Автор работы: Пользователь скрыл имя, 11 Июня 2013 в 18:01, курсовая работа
Сфера научных интересов профессора, доктора филологических наук Артемия Михайловича Карапетьянца – китайская филология, лингвистика, текстология, история китайской философии.
С 1992 года А.М. Карапетьянц заведует кафедрой китайской филологии в Институте Стран Азии и Африки при Московском Государственном университете, а также является членом редколлегии журнала «Вестник Московского университета. Серия Востоковедение».
Из этого наблюдения А.М. Карапетьянц делает выводы и о концептуальном наполнении картины мира. В частности, он считает, что именно благодаря постоянству толщины нити для производства одежды в китайской лингвокультуре не сформировалось таких абстрактных представлений, как прямая, не имеющая толщины, и точка, не имеющая площади.
Эти допущения позволяет позволяют А.М. Карапетьянцу прийти к универсальному противопоставлению средиземноморской и китайской цивилизаций как одномерной и двумерной (стереоскопической).
С декларирования этой базовой идеи начинается следующий, самый объемный по содержанию раздел статьи, посвященный нумерологии. Предметом данной статьи является «геометрическая репрезентация чисел в китайской и европейской традициях»14.
А.М. Карапетьянц доказывает, что мышление китайцев основано на геометрии и числах, что оказывает значительное влияние на язык. Приводимые «треугольные» изображения чисел 6 и 10, как указывается сам исследователь, «в явном виде неизвестные», выводятся им «из геометрии орнаментов на группе бронзовых зеркал 1-го тыс. до н.э.»15. В дальнейших построениях исследователь постоянно соотносит математические и лингвистические выводы с особенностями развития ремесел в Китае. В частности, построенный «магический квадрат» с дополнительными полями соотносится исследователем с классическим ткацким рисунком («звездочка»). Однако в подтверждение этих идей приводятся и более простые наблюдения, например: «Кстати, в Китае основное направление графического построения на плоскости – по вертикали (по ходу написания иероглифов), в то время как в Европе – по горизонтали, поэтому, в частности, то, что для нас «вдоль», для китайцев – «поперек». Можно было бы привести и массу других забавных противопоставлений. Ограничусь одним: цвет траура у нас – черный, а у китайцев – белый»16.
Наконец, исследователь приходит к выводу о том, что рассматриваемые культуры являются несопоставимыми в классическом понимании, и их противопоставление практически не имеет под собой рациональных оснований.
В данной статье А.М. Карапетьянц представил концептуальные основы своего взгляда на оценку хода развития китайского языка, связав и обусловив его развитием китайской философии и основных видов деятельности.
«Учебник классического
Учебник имеет три логических части.
В рамках первой части учебника обеспечивается знакомство с основами двух ипостасей традиционной китайской идеологии – конфуцианством и даосизмом. Первой авторами уделяется особое внимание: читаются важнейшие отрывки базовых текстов Четверокнижия – «Мэн-цзы» и «Луньюя»; даосизм же представлен главными параграфами «Дао дэ цзина». Основным упражнением в данной части учебника является перевод китайских текстов на русский язык.
Во второй части, содержащей лишь минимум пояснений на русском языке, сначала завершается знакомство с Четверокнижием («Да сюэ» и «Чжунъюн»), а затем вводятся тексты классических философских школ: имен («Гунсунь Лун-цзы»), легистов («Шан цзюнь шу»), даосов («Ле-цзы» и «Чжуан-цзы») и моистов («Мо-цзы»). Работа над этой частью оканчивается ознакомлением с основными составляющими Пятикнижия, частично написанными на более архаическом языке («Чуньцю», «Шу цзин», «Ши цзин», «И цзин»). Основным упражнением в данной части учебника является перевод текстов на китайский язык.
В третьей части, близкой по форме к хрестоматии, изучающие китайский язык знакомятся с важнейшими философскими, историческими и художественными текстами, написанными позднее 3 в. до н.э. В этой части учебника основным упражнением является содержательно-стилистический анализ текста.
Особенностью данного учебника является ориентация на единство классического и современного литературных языков при исчерпывающей пассивной отработке принципов конструирования классических текстов V-III вв. до н.э. Это достигается путем активного усвоения основ грамматики и семантики лексических единиц классического языка, используемых в современном литературном языке, на уровне как словосочетания, так и предложения.
Учебник включает в себя практически весь материал, необходимый для углубленного изучения вэньяня и структуры классических текстов. В то же время его можно использовать и для поверхностного ознакомления с классическим литературным языком. Расположение материала и перекрестных отсылок позволяет исключать любой текстовой и тренировочный материал без увеличения трудности пользования учебником.
Методическая структура учебника обеспечивает повторяемость вводимого лексического и грамматического материала. В частности, случайность вхождения иероглифов в тексты компенсируется расположением специально составленных фраз, сочетаний из словарей и фрагментов различных текстов, в результате чего большинство вводимых иероглифов встречается в каждом из последующих уроков (наиболее малоупотребительные лексические единицы – как минимум в пяти уроках).
Первая часть учебника представляет собой исторический экскурс в историю развития классического китайского языка, причем в основном авторы концентрируются именно на грамматической стороне вопроса.
В первой части учебника затрагиваются следующие темы:
Вэньянь (букв. «культурная речь» или «речь письмен») – это нормативный традиционный китайский литературный язык, начавший складываться на рубеже н.э. на основе классических текстов V-III вв. до н.э.: канонических, философских и исторических. Любой письменный текст (в том числе и современный) вследствие записи иероглифами содержит ощутимые элементы вэньяня, а иногда просто на нем написан.
До сравнительно недавнего времени письменный и устный, «классический» и «живой» языки были резко противопоставлены в Китае.
Древнейшие письменные источники доносят до нас письменный язык древних эпох. Однако до сих пор неизвестно, был ли этот письменный язык фиксацией устной речи или существовал параллельно ей.
Следующий этап взаимоотношений литературной (письменной) и разговорной (устной) форм существования китайского языка покрывает время с рубежа н.э. по начало ХХ в. Тогда вэньянь выступал как письменный язык почти всей Восточной и Юго-Восточной Азии.
Формирование литературного языка, базирующегося на разговорном (раннего байхуа), начинается после XIII в. Его грамматика и лексика отвечали в первую очередь речи образованной и мобильной (чиновник не имел права служить в родных краях) части населения, т.е. чиновников, почему этот язык и получил название «язык чиновников».
Последний этап формально открывает «Движение 4 мая» (1919 г.), в результате которого байхуа был объявлен официальным письменным языком.
Замене вэньяня на байхуа (равно как и латинизации китайской письменности) оказывалось и оказывается серьезное противодействие, поскольку это означало бы отказ от культурного наследия, накопившегося за несколько тысяч лет (плачевные последствия подобного отказа можно видеть во Вьетнаме, а преимущества сохранения – в Японии). В КНР число книг по китайской филологии и истории, издаваемых на вэньяне, постоянно растет.
По мнению А.М. Карапетьянца, «по-настоящему грамотным человеком в Китае до сих пор можно считать лишь того, кто знает вэньянь, может цитировать (не только на письме, но и в разговоре) классиков и употреблять вэньяневские фразеологизмы»17.
Сопоставляя вэньянь и байхуа, авторы выделяют как лексические, так и грамматические различия.
Определенные слова, широко употребляющиеся в байхуа, в вэньяне имеют другие значения, а вместо некоторых распространенных в байхуа разговорных слов в вэньяне применяются совершенно другие, однако сложные слова в байхуа образуются из лексических единиц вэньяня. Существенное различие вэньяня и байхуа состоит в том, что подавляющее большинство лексических единиц вэньяня, в отличие от байхуа, односложно и записывается одним иероглифом. В байхуа знание значений иероглифов позволяет в большинстве случаев реконструировать значение их сочетания. В тексте на вэньяне каждый иероглиф (за редкими исключениями) – это самостоятельная единица.
Показательной морфологической особенностью вэньяня является, например, то, что слова вэньяня не имеют форм ни вида, ни числа. В именной функции слово вэньяня прежде всего обозначает или совокупность однородных предметов, или что-то неисчисляемое. Слово в вэньяне часто соответствует однокоренным русским словам различных частей речи. Оно, как корень в русском языке, не соотносится с определенной частью речи.
Под грамматикой для китайского языка прежде всего подразумевают правила расположения слов в предложении и использования специальных («служебных») слов, указывающих на отношения лексических единиц между собой, т.е. на их функции в предложении.
Отсутствие частей речи предполагает чрезвычайную важность служебных слов для вэньяня. В европейских языках функция слова в предложении определяется не столько его окружением и местом в предложении, сколько принадлежностью к определенной части речи. В вэньяне же роль частей речи других языков компенсируют служебные слова. Поэтому сколь либо адекватное понимание текста, написанного на вэньяне, невозможно без досконального знания распространенных служебных слов этого языка.
Общий порядок слов в вэньяне совпадает с порядком слов в байхуа: подлежащее – сказуемое – дополнение. Однако в связи с особенностями сказуемого в вэньяне иногда может возникать ситуация отсутствия подлежащего и расположения на первом месте дополнения. Для говорящих на европейских языках такие конструкции представляют потенциальную сложность для восприятия и перевода.
Мы не будем подробно останавливаться на грамматической и синтаксической характеристике вэньяня, излагаемой во втором и третьем разделах учебника, и перейдем к последнему теоретическому разделу, описывающему трудности изучения вэньяня, которые проистекают из владения говорящим байхуа.
Главной сложностью в изучении вэньяня после байхуа является употребление в непривычных значениях слов, распространенных в байхуа. В частности, А.М. Карапетьянц приводит такой пример. Например, в байхуа возможна такая фраза:
他 是 人 – Он (это) человек
他 в вэньяне – это не местоимение 3-го лица. Слово 他 в вэньяне значит «другой».
是в вэньяне – это не связка, а указательное местоимение «этот», «это».
Слово人 в вэньяне часто употребляется в значении современного сочетания 别人 «люди», т.е. «другие» в противовес себе.
Следовательно, если бы в тексте на вэньяне появилась фраза 他 是 人, ее нужно было бы перевести как «другие – эти люди» или «другие эти – люди (другие)». Как указывают авторы, подобное высказывание маловероятно, но при этом в вэньяне часто встречается сочетание 是 人 «эти люди».
Дальнейшую часть учебника составляют 30 уроков с большим аппаратом упражнений и комплекс текстов с системой вопросов.
Сферами научных интересов А.М. Карапет
На первом этапе своих исследований А.М. Карапетьянц занимался лингвистическим анализом. Его исследования этого периода обобщены в кандидатской диссертации «Временная организация потока китайской речи».
Сфера научных интересов А.М.
Следующий период развития А.М. Карапетьянца как философа связан с расширением круга древнекитайских источников. Так, к уже упомянутым добавляются «Чжуан-цзы», «Чуньцю», «Шу цзин», «Ши цзин», «Лунь юй», «Мэн-цзы», «Мо-цзы», «Сюнь-цзы», «Гуньсунь Лун-цзы». В статьях, написанных в данный период, А.М. Карапетьянц переходит от лингвистического анализа к текстологическому, ставя проблему изучения общественной мысли Китая. В этот период исследователь, например, устанавливает значение практики гадания для понимания особенностей развития китайского языка.
В 1976-78 гг. А.М. Карапетьянц редактирует труд В.С. Спирина «Построение древнекитайских текстов». Он является одним из немногих синологов, который смог оценить системологический подход к рассмотрению структуры китайских текстов.
В следующее десятилетие (1982-1992 гг.) А.М. Карапетьянц занимается выявлением базовых категорий методологии китайской науки и общественной мысли. Изучение памятника «И цзин» сопровождается все более глубоким и всесторонним анализом базовых категорий традиционной китайской культуры. В 1992 году исследователь успешно защищает докторскую диссертацию по теме «Типология основных единиц китайского языка», рассмотренную в первой главе настоящей работы.