Формирование политики сплошной коллективизации

Содержание:

Введение 3

Глава 1. Формирование политики сплошной коллективизации 8

Глава 2. Развертывание колхозного движения 15

Глава 3. Утрата колхозом кооперативных черт 24

Заключение 33

Список использованной литературы 35

ВВЕДЕНИЕ

После окончания  гражданской войны Россия оказалась еще более аграрной страной, чем до революции.

Эксперимент «военного коммунизма» привел к неслыханному спаду производства, объем которого в начале 1921г. составил только 12% довоенного. Аппараты Госплана и ВСНХ оказались неспособными к крупномасштабному планированию и управлению. Несмотря на национализацию, несмотря на государственный контроль, предприятия ухитрялись сбывать свою мизерную продукцию на черном рынке.

Государство, присвоившее  себе монополию на распределение, могло предложить крестьянам только крайне скудный ассортимент промышленных товаров. Крайний недостаток товаров, их дороговизна не могли побудить крестьянина производить продукты на продажу, тем более, что любые излишки (и не только излишки) тут же изымались.

По сравнению с довоенным периодом объем продуктов, шедших на продажу сократился на 92%. Дробление крупных владений, разрушение коммуникаций, разрыв экономических связей между городом и деревней, продразверстка – все это привело к изоляции крестьянства и возвращению к натуральному хозяйству. Крестьянство, замкнувшись в себе, легче, чем другие классы, пережило социальные потрясения, вызванные мировой войной, революцией и гражданской войной. В деревню вернулись многие горожане, не утратившие связи с родными местами. Тем более, что в 1917 году городское население России и без того составляло лишь 18% населения, а эмигрантами стали по большей части именно горожане.

Таким образом, сельское население России в 1921 году составило больший процент от всего населения страны, нежели до революции.

Еще одним следствием революции в деревне была «архаизация», которая выразилась прежде всего в резком падении производительности труда - наполовину по сравнению с довоенным периодом. Это объяснялось постоянной нехваткой орудий производства и недостатком тягловых лошадей, поскольку лошади оставались в то время основным «орудием производства» в крестьянском хозяйстве. 40 % пахотных орудий составляли деревянные сохи. Архаизация выразилась также в замкнутости крестьянского общества, в остановке механизма социальной мобильности.

Революция в  деревне заключалась в сведении всех хозяйств к единому экономическому уровню и затормаживанию социальной дифференциации. Следующие один за другим переделы земли все больше дробили наделы. Исчезновение крупных землевладельцев и значительное ослабление слоя зажиточных крестьян повлекло за собою уменьшение производства зерна, предназначенного на продажу вне деревни, поскольку названные производители поставляли около 70%.

Расцвет крестьянского самоуправления - общинных традиций, ведавших всеми вопросами коллективной жизни – тоже не способствовал становлению предприимчивых и полноправных хозяев земли. Теперь функции общины в деревне перешли к сельсоветам и местным партийным ячейкам, которые решали вопросы, исходя не столько их хозяйственных, сколько из идеологических критериев.

Экономические проблемы в  городах не позволяли действовать такому важному клапану снижения социального напряжения в перенаселенной деревне как отходничество. Если до войны около 10 млн. крестьян уходили из деревни, чтобы наняться лесниками, чернорабочими, рабочими и т.п., то в 1927 году эта цифра составила всего 3 млн.

Дефицит товаров и низкие закупочные цены на зерно, установленные государством, не вдохновляли крестьян на продажу своей продукции. Крестьянин понимал, что стоит властям заметить у него малейший достаток, и он будет причислен к классу «кулаков» со всеми вытекающими отсюда последствиями. Чтобы оказаться в числе «кулаков» достаточно было иметь двух лошадей и четырех коров или нанять сезонного рабочего. Сами не очень определенные критерии принадлежности к кулачеству говорили об очень непрочном положении этих землевладельцев, зажиточных разве что по меркам русской деревни.

«Опасность  со стороны кулачества» на деле объяснялась тем, что существовало крайне напряжение между властями и крестьянами, так как государственные ведомства не справлялись с планами закупки зерна для города и армии. Но в действительности провал закупочной компании объяснялся враждебным отношением не только кулаков. Но всего крестьянства.

В 1926-27гг. стало очевидно, что «союз рабочих и крестьян» на грани распада. Просчеты властей не ограничились политикой цен. Они без внимания отнеслись к стихийно возникавшим формам кооперации: артелям, ТОЗам (товариществам по совместной обработке земли), которые к концу 1927 года объединяли уже около миллиона крестьянских хозяйств. Как ни странно, заброшенными оказались даже совхозы, которые были редкими островками государственного сектора в деревне.

В конце 1927 года положение с поставками сельхозпродуктов стало катастрофическим, несмотря на хороший урожай. Крестьяне поставили на 130 млн. пудов меньше зерна, чем в прошлом году. Экспортировать было нечего, страна осталась без валюты, необходимой для индустриализации, не говоря уж об угрозе, под которую было поставлено продовольственное снабжение городов.

Хлебозаготовительный  кризис сыграл, по мнению многих историков решающую роль в том, что власти (Сталин), пришли к выводу о необходимости смещения акцента с кооперации на создание «опор социализма» в деревне. Летом 1928 года Сталин еще не пришел к идее о всеобщей коллективизации: по плану дальнейшего развития народного хозяйства частный сектор должен был существовать в дальнейшем. Но объективно он был уже обречен.

Актуальность  темы данной работы в современных условиях не нуждается в многословном обосновании. Сельское хозяйство для России имеет значение, которое трудно переоценить, но оно уже десятилетие за десятилетием переживает непростые времена, что, естественно сказывается на положении страны в целом. Когда речь заходит о связи российской экономики и политики, сейчас начинают рассуждать о ценах на нефть, о связанном с ней валютном курсе и т.д. Но Россия была и остается, прежде всего, не столько нефтяной, сколько аграрной державой. Если игнорировать этот факт, можно только усугубить ошибки, сделанные в далеком недавнем прошлом.

На примере  данного исследования мы предполагаем показать взаимосвязь политических интересов и экономических последствий их реализации. Возможно, анализ событий прошлого поможет разобраться в проблемах современности.

Сельское хозяйство  России вновь переживает непростые времена. На наш взгляд, несмотря на смену политического строя, многие проблемы тех лет сходны с самыми злободневными. Все чаще говорят о несовершенстве системы государственных закупок сельхозпродукции, о нерешенных правовых и финансовых вопросах, препятствующих подъему сельского хозяйства.

Когда-то решение аграрного вопроса виделось в том, чтобы сделать крестьян свободными собственниками, потом в том, чтобы организовать колхозы, сейчас считается, что спасение - в фермерстве. Пока что на наш взгляд не оправдало ожиданий ни то, ни другое, ни третье.

Между тем, в мире более или менее успешно работают и фермеры, и сельские кооперативные объединения. Почему же в России провалилась идея кооперации, объединения в сельском хозяйстве, казалось бы, обреченная на успех? Решение проблем «всем миром» издавна практиковалось на Руси. К тому же идее совместного сельхозтруда покровительствовало государство, и не просто покровительствовало, а, в сущности, было ее инициатором.

И все-таки колхозы не смогли вывести сельское хозяйство из хронического кризиса. Значит ли это, что порочна сама идея коллективного хозяйствования? Обращаясь к истории коллективизации, мы надеемся ответить на этот вопрос, опираясь на информацию отечественных и зарубежных исследователей, как социалистического, так и постперестроечного периодов.

Глава 1. ФОРМИРОВАНИЕ ПОЛИТИКИ СПЛОШНОЙ КОЛЛЕКТИВИЗАЦИИ

Как уже упоминалось выше, в конце 20-х годов прошлого столетия показатели сельского хозяйства были катастрофическими. Несмотря на целый ряд репрессивных мер по отношению не только к зажиточным крестьянам, но и к середнякам (штрафы, тюремное заключение в случае отказа продавать продукцию по государственным закупочным ценам, которые были в три раза ниже рыночных), зимой 1928-29 года страна получила еще меньше хлеба, чем год назад. Обстановка в деревне стала настолько напряженной, что даже в печати появились сообщения о случаях «применения насилия» по отношению к «официальным лицам».¹

В феврале 1929 г. в городах снова появились продовольственные карточки, отмененные после окончания гражданской войны. Повышение стоимости сельскохозяйственных продуктов привело к общему повышению цен, что отразилось на покупательной способности населения, занятого в производстве.

При этом статистические данные о показателях роста в промышленности создавали удовлетворительное впечатление. Правда, их внимательное изучение показывало, что все качественные характеристики: производительность труда, себестоимость и качество продукции - шли по нисходящей. Это свидетельствовало о том, что процесс индустриализации сопровождался невероятной растратой человеческих и материальных ресурсов. Но тем не менее, видимое отставание сельского хозяйства от промышленности позволило Сталину объявить аграрный сектор главным и единственным виновником кризиса. Эту идею он развил на пленуме ЦК в апреле 1929 г. ² Из его выступления следовало, что сельское хозяйство необходимо полностью реорганизовать, только в этом случае оно достигнет темпов роста индустриального сектора.

Пятилетний  план, впервые принятый в 1928 году, утвержденный ХVI партконференцией и съездом Советов предусматривал определенные преобразования, но не столь радикальные. При этом изначально существовали два варианта: Госплан основывал пятилетний план на сохранении частного сектора, сосуществующего с высокопроизводительным государственным и кооперативным. Авторы плана рассчитывали на развитие спонтанного кооперативного движения и предполагали, что к 1933-34 г около 20 % крестьянских хозяйств объединятся в ТОЗы, обобществление в которых коснется исключительно обрабатываемых земель, обслуживаемых «тракторными колоннами», без отмены частной собственности и без коллективного владения скотом. Постепенная и ограниченная коллективизация должна была строиться на добровольных началах и с учетом реальных возможностей государства поставлять технику и специалистов.

Однако победил более радикальный вариант, предложенный ВСНХ, который без особых на то оснований, но в нужном политическом ключе предлагал увеличить капиталовложения в 4 раза по сравнению с периодом 1924-28 гг. и добиться роста промышленного производства на 135 %, а национального дохода на 82%.

Но даже этот план подвергся многочисленным корректировкам в сторону повышения. Речь, собственно, шла уже не о нем, а о беге наперегонки со временем. Думается, что Сталин не был настолько наивен, чтобы всерьез считать «деревенских капиталистов» виновными в провале экономической политики Советов. А если он так и считал, то рядом с ним были более образованные люди, которые, конечно, поняли, что попытка большевиков игнорировать объективные закономерности экономического развития потерпела крах. Естественно, никто не осмелился бы сказать об этом вслух, ни Сталину, ни народу. Но на карту было поставлено все, и отступать было некуда: речь шла о сохранении власти.

Учитывая состояние политического цейтнота, необходимы были радикальные меры, которые если бы и не изменили ситуацию в пользу социалистической власти, то хотя бы дали возможность «перевести стрелку», найти потенциальных виновников. В пользу нашего мнения говорит, например, факт темпов проведения коллективизации и ее размаха: вначале предполагалось к концу пятилетки обобществить 5 млн. крестьянских хозяйств. Но через несколько месяцев Колхозцентр объявил о необходимости коллективизации 8 млн. хозяйств только за 1930 г. и половины крестьянского населения к 1933 г. Еще через месяц говорится уже о 10 млн., затем о 13 млн., а к декабрю эта цифра вырастает до 30 млн.

Французский историк Н. Верт, считает, что «такое раздувание показателей плана свидетельствует не только о победе сталинской линии. Оно питалось иллюзией изменения положения вещей в деревне... сотни тысяч бедняков объединились в ТОЗЫ, чтобы при поддержке государства как-то повысить свое благосостояние, что в глазах большинства руководителей свидетельствовало об «обострении классовых противоречий» в деревне и о «неумолимой поступи коллективизации»³.

На наш взгляд, ускорение темпов коллективизации свидетельствует скорее о том, что политика по отношению к сельскому хозяйству Советской власти зашла в тупик, но, будучи не в состоянии вернуться назад, пыталась найти иной выход. Согласно диалектическому материализму, количество рано или поздно переходит в качество, и на это была последняя надежда. К тому же любой тоталитарный режим стремится объединить под одним девизом максимальное количество людей. Парадокс, но факт: большим количеством людей легче манипулировать, влиять на сознание людской массы легче, чем полностью подчинить своей воле отдельные личности.

Политика сплошной коллективизации формировалась в лихорадочных поисках выхода из сложившейся ситуации. При этом единственный возможный выход - экономическая самостоятельность крестьян при поддержке государства – игнорировался по политическим соображениям, поскольку означал фактический возврат к капиталистическим отношениям. Но природа экономики, видимо, просто не знает других вариантов.

Поэтому пришлось сделать  ставку на всеобщую коллективизацию, фактически безальтернативную. Формально предполагалось, что вступление в колхоз будет добровольным, так как крестьянин сразу должен понять выгоду, которую дает совместное хозяйствование. Но на самом деле, предложение вступить в колхоз во многих случаях звучало так, чтобы от него «не смогли отказаться». Так все сельские коммунисты должны были «показывать пример» и вступать в колхоз под угрозой дисциплинарного наказания. В условиях, когда партия отождествлялась с госаппаратом, наказание по партийной линии фактически означало юридическую ответственность. Иногда наложение партвзыскания автоматически влекло ее за собою.