Теперь вновь купец оказывается  на территории Персии. Сухопутные маршруты через древние города Персии (Шираз, Кашан, Исфахан, Тебриз) привели его  в восточное Причерноморье.

Теперь русскому путешественнику  предстояло преодолеть последнее на его пути домой море - Черное. Здесь  вновь, как и в Индийском океане, природа противится его возвращению  на Русь. Встречный ветер с севера не дает кораблю отдалиться от турецкого  берега. Десть дней судно, на борту  которого плыл Никитин, боролось со стихией, и все-таки было прибито к берегу. После этой неудачи было предпринято  еще две попытки отплыть, но и  они оказались безуспешными. Наконец, позади оказалось «третье море». Вместо конечной цели плавания - крымского  порта Кафа - судно пристало к  берегу в Балаклаве. В Крыму в  эту эпоху еще существовали генуэзские колонии. Пришлось уже вдоль крымских берегов через Гурзуф плыть в  пункт первоначального назначения. Так завершилось плавание тверского  купца за три моря. Дальнейший маршрут, которым он собирался возвращаться в родную Тверь, к сожалению, не известен. Ничего не знаем мы и об обстоятельствах  кончины автора хожения.

Исходя из самого текста можно заключить, что Афанасий Никитин  был человеком смелым, упорным  и доброжелательным. Испытал ли он разочарование, ведь купеческие мечты  не сбылись? Индийских товаров на Русь он не привез. Насколько радость  возвращения и разнообразие впечатлений  могли скрасить сомнения человека, не сумевшего выполнить свои коммерческие обязательства? Об этом можно только гадать. Для истории же древнерусской  литературы гораздо важнее появление  в XV в. удивительного произведения, которое обессмертило имя тверского  купца, поставило его в один ряд  с выдающимися первооткрывателями и путешественниками.

«Хожение» Афанасия Никитина обычно называют купеческим. Действительно, это первый подобный текст в русской  словесности. Последующие столетия дали целый ряд произведений, написанных «гостями». Купцами были, например, Трифон Коробейников, рассказавший о  своих странствиях по Востоку (XVI в.), Василий Гагара (нач. XVII в.), и Федор  Котов, побывавший в Персии (нач. XVIIв.).

То обстоятельство, что  Афанасий не писал о святых местах, как это делали паломники, придало  его сочинению особое звучание. В  поле его зрения попадали не сакральные объекты христиан, а люди другой веры, другого уклада жизни. Автор  «Хожения» не руководствовался церковными текстами или апокрифами, а опирался на собственные впечатления от многоликой действительности. То есть выбор объектов описания не был задан заранее. Сочинение тверского купца совершенно лишено какой бы то ни было официальности. Все совершенное им от начала до конца, готовилось и осуществлялось на собственный страх и риск. Поэтому все, что вошло в его путевые записки, следует расценивать как памятные записи любознательного человека. Его мало заботила реакция официальных властей, соответствие или не соответствие памятных очерков этикетным требованиям и канонам книжности.

Сама ситуация предопределила и уникальный стилистически облик  «Хожения». Его язык прост, насыщен  разговорными интонациями. И хотя в  произведении можно обнаружить некоторые  присущие всем хождениям приемы описания далеких земель, здесь почти полностью  отсутствуют церковнославянизмы. Сами предметы и явления, которые приходится описывать, чрезвычайно далеки от традиционных тем древнерусской книжности. Язык записок характеризует автора как  искусного рассказчика, умеющего живо и наглядно передать в слове увиденное  на чужбине.

Все это сформировало особый автобиографизм произведения. Современный  читатель может судить о личности путешественника, человека наблюдательного  и в тоже время не лишенного  слабостей и сомнений. Афанасий делится  своими переживаниями. Подчас повествование  приобретает исповедальную тональность. Так, в беседе с одним мусульманином, по имени Мелик, склонявшим русича к  принятию магометанства, странник услышал  в свой адрес насмешку: «Истинну ты не бесерменин кажешися, а крестьяньства (то есть христианства) не знаешь». Саркастическое замечание иноверца заставило русского купца впасть в глубокие раздумья. Исстрадавшийся на чужбине «раб божий  Афанасий» стал размышлять: «Горе  мне, окаянному, яко от пути истинного  заблудился и пути не знаю, уже камо поиду». С проникновенной молитвой он обращается к Господу, прося не оставить его своим заступничеством, указать добродетельный путь согрешившему и пребывающему в скорби. Подобные фрагменты хождения Н.С.Трубецкой  называл «религиозно-лирическими  отступлениями».