Население Удмуртии в эпоху средневековья (III-XIII вв.)

Азелинская культура, хронологические рамки, существования которой заключены в III – VI вв. н.э., представлена могильниками, городищами, селищами и случайными находками на территории Волго-Вятского междуречья, включая левобережье р. Вятки, а также Поволжье и Западное Закамье в пределах Республики Татарстан. Генетической предшественницей азелинской культуры принято считать пьяноборскую культуру. 

История изучения азелинской культуры насчитывает более 100 лет, но до настоящего времени в научной среде нет единой точки зрения ни на роль культуры в этногенезе марийского и удмуртского народов (действительно ли таковая была и насколько она велика), ни по поводу того, чем является азелинская культура — самостоятельной культурой или одной из стадий развития худяковской культуры. 

Кратко рассмотрим этапы  изучения азелинской культуры:

1 этап (конец XIX – начало XX вв.) можно назвать «накопительным». Основные задачи - собирание материала и коллекционирование. Свою лепту в исследование азелинской культуры в этот период внесли ученые А.А. Спицын, А. Тальгрен, купец и коллекционер В.И. Заусайлов. 

На протяжении этапа накопления материала были открыты такие  археологические объекты, как I и II Пьяноборские, Воробьевский, Айшинский, Казанский (Старый стекольный завод) могильники. Коллекции предметов некоторых из этих памятников хранятся в местных краеведческих музеях. Первый этап изучения азелинской культуры в большей степени характеризуется случайными открытиями могильников и находками отдельных вещей, в меньшей степени — осмыслением материала. Общее количество предметов, относящихся к азелинской культуре, невелико. Однако эти моменты не могут преуменьшить общую положительную тенденцию для изучения культуры в целом, поскольку именно этот этап дал толчок более целенаправленному и динамичному исследованию азелинской культуры на следующем этапе. 

2 этап (1920-е – середина 1960-х гг.) – «аналитический». В рамках этого этапа работали такие видные археологи как М.Г. Худяков и А.П. Смирнов. Ими была доработана периодизация пьяноборской культуры, которую еще на предыдущем этапе создал А. Тальгрен. Складывается концепция А.П. Смирнова [2], согласно которой азелинская культура еще не выделена в самостоятельную культуру, а считается завершающим этапом пьяноборской культуры. Накопление материала продолжилось и на втором этапе, но уже в меньших масштабах (1920-1930е гг. включают в себя раскопки М.Г. и И.Г. Худяковых и Е.И. Горюновой на Азелинском, Суворовском, Вичмарском и Мари-Луговском могильниках). Более развернутый характер раскопки начали приобретать в послевоенное время. В 1954 г. Удмуртской археологической экспедицией был получен значительный новый материал, который был обработан, обобщен и опубликован В.Ф. Генингом. В 1955 г. вышеназванной экспедицией были проведены обширные раскопки на Суворовском и Азелинском могильниках. Необходимо отметить, что это очень важные памятники, т.к. фактически лишь на них, а также отчасти на Рождественском V могильнике, сохранился антропологический материал.

В 1958 г. в одном из сборников КФАН был опубликован «Очерк этнических культур Прикамья в эпоху железа». В нем В.Ф. Генинг впервые опубликовал свою концепцию развития культур Прикамья в I тыс. до н.э. – I тыс. н.э., и в т.ч. обосновал самостоятельность азелинской культуры. Научной реакции на этот очерк, как и на публикацию 1959 г., не последовало. В 1963 г. в Ижевске выходит его монография «Азелинская культура III–V вв. Очерки истории Вятского края в эпоху Великого переселения народов». С этого момента и начинается дискуссия, предметом которой является вопрос о правомерности выделения азелинской культуры. Основными участниками научного спора были В.Ф. Генинг и А.П. Смирнов.

Данная дискуссия была опубликована на страницах журнала  «Советская археология» в №4 от 1964 г. и №3 от 1966 г., где соответственно напечатаны рецензия А.П.Смирнова на книгу В.Ф. Генинга «Азелинская культура III–V вв….» и ответ на эту рецензию автора монографии. Основным возражением А.П.Смирнова являлось то, что не стоит выделять большое количество новых археологических культур (в том числе азелинской культуры из пьяноборской), т.к. этот процесс достаточно искусственен и не обусловлен рядом обязательных предшествующих факторов. В ответной статье В.Ф. Генинг подробно разъяснил и подкрепил вескими доводами свою точку зрения: при выделении археологической культуры, по его мнению, не корректно пренебрегать явлениями внутреннего развития общественно-экономического строя носителей одной культуры [5].

Дискуссия вокруг азелинской культуры, отголоски которой можно наблюдать до сих пор, придает ее изучению актуальность и востребованность. Начинает проявляться некий «региональный» подход к работе с памятниками культуры. Складываются центры исследования азелинской проблематики – Марийский научно-исследовательский институт языка, литературы и истории при Совете Министров МарАССР, Удмуртский государственный университет, КФАН СССР.

3 этап (вторая половина 1960-х гг. – настоящее время) – «методический». Он ознаменовался не только широкими археологическими раскопками в Прикамье и Поволжье, но и попытками методически осмыслить собранный материал главным образом в этногенетическом ключе. За 10 лет с середины 1980-х гг. удмуртскими археологами были открыты и исследованы такие памятники, как Первомайский, Худяковский, Кордон и Ошкинский могильники, материалы которых позволили Р.Д. Голдиной и Н.А. Лещинской, ярким представителям удмуртской школы, сформулировать свою концепцию в отношении азелинской культуры.

Итак, в конце 1980-х гг. у  В.Ф. Генинга, кроме А.П. Смирнова, появляется еще один оппонент – Р.Д. Голдина. К тому времени прошел длительный период с момента создания работы В.Ф. Генингом (более 20 лет), и, по мнению Р.Д. Голдиной, его выводы не подтверждались материалов последних лет исследований. Памятники бассейна р. Вятки Р.Д. Голдина объединяет в худяковский вариант пьяноборской общности, по времени синхронный пьяноборской культуре в понимании М.Г. Худякова и А.П. Смирнова, а также считает, что пьяноборская культура участвовала в этногенезе удмуртского народа.

Концепции В.Ф. Генинга и Р.Д. Голдиной принципиально расходятся по основным вопросам и имеют совсем немного точек соприкосновения. Это со всей определенностью демонстрирует назревшую необходимость прийти к некоему единому мнению в данном вопросе, чтобы по возможности полно представить картину этнокультурных процессов, происходивших на территориях трех современных республик (Татарстана, Удмуртии и Марий Эл) в эпоху раннего средневековья.

Довольно развернуто представлены разработки по этногенезу марийского и удмуртского народов в трудах марийских археологов – Г.А. Архипова и Т.Б. Никитиной. На азелинских памятниках Марийского Поволжья, таких как Уржумкинский, Мари-Луговской, Арзебелякский могильники ими найдено большое количество культурно определяющих азелинских украшений. Прослеживая их определенное сходство с традиционным древнемарийским костюмом, они относили Младший Ахмыловский могильник V–VII вв. переходным памятником от азелинской культуры к культуре древних марийцев. 

С 1970-х гг. по настоящее  время исследование могильников  азелинской культуры ведется и на территории Татарстана. На разрушающихся памятниках активно работает П.Н. Старостин, а в зоне Куйбышевского водохранилища исследования проводят Г.А. Архипов и Т.Б. Никитина.

В итоге, решение проблем, связанных с изучением азелинской культурой, происходило и происходит в рамках нескольких концепций, сторонниками которых являются:

• В.Ф. Генинг и П.Н. Старостин,
• Р.Д. Голдина, В.А. Семенов и Н.А. Лещинская,
• Г.А. Архипов и Т.Б. Никитина, 
• А.Х. Халиков.

Наблюдается определенное сближение  точек зрения сторонников В.Ф. Генинга и П.Н. Старостина со сторонниками Г.А. Архипова и Т.Б. Никитиной, и концепции Г.А. Архипова и Т.Б. Никитиной с концепцией А.Х. Халикова (об определяющем участии пьяноборско-азелинских племен исключительно в этногенезе марийцев) при выраженной обособленности сторонников концепции Р.Д. Голдиной, В.А. Семенова и Н.А. Лещинской.

Выше обозначенная расстановка  сил наглядно демонстрирует, что  поиск решения проблем происхождения  и исторической судьбы азелинского населения происходит на региональном уровне и усилия в этом направлении практически не интегрируется. Настоящее положение «азелинской проблемы» сегодня, как нам кажется, должно способствовать, с одной стороны, накоплению фактов в результате полевых исследований. С другой стороны, технические и аналитические возможности и разработки совершенствуются год от года, что позволит в итоге выявить наиболее вероятную или сформулировать новую обобщающую концепцию.

В настоящее время для  достижения этой цели исследовательская  работа ведется в трех центрах: в  Татарстане (АН РТ), Марийской (Марийский научно–исследовательский ИЯЛИ) и Удмуртской (УдГУ) республиках.

Глава 2. ЭТНОКУЛЬТУРНАЯ СИТУАЦИЯ В ПРИКАМЬЕ В ЭПОХУ ВЕЛИКОГО ПЕРЕСЕЛЕНИЯ НАРОДОВ.

Приведены результаты дискриминантного анализа 32 прикамских могильников периода IV-VI веков, принадлежащих 10 археологическим культурам. По результатам анализа более чем 1300 погребений автор выстраивает векторы этнокультурных проникновений рассматриваемых культур с целью ответа на вопрос о происхождении харинских курганных комплексов, распространенных на территории Пермского Предуралья. Проведя верификацию высказанных ранее предположений о культурной преемственности харинских курганов, автор приходит к выводу об их позднесарматском происхождении.

То, что Великое переселение  народов (ВПН) является, наверное, самым  глобальным миграционным процессом  эпохи Средневековья, ни для кого не секрет. Подобные явления, вызванные  глобальными катаклизмами, случаются  в человеческой истории не так  часто, но их последствия оказываются  весьма ощутимыми. Говорят о том, что эпоха ВПН заново перекроила этническую карту Евразии. Разобраться  в охвативших континент переселенческих  процессах — задача очень сложная: слишком много народов, слишком  много культур, слишком много  особенностей...

О том, что происходило  в эпоху ВПН в Прикамье, написано достаточно много как научной, так и научно-популярной литературы. В IV веке н. э. в результате иноэт-ничного вливания или каких-либо других причин на территории Пермского Предуралья (да и всего Прикамского региона) вдруг появляется необычный погребальный обряд — захоронения под курганами. Для лесной и лесостепной полосы курганные комплексы не совсем типичны. Курган — опознавательный знак, помогающий кочевнику отыскать в бескрайней степи могилы предков, в условиях заселенности ландшафта Верхней Камы вряд ли мог выполнять эту немаловажную функцию. Заметить курган в лесу, и еще, к тому же, на неровной (холмистой) местности, навряд ли удастся, кроме того, уральские курганы сильно уступают своим степным аналогам как по высоте, так и по диаметру насыпи. Зачем, а главное, кто создавал эти погребальные сооружения в Прикамье, остается загадкой.

Еще в начале XX века А. В. Шмидт  выделил эти таинственные памятники  в особую группу — «харинский тип», по названию села в Коми-Пермяцком округе, где были обнаружены первые курганы. С этих пор вопрос об их этнокультурной интерпретации становится одним из актуальнейших для прикамской археологии. В разные годы разные исследователи связывали харинцев с тюрками, сарматами, сармато-аланами, уграми, палеосибирцами, саками-усунями, причем зачастую все выводы базировались на чисто интуитивном сравнительном сопоставлении тех или иных категорий вещей.

Попытаемся внести некоторую  ясность в обозначенное разнообразие, помочь в этом нам могут современные  методы аналитической статистики. Дискриминантный анализ, рассчитывающий вероятность попадания каждого объекта в ту или иную группу, позволит нам выделить в массиве харинских погребений те, которые отклоняются от «идеального типа», а затем отнести их к другим типам, характерным для соседних культур.

Понятие «идеальный тип» впервые  было предложено отцом современной  «понимающей социологии» М. Вебером. К идеальному типу, пишет он, мы приходим, акцентируя ту или иную точку зрения, с которой очевидна связь некоего  множества различных феноменов, выраженных в большей или меньшей  мере. Получающаяся в итоге концептуальная картина не есть нечто эмпирически  данное. Она утопична, и задача историка в каждом отдельном случае состоит  в том, чтобы констатировать большую  или меньшую дистанцию, разделяющую  идеальный тип и реальность.

В нашем случае анализ будет  проведен на выборке более чем 1300 погребений, принадлежащих 34 памятникам, 10 археологическим культурам: харинская (могильники Бурково, Митино, Чазево I, II, Пек-лаыб I), неволинская — бродовский и верх-саинский этапы (Верх-Сая, Броды), тураевская группа (Тураево, Ста-рая-Мушта), мазунинская (Мазунино, Ижевский), бахмутинская (Бир-ский, Старо-Кобановский), азелин-ская (Азелино, Суворово), саргатская (Савинский, Красный Борок), имень-ковская (Рождественский, Богородиц-кий), турбаслинская (Ново-Турбаслы, Уфимский), позднесарматская (Ахмеровский II, Салиховский, Чумаровский, Уязыбашевский, Комсомольский IV и др.). Все погребения были описаны бинарным кодом (0;1) по 128 признакам.

Дискриминантный анализ позволил выделить «идеальный тип» погребения харинской культуры, т. е. такого погребения, которое является не типичным для других культур. Если учесть самые яркие признаки, то получится захоронение под курганом (99,2%), могильная яма которого вмещает в себя срубную конструкцию (29,1%). Состав инвентаря подобных комплексов беден либо отсутствует вовсе (45,7%); к наиболее часто встречаемым находкам в первую очередь следует отнести обувные пряжки (10,2%). Заметим, что «характерный» для харинцев обряд кремации, удила, клинковое оружие, «калачковидные серьги» не входят в состав «идеального типа», являясь более характерными для соседних культур.

Процент выявленных «инокультурных» включений на харинских памятниках следующий (см. табл.): позднесарматский — 16,2%; именьковский — 6,9%; неволинский компонент — 6,4%; турбаслинский — 1,7%; тураевский — 1,2%; азелинский, ма-зунинский, бахмутинский, саргатский — 0%. Процент уникального харинского «идеального типа» — 67,6%. При этом по результатам анализа можно охарактеризовать и направленность выявленных связей. Так, параллели с неволинской и тураевской культурами являются двунаправленными, что говорит о наличии взаимно пересекающихся контактов носителей данных культурных традиций. Указанный процесс может быть возможным только при наличии хронологического перекрывания, т. е. одновременного бытования памятников. Параллели с позднесарматской, именьковской и турбаслинской культурами являются строго однонаправленными, без взаимного наложения. Обнаруженное обстоятельство позволяет в ряду относительной хронологии выстроить перечисленные культуры по времени ранее харинской и выводить последнюю именно из них.