Статьи по "Психолингвистике"

1. Лев Владимирович Щерба

(1880—1944) — выдающийся  российский лингвист, ученик И. А. Бодуэна де Куртенэ, один из основоположников теории фонемы, член-корреспондент АН СССР (1924 г.) и академик АН СССР (1943 г.), академик АПН РСФСР (1944 г.), профессор Бестужевских женских курсов (с 1912 г.), профессор Ленинградского университета (с 1916 г.). В своей автобиографии Л. В. Щерба так очертил круг своих лингвистических интересов: «Интересы мои: теория языка вообще. Занимался особенно много фонетикой и отчасти синтаксисом» [1, с. 31]. Л. В. Щерба во всем, что бы он ни писал, всегда оставался общим языковедом. В любом, казалось бы, самом незначительном факте он умел видеть отражение свойств, характерных для языка вообще, что, однако, не означало пренебрежения к своеобразию каждого языка. Как пишет В. В. Виноградов, «...интенсивное, тончайшее исследование отдельных языковых структур казалось JI. В. Щербе самым надежным и верным путем для решения большей части общелингвистических проблем» [2, с. 163]. Л. В. Щерба шел к общей теории, опираясь на факты.

Своеобразие научной  позиции Л. В. Щербы состоит в  том, что исследование всякой языковой структуры было связано с погружением личного сознания в духовный мир носителей данной языковой системы. Л. В. Щерба назвал такой метод субъективным. Основное «требование субъективного метода, являющегося лингвистическим по преимуществу, — регистрировать факты сознания говорящего на данном языке индивида» [3, с. 137]. Такая индивидуально-психологическая концепция позволяла ученому (считал Л. В. Щерба) через языковое сознание носителей языка лучше познать сущность языка и раскрыть его структуру. Ранние работы Л. В. Щербы, по общему признанию, характеризуются психологизмом в подходе к анализу языковых фактов. В диссертации «Русские гласные в качественном и количественном отношении» Л. В. Щерба говорит о «психологическом анализе» понятия фонемы [3, с. 110]; в предисловии к докторской диссертации «Восточно-лужицкое наречие» пишет, что его книга «является попыткой всестороннего, по возможности исчерпывающего, психологического описания говора. Хорошее психологическое описание данного языка в данный момент времени само по себе дает понятие о ближайшем его прошлом и возможном будущем» [4, с. 19].

Именно в сознании человека Л. В. Щерба находил инвариантные единицы, которые реализуются в речи в виде множества вариантов. Психологическую природу этих инвариантных единиц (представлений) ученый противопоставлял физической природе их реализаций в речи. Только изучая языковые процессы, протекающие в сознании человека, можно, как считал Л. В. Щерба, дать адекватное описание синхронного состояния языка и избежать привнесения в такое описание чуждых ему категорий «Вообще я старался схватить язык в его движении: выдвинуть на первый план твердые нормы языкового сознания, а затем показать, с одной стороны, умирающие и, с другой стороны, нарождающиеся нормы, находящиеся в бессознательном состоянии и лишь воспроизводимые или творимые в отдельных случаях. В этом для меня главный смысл книги, так как именно эти вопросы меня лично и больше всего интересуют» [4, с. 9].В 1920-х годах Л. В. Щерба обращается к переосмыслению роли субъективного метода в языкознании, к переосмыслению своих общелингвистических позиций, что нашло свое отражение в таких его работах, как «О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании» (1931), «Очередные проблемы языковедения» (1945), «О частях речи в русском языке» (1928 Важнейшим положением, выдвигаемым JI. В. Щербой в статье «О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании» [3] , было различение речевой деятельности, языковой системы и языкового материала. Отправной точкой для его рас- суждений становится обращение к единственно данному в непосредственном опыте объекту (когда речь идет о живом языке) — к процессам говорения и понимания, которые он обозначил термином речевая деятельность (первый аспект языковых явлений). JI. В. Щерба подчеркивал, что в речевой деятельности говорящий выступает как творец: «Несомненно, что при говорении мы часто употребляем формы, которых никогда не слышали, от данных слов, производим слова, не предусмотренные никакими словарями, и, что главное и в чем, я думаю, никто не сомневается, сочетаем слова хотя и по определенным законам их сочетания, но зачастую самым неожиданным образом и во всяком случае не только употребляем слышанные сочетания, но и постоянно делаем новые» [3, с. 24]. Не менее активен и процесс понимания, так как мы понимаем и то, чего раньше никогда не слышали.

Данная способность  говорящего определяется его психофизиологической речевой организацией, а последняя обусловлена переработкой речевого опыта всех индивидов, принадлежащих к данной общественной группе. Такая переработка, представленная в виде словаря и грамматики, образует второй аспект языковых явлений — языковую систему.

От говорения  неотделимо говоримое, как и понимаемое от понимания. Говоримое и понимаемое — это тексты, составляющие третий аспект языковых явлений, названный JI. В. Щербой языковым материалом. При этом он имел в виду «совокупность всего говоримого и понимаемого в конкретной обстановке в ту или другую эпоху жизни данной общественной группы» [3, с. 26].

Важно подчеркнуть, что JI.B. Щерба рассматривает все три аспекта языковых явлений в тесной взаимосвязи: «Само собой разумеется, что все это — несколько искусственные разграничения, так как очевидно, что языковая система и языковой материал — это лишь разные аспекты единственно данной в опыте речевой деятельности, и так как не менее очевидно, что языковой материал вне процессов понимания будет мертвым, само же понимание вне как-то организованного языкового материала (т.е. языковой системы) невозможно» [3, с. 26].

Методологически важно предлагаемое JI. В. Щербой разграничение индивидуального и социального в языковых явлениях: психофизиологическая речевая организация индивида является лишь проявлением языковой системы, которая представляет собой «некую социальную ценность», нечто обязательное для всех членов данной общественной группы.

В отличие от Ф.де Соссюра, для которого язык есть социальное явление, а речь индивидуальное, JI. В. Щерба говорил о социальной природе языка в целом во всех его аспектах: «...хотя единичные процессы говорения и понимания сами по себе являются чисто биологическими (в какой-то мере и психологическими), однако они становятся языком лишь в условиях общественной жизни их носителей, а потому язык в целом следует считать социальным явлением» [5, с. 69].

Из такой трактовки  языковых явлений, в которой находят  свое место и человек как член общества, и его языковое сознание, выводится метод лингвистического анализа, названный J1. В. Щербой методом эксперимента. Интересно следующее замечание ученого: «В сущности то, что я называл раньше “психологическим методом” (или — еще неудачнее — “субъективным”), и было у меня всегда методом эксперимента, только недостаточно осознанного» [3, с. 33]. Сущность метода заключается в том, что исследователь для проверки правильности своих построений обращается к «языковому сознанию» носителей данного языка. И далее Л. В. Щерба добавляет: «Впрочем, надо признать, что психологический элемент метода несомненен и заключается в оценочном чувстве правильности или неправильности того или иного речевого высказывания, его возможности или абсолютной невозможности» (выделено мною. — Т.П.) [3, с. 34].

Следует еще раз  подчеркнуть, что обращение к  сознанию говорящих было у Л. В. Щербы методическим приемом, средством проникновения в структуру языковой системы.

Л. В. Щерба —  диалектик в своем понимании  языковых явлений. Существует строгая зависимость всех аспектов и последовательность в их проявлении: они переходят один в другой, образуют вечное движение языка. Язык создает возможности появления речи, в результате которой образуется, накапливаясь от поколения к поколению, языковой материал, и уже на основе этого материала мы создаем грамматики и словари, познавая язык! Язык иногда позволяет речи некоторые отклонения, которые, повторяясь, дают нам материал для фиксации новых норм в словарях и грамматиках. Это бесконечное движение языка и есть диалектика его развития. И изучать язык нужно в движении.

Таким образом, Л. В. Щерба главной задачей общего языковедения (по словам В. В. Виноградова) считал проникновение в законы образования, развития и существования языковой структуры, в законы взаимодействия и взаимообусловленности всех ее элементов. Он создает свое учение о трояком аспекте языковых явлений, ставшее основой для развития современных психолингвистических исследований речевой деятельности, проблем усвоения языка, проблем понимания. А. А. Леонтьев в «Основах психолингвистики» пишет [6, с. 29]: «Именно взгляды Л. В. Щербы оказали наиболее сильное воздействие при возникновении отечественного направления психолингвистики».

л. В. ЩЕРБА ТРОЯКОМ АСПЕКТЕ ЯЗЫКОВЫХ ЯВЛЕНИЙ И ОБ ЭКСПЕРИМЕНТЕ В ЯЗЫКОЗНАНИИ

.. .Я буду называть процессы говорения и понимания «речевой деятельностью» (первый аспект языковых явлений), всячески подчеркивая при этом, что процессы понимания, интерпретации знаков языка являются не менее активными и не менее важными в совокупности того явления, которое мы называем «языком», и что они обусловливаются тем же, чем обусловливается возможность и процессов говорения. Поскольку мы знаем из опыта, что говорящий совершенно не различает форм слов и сочетаний слов, никогда не слышанных им и употребляемых им впервые, от форм слов и сочетаний слов, им много раз употреблявшихся¹, постольку мы имеем полное право сказать, что вообще все формы слов и все сочетания слов нормально создаются нами в процессе речи, в результате весьма сложной игры сложного речевого механизма человека в условиях конкретной обстановки данного момента. Из этого с полной очевидностью следует, что этот механизм, эта речевая организация человека никак не может равняться сумме речевого опыта (подразумеваю под этим и говорение и понимание) данного индивида, а должна быть какой-то своеобразной переработкой этого опыта. Эта речевая организация человека может быть только физиологической или, лучше сказать, психофизиологической, чтобы этим термином указать на то, что при этом имеются в виду такие процессы, которые частично (и только частично) могут себя обнаруживать при психологическом самонаблюдении. Но само собой разумеется, что сама эта психофизиологическая речевая организация индивида вместе с обусловленной ею речевой деятельностью является социальным продуктом... .Об этой организации мы можем умозаключать лишь на основании речевой деятельности данного индивида Человечество в области языкознания искони и занималось подобными умозаключениями, делаемыми, однако, не на основании актов говорения и понимания какого-либо одного индивида, а на основании всех (в теории) актов говорения и понимания, имевших место в определенную эпоху жизни той или иной общественной группы. В результате подобных умозаключений создавались словари и грамматики языков, которые могли бы называться просто «языками», но которые мы будем называть «языковыми системами» (второй аспект языковых явлений), оставляя за словом «язык» его общее значение.

...Словарь и грамматика, т.е. языковая  система данного языка, обыкновенно  отождествлялись с психофизиологической  организацией человека, которая рассматривалась как система потенциальных языковых представлений. В силу этого язык считался психофизиологическим явлением, подлежащим ведению психологии и физиологии.

Однако при этом прежде всего забывали то, что все языковые величины, с которыми мы оперируем в словаре и грамматике, будучи концептами, в непосредственном опыте (ни в психологическом, ни в физиологическом) нам вовсе не даны, а могут выводиться нами лишь из процессов говорения и понимания, которые я называю в такой их функции «языковым материалом» (третий аспект языковых явлений). Под этим последним я понимаю, следовательно; не деятельность отдельных индивидов, а совокупность всего говоримого и понимаемого в определенной конкретной обстановке в ту или другую эпоху жизни данной общественной группы. На языке лингвистов это «тексты». <...>

Само собой разумеется, что все  это — несколько искусственные  разграничения, так как очевидно, что языковая система и языковой материал — это лишь разные аспекты  единственно данной в опыте речевой  деятельности, и так как не менее  очевидно, что языковой материал вне  процессов понимания будет мертвым, само же понимание вне как-то организованного языкового материала (т. е. языковой системы) невозможно. <... > .. .Система языковых представлений, хотя бы и общих, с которой обыкновенно отождествляют языковую систему, уже по самому определению своему является чем-то индивидуальным, тогда как в язы 

ковои системе мы, очевидно, имеем что-то иное, некую социальную ценность, нечто единое и общеобязательное для всех членов данной общественной группы, объективно данное в условиях жизни этой группы. <...>

.., Возникает вопрос, в каком  отношении находится «психофизиологическая речевая организация», владеющая данным языком индивида, к этой выводимой лингвистами из языкового материала языковой системе. Очевидно, что она является ее индивидуальным проявлением. В идеале она может совпадать с ней, но на практике организации отдельных индивидов могут чем-либо да отличаться от нее и друг друга. Их, пожалуй, можно было бы действительно называть «индивидуальными языками», если бы в подобном названии не крылось глубокого внутреннего противоречия, ибо под языком мы разумеем нечто, имеющее прежде всего социальную ценность. И действительно, если индивидуальные отличия речевой организации того или иного индивида оказываются слишком большими, то уж этим самым данный индивид выводится из общества, как например мы это и видим у сильно косноязычных, некоторых умалишенных и т. п. Терминологически, может быть, лучше всего было бы говорить поэтому об «индивидуальных речевых системах».

Что же такое сама языковая система? По-моему, это есть то, что объективно заложеноТГданном языковом материале и что проявляется в индивидуальных речевых системах, возникающих под влиянием этого языкового материала. Следовательно, в языковом материале и надо искать источник единства языка внутри данной общественной группы;

Может ли языковой материал быть фактически единым внутри той или иной группы? Поскольку данная группа сама представляет из себя полное единство, т.е. поскольку условия существования и деятельности всех ее членов будут одинаковыми и поскольку все они будут находиться в постоянном взаимном общении друг с другом, постольку для всех них языковой материал будет фактически един: ведь каждая фраза каждого члена группы при таких обстоятельствах осуществляется одновременно для всех ее членов. Для единства грамматики достаточно частичного фактического единства языкового материала, ^Поэтому грамматически мы имеем единый язык в довольно широких группировках; в области же словаря для единства языка должно быть более полное единство материала, а потому мы видим, что с точки зрения словаря язык дробится на очень маленькие ячейки вплоть до семьи (единство так называемого «общего языка» в высококультурной среде поддерживается в значительной степени единством читаемого литературного материала). При оценке сказанного надо иметь в виду, что языки, с которыми мы в большинстве случаев имеем дело, не являются языками какой-либо элементарной общественной ячейки, а языками весьма сложной структуры, соответственно сложной структуре общества, функцией которого они являются.

Каким образом происходят изменения  языка, и чем объясняется их единство внутри данной социальной группы? Очевидно, прежде всего, чторгаыковые изменения обнаруживаются в речевой деятель- ности/Каковы же факторы этой последней? С одной стороны, единая языковая система, социально обоснованная в прошлом, объективно заложенная в языковом материале данной социальной группы и реализованная в индивидуальных речевых системах; с другой — содержание жизни данной социальной группы. Единство языковой системы обеспечивает единство реакций на его содержание... .Единство содержания обеспечивает в этих условиях единство языка, и поскольку это содержание внутри группы остается тем же, язык может не изменяться (чего, конечно, никогда не бывает: практически можно говорить о замедлениях и ускорениях процесса).

Но малейшее изменение в содержании, т. е. в условиях существования данной социальной группы, как то: иные формы труда, переселения, а следовательно и иное окружение и т. п., немедленно отражается на изменении речевой деятельности данной группы и притом одинаковым образом, поскольку новые условия касаются всех членов данной группы. Речевая деятельность, являясь в то же время и языковым материалом, несет в себе и изменение языковой системы. Обыкновенно говорят, что изменение языковой системы происходит при смене поколений. Это отчасти так; но опыт нашей революции показал, что резкое изменение языкового материала неминуемо влечет изменение речевых норм даже у пожилых людей: масса слов и оборотов, несколько лет тому назад казавшихся дикими и неприемлемыми, теперь вошла в повседневное употребление. Поэтому правильнее будет сказать, что языковая система находится все время в непрерывном изменении.