Влияние гендерных особенностей женщин на построение образа идеального мужчины

   Вместе с тем, отвергая вундтовскую версию о структуре сознания как чувственной ткани, нити которой призван расщепить эксперимент, Брентано считал необходимым подвергнуть опытному изучению, вслед за сенсорикой, процессы мышления.

   Как уже говорилось, первым наметил такую перспективу ближайший ученик Вундта О. Кюльпе. По его плану группа молодых психологов из Вюрцбургского университета, сплоченная новой исследовательской программой, занялись экспериментальным анализом того, как субъект выполняет задания, требующие работы мысли. Методика исследования включала изощренное самонаблюдение (интроспекцию), призванное проследить шаг за щагом, что же происходит в сознании в процессе решения. Оказалось, что чувственная ткань  (образы) не играет сколько – нибудь значимой роли. Испытуемые фиксировали некие состояния, которые можно было просто назвать мыслями как таковыми, лишенными сенсорной «примеси».

   К исходным выводам и независимо от «кюльповцев»  пришли другие психологи – француз А. Бине, американец Р. Вудвортс.

   Свободные от сенсорных компонентов мысли напоминали сверхчувственные идеи Платона. Сознание, в токором самая изощренная и натренированная интроспекция была бессильна узреть нечто чувственно «осязаемое», становилось призрачной «материей». Действительный смысл этих исканий запечатлело их столкновение с особой психической реальностью, а именно – умственным образом предмета. Конечно , не единичного.

   Следует в этой связи подчеркнуть, что во всех случаях, когда говорится об образе, необходимо соединять этот термин с картиной предметного мира, из которой отдельных штрих (в виде изолированного объекта) может быть выделен только в целях научно ориентированной абстракции.

   Умственные образы издавна обозначались непсихологическими терминами – такими, как понятие (в логике), значение слова (в филологии) и т.д. В качестве компонента психической реальности они стали выделяться благодаря тому, что в системе психологического мышления утвердился вывод об их несводимости к чувственным образам, об их особой представленности в сознании, их неидентичности тому, как осознается его – сознания – сенсорная ткань. Тем не менее умственные образы являются важнейшим компонентом всего строя психической жизни и , тем самым, системы научно-психологического знания, а не только логической или филологической системы. Что же касается их особого, несводимого к другим представительства в этом строе, то именно оно определило их роль в дальнейшем развитии психологической категории образа. На сей раз  - умственного образа, который совместно с чувственным создает один из целостных блоков категориального аппарата психологической науки.

   Важный вклад в его разработку внесла гештальттеория. Она формировалась в противовес обоим направлениям психологии сознания – как структурализму,  так и функционализму. Структурализм ориентировался, следуя стратегии физики или химии, на поиск элементов – «атомов» психики, функционализм – на изучение функций, подобным биологическим.

    Образ мысли гештальтистов складывается под впечатлением новых направлений за пределами психологии. Не идеалы механики и не эволюционная биология, а революционные события в физике вдохновили их на  изобретение своего плана реформы психологии.

   Открытие рентгеновских лучей и радиоактивности, открытие Планком кванта действия, теория относительности и нараставший удельный вес категории физического поля повлияли на умы группы психологов, девизом которых стал термин «гештальт» (особая организационная целостность). Его прообразом служило физическое понятие о поле.

   Смысл любой теоретической конструкции выявляет не только то, что она утверждает, но и то, что она отвергает. Гештальтизм отверг «атомизм» структурной школы, ее версию о первоэлементах сознании. Функционализм же бл отвергнут гештальттеорией по причине трактовки им психических функций как действий или процессов, совершаемых Я ради заранее поставленной цели. вместе с тем, отвергнув теории сознания, гештальтизм выступил также против бихевиористской теории поведения, которая требовала изгнать из психологии само понятие о сознании как загадочном агенте, изнутри правящем телесными реакциями организма.

   Просчеты этих направлений были предопределены тем категориальным аппаратом, посредством которого о ни «высвечивали» психическую реальность, и, прежде всего, слабостью категории образа. У структуралистов она сводилась к элементам, для воссоединения которых они апеллировали либо у ассоциациям, либо к загадочной внутренней силе – апперцепции. У функционалистов ощущения, восприятия, представления объяснялись не столько причинами факторами (в виде внешних влияний на органы чувств), солько целями, заданными сознанием субъекта. Это придавало функционалистским концепциям телеологический характер. Но разве научное знание вправе приписывать объективным процессам (например, излучению) направленность на цель?

   Что же касается бихевиоризма, то он под гипнозом древней версии о сознании перечеркнул не только эти версии, но само понятие о сознании как регуляторе поведения.

   В понятии гештальта светила перспектива вывести психологическую науку на новый путь. Гештальт – это целостность., которая определяет происходящее с ее компонентами. Первичны целостные восприятия, а не отдельные ощущения, свойства которых этими целостностями и определяются.

   Гештальт изменяется по собственным, имманентным ему законам, не нуждаясь в направляющей его извне цели. гештальт организует поведение организма, которое без него оборачивается серией слепых реакций, случайных проб и ошибок. Во всех случаях за термином «гетальт» стояла категория психического образа. В ее обогащении – главная историческая миссия, достойно исполненная гештальтизмом.

   Стремясь покончить с довлевшей над психологией верой в то, что ее суверенность можно отстоять только в противовес более «твердым» наукам (физике, химии, биологии) , гештальтисты придали глобальный характер воплощенному в гештальте принципу системной организации. «Гештальтированы» все объекты. Субстрат психики – система мозга в такой же степени, как и коррелирующая с ней система сознания. Отношение же между веществом мозга  и психическим миром следует мыслить не по типу  изоморфизма (соответствия одной структуры другой подобно тому, как топографическая карта соответствует в основных элементах отображенной на ней местности).

   Не порождаясь материальными структурами, а лишь соответствуя им, психические образы выступают как причина самих себя. Гештальтизм изменял стиль психологического мышления, утверждал в нем системную ориентацию, что позволило существенно обогатить эмпирическую основу представлений о сознании и его образном строе. Особым ответвлением этой научной школы стали работы К. Левина и его учеников, центрированные на проблеме мотивации поведения.

    Резонанс гештальтистских идей зазвучал в других исследовательских направлениях, в частности в необихевиоризме Толмена, предложившего считать регулятором поведения крыс в лабиринте «когнитивную карту», что внесло в  классических бихевиоризм категорию психического образа.

   Возможно, что введение И.П.Павловым в учение о высшей нервной деятельности понятии о динамическом стереотипе также отразило потребность в преодолении «атомизма», который гештальтисты инкриминировали этому учению.

   Категория образа (стоявшая за неологизмом «гештальт») охватывала все уровни когнитивной организации психики – как сенсорный (чувственно-образный), так и интеллектуальный. Само понятие об интеллекте было изменено после классических опытов Келера над человекообразными обезьянами, справлявшимися с новыми задачами, для решения которых недостаточно было прежних навыков (условных рефлексов). Келер объяснял наблюлдаемое поведение, оперируя представлением о сенсорном поле и его реорганизации в случае решения.

   Другой лидер гештальтизма М.Вертгеймер перешел от животного интеллекта к человеческому. Притом интеллекту высшего, какой только может быть, уровня, поскольку одним из его испытуемых был А.Энштейн.

   В работах, посвященной этой высшей форме мышления (ВЕртгейм назвал его продуктивным), в качестве объяснительных принципов использовались все те же понятия «реорганизация», «центрировка», «группирование», которые считались всеобщие для способов построения и преобразования гештальта. Но именно такой подход обнажал слабость гештальтистской схемы, считавшейся пригодной для всех случаев жизни, в том числе и жизни психической, обретающей различные формы на различных уровнях развития.

   Отсутствие историзма и ориентация на те феномены, которые действительны для ситуации «здесь и теперь», препятствовали разработке категории психического образа в его лонгитюдной динамике, в различных генетических срезах. Между тем прошлое и будущее психического образа органично представлено в его «работе» в качестве детерминанты актуального поведения.

   Это слабое звено гештальтизма сказалось в игнорировании того, что в «ткани» образа имеются различные уровни организации. Категориальное знание о них запечатлело в разграничении чувственного и умственного образов. Умственный образ отличается в качестве психической реалии своей когнитивно - коммуникативной природой. Он возникает в человеческом социуме, решая задачи, инспирированные деятельностью по освоению предметного мира. Соответственно его предметное содержание обретает признаки, которых нет в чувственной ткани сознания.

   Эти признаки наращиваются в филогенезе в форме понятий, которыми индивид овладевает в онтогенезе. За понятием (как психическим образом) крыты сложные системы умственных операций, производимых индивидом совместно с другими людьми.

   Совместность реализуетс посредством общения, которое возможно только потому, что вооружено собственными орудиями – знаками, благодаря оперированию которыми «высвечивается» не их внешний (в речи - фонетический) образ, а внутренняя форма (форма в смысле «сгущения» предметного содержания). Применительно к слову оно выступает как его значение. Оставаясь таковым в независимой от отдельных субъектов системе языка, значение оборачивается для них психическим образом особого (по сравнению с сенсорным) порядка. Но этот – теперь уже умственный – образ так же органично входит в ткань сознания, как и чувственный.

   Процесс этих превращений, фрагменты которого запечатлены во множестве теоретико-экспериментальных исследований, обогащал категориальный аппарат психологии, придавая нарастающую энергию разработке категории образа. Но, как неоднократно подчеркивалось, эта категория не работает вне системы других.

   Хотя Гештальт – теория, освоив понятие оп поле, пришедшее в физике на смену понятию о дискретных частицах, высоко подняла планку требований к объяснению психического образа, она впала в односторонность, рассчитывая, что психический образ может быть научно объяснен на пути выявления имманентно присутствующих ему трансформаций. Гештальт – теория полагалась на психический образ как на самодостаточную сущность. В реальной же действительности, а не в лаборатории,  где гештальтисты проводили свои новаторские эксперименты, природа образа такова, что может быть изучена целостным категориальным аппаратом психологии,  в котором категория образа является лишь одним из компонентов.

   Да, в любом акте сознания, как справедливо утверждал Брентано вслед за средневековыми комментаторами Аристотеля, сосуществует предметное содержание. Но за предметным образом скрыто предметное действие, мотив, к нему побуждающий, отношение субъекта к другим людям, а также личностная значимость и переживаемость информации, запечатленной в образе. Только интеграция категорий в единый, системно работающий и развивающийся орган открывает субъекту картину малого и большого мира, в котором он обречен жить.[1]

  

   

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

1.2 Представление образа «Идеального мужчины»

   Новые требования жизни отразились в современных представлениях об образе идеального мужчины. Исследования, проведенные в 1995 году в Швеции Б.Бергстен и М. Бэк-Виклинг, показали, что наиболее часто в "идеал" входят" двенадцать характеристик. Порядок наиболее часто упоминаемых качеств отражает их значимость для отвечавших мужчин и женщин. С точки зрения самих мужчин, идеальный мужчина должен быть - честен, хорошо образован, справедлив, жизнерадостен, деликатен, надежен, ответственен, энергичен, уверен в себе, спокоен, находчив, способен к сопереживанию.

   С точки же зрения женщин, современный идеальный мужчина - честен, деликатен, способен к сопереживанию, хорошо образован, находчив, жизнерадостен, энергичен, ответственен, независим, справедлив, великодушен и надежен.

Как видно, мужчины и женщины  рисуют образ, весьма мало соответствующий  нормам традиционной маскулинности. В нем нет прежде всего "избегания любого намека на женственность" и "запрета на эмоциональность". Напротив, и сами мужчины и особенно женщины подчеркивают эмоциональную открытость и как раз те качества, которые делают мужчину прежде всего способным к общению с женщинами и детьми, к пониманию, а не подчинению других. В этом новом идеале нет даже намека на властность, агрессивность и не упоминается сила. Семейная жизнь становится для мужчины продолжением карьеры и даже "второй карьерой" - не в смысле простого подкрепления его социального статуса, а в том, что отношения с женой и детьми, полноценное участие в жизни семьи становятся для него способом самореализации не в меньшей (а иногда и в большей!) степени, чем профессия. Это заметно даже когда мужчина, живущий отдельно от семьи, продолжает оставаться полноценным отцом своего ребенка - ситуация, которая становится все более массовой и "нормальной" на Западе.

   Нет сомнения в том, что "мужская" и "женская" культуры, традиционно четко разделенные, сближаются и перемешиваются: женщины все больше времени посвящают профессиональной работе, а мужчины все больше личного времени отдают домашней жизни. Благодаря этому, роль "добытчика", она теряет свою жесткость и определенность, ее границы постепенно размываются.