Постановления Конституционного Суда Российской Федерации в системе источников российского права

Некоторые авторы считают, что сама практика органов власти фактически придает итоговым решениям и определениям "с позитивным содержанием" характер нормативных актов11. В.А. Рыжов указывает вообще на наличие особого вида нормативных актов - нормативные акты органов конституционного контроля12.

Некоторые авторы определяют решения Конституционного Суда как форму выражения официальной конституционной доктрины13. Правовая доктрина, в том числе конституционная, понятие многогранное применительно к анализу правовой системы. Это и правовые теории, и авторитетное мнение ученых-юристов по правовым вопросам, и признанные научные труды в области права и государства, и комментарии законодательства14. Однако конституционная доктрина формируется лишь совокупностью решений Конституционного Суда, а точнее, их правовых позиций, поэтому признавать доктрину официальным источником отечественного права пока преждевременно, в рассматриваемом случае она является чем-то внешним при ее восприятии законодателями, судьями и правоприменителями.

В.Д. Зорькин выражает мнение, что решения Конституционного Суда по делам о проверке конституционности нормативных актов имеют нормативный характер и одновременно приобретают прецедентное значение15.

Чаще всего в научной литературе решения Конституционного Суда РФ и содержащиеся в них правовые позиции рассматриваются как судебные прецеденты (Ж.И. Овсепян16, Г.А. Гаджиев17,Н.Л. Гранат и В.В. Лазарев18, Б.С. Эбзеев19., С.В. Поленина, Л.В. Смирнов, А.Б. Дорохова, Б.Н. Топорнин, В.А. Туманов, В.М. Жуйков и др.).

Понятие прецедента, равно как и любого другого источника права, весьма сложное и многостороннее. Оно отражает исторические, социальные, политические и иные традиции и специфические условия существования той правовой среды, в пределах которой прецедент возникает и функционирует, и в то же время в значительной степени зависит от них. В каждой национальной правовой системе и правовой семье имеют место свои особенности судейского права и, соответственно, судебного прецедента, а нередко - свое собственное представление о том, что собой представляет судебный прецедент. Поэтому говорить о том, что российский прецедент должен быть точной копией, скажем, английского "классического" прецедента, безусловно, ошибочно, и опыт применения прецедента в разных странах убедительно доказывает это20 <23>.

В силу вышеизложенного и исходя из опыта разных стран, М.Н. Марченко выделяет следующие атрибуты рассматриваемого правового феномена - судебного прецедента:

• порождение судебных прецедентов только высшими судебными инстанциями;
• их нормативный характер, проявляющийся в содержании прецедента как общих норм, так и зарождающихся правовых принципов;
• общеобязательный характер прецедента как для нижестоящих судов, так и для всех иных государственных органов и должностных лиц;
• определенная связанность высших судебных инстанций своими собственными решениями;
• обнародование судебных решений прецедентного характера в бюллетенях или других официальных изданиях и в этом смысле - писаный характер прецедента;
• формирование и функционирование прецедента на основе действующего законодательства и в этом смысле его вторичный характер по сравнению с законом;
• выступление прецедента в качестве источника права;
• направленность прецедентов не только на более эффективное и квалифицированное рассмотрение судами конкретных дел, но и на устранение пробелов в праве и двусмысленностей в законах и других нормативных правовых актах.

Все перечисленные признаки и черты в равной степени применимы к постановлениям Конституционного Суда РФ, что свидетельствует о тождественности рассматриваемых правовых явлений.

Более того, если обратиться к английской доктрине судебного прецедента, можно выявить схожие черты между прецедентами английского судопроизводства и постановлениями Конституционного Суда РФ. Так, признак общеобязательности решений Конституционного Суда отвечает своими требованиями принципу прецедента в английском праве21. Механизм и приемы формирования правовых позиций Конституционного Суда во многом схожи с формированием английского судебного прецедента. Совершенно справедливо Г.А. Гаджиев рассматривает правовую позицию Суда как аналог того, что в английской доктрине принято называть ratio decidenti, т.е. сущность, основание решения, собственно правовую норму, носящую обязательный характер, все остальное в мотивировке судебного решения, не имеющее принципиального значения для окончательного вывода - obiter dictum ("попутно сказанное"). Традиционно английские юристы уделяют много внимания технике различения ratio decidenti и obiter dictum, так как четкой границы между ними установить невозможно. Применительно к правовым позициям Конституционного Суда РФ это тоже весьма актуально, так как в постановлениях Суда содержатся и нормы права, и доводы, имеющие убеждающий характер, которые порой сложно отделить друг от друга.

Все это свидетельствует о том, что постановления Конституционного Суда при детальном их изучении совпадают с общей характеристикой судебного прецедента, за небольшим лишь исключением, связанным с общеобязательной силой решений, которые должны исполняться всеми государственными и иными органами, а не только адресатами конкретного спора.

Однако с данным выводом согласны не все авторы, исследующие рассматриваемую проблему. Анализируя аргументы в пользу непризнания за постановлениями Суда характера судебного прецедента, по мнению Захарова В.В.22, решения КС РФ, устанавливающие неконституционность действующих норм права, не могут расцениваться в качестве судебных прецедентов. Под прецедентом в праве понимают поведение в определенной ситуации, которое рассматривается как образец при аналогичных обстоятельствах. Судебный прецедент - решение по конкретному делу, являющееся обязательным для судов той же или нижестоящей инстанции при решении аналогичных дел23. Та часть судебного решения, которая излагает норму, получила наименование "ratio decidendi" ("основание решения"), в отличие от "obiter dictum" ("попутно сказанного"), хотя и отмечается условность данных понятий и возможность их перетекания друг в друга24. Следует оговориться, что прецедент является все-таки элементом особой правовой системы, его основные характеристики достаточно жестко к ней привязаны. Кроме того, существует определенный механизм создания прецедента, это возможно и в результате принятия нескольких судебных решений. "Формирование прецедента чаще всего не единичный, кратковременный акт, а длительный творческий процесс"25. Сфера же обязательности прецедента зависит от положения в судебной системе как суда, разрешающего аналогичное дело, так и суда, чье решение берется за образец.

Решение Конституционного Суда от судебного прецедента отличают следующие признаки:

• отсутствие тождественности в процессе последующего применения рассматриваемого вида решений Конституционного Суда, нет ни аналогичного применения права, ни аналогичного дела, поскольку КС РФ обладает исключительной компетенцией лишения норм силы. Иные правоприменители могут оценивать не конституционность нормы, а лишь ее "аналогичность" уже признанной неконституционной, данная норма в результате такой оценки правоприменителя силу не утрачивает, поскольку она уже утратила силу и уже неконституционна;
• решение Конституционного Суда касается не только судов, но и всех правоприменителей;
• при вынесении одного из видов "отказных" определений Конституционный Суд не применяет свое первоначальное решение как прецедент, в определении он указывает на то, что данный вопрос уже был рассмотрен, по нему было принято решение, достаточное для того, чтобы вновь оспариваемая норма считалась утратившей силу;
• судебный прецедент, как правило, возникает в связи с рассмотрением конкретного дела.

Решения же Конституционного Суда о неконституционности изначально направлены на изменение совокупности правовых норм, регулирующих общественные отношения. Хотя КС РФ и принимает жалобу (запрос) от конкретного лица, в данном случае не происходит ни установления фактических обстоятельств, ни разрешения спора об индивидуальных правах. Необходимо оговориться, что КС РФ, в принципе, может заниматься установлением фактических обстоятельств, однако ст. 3 Федерального закона "О Конституционном Суде Российской Федерации"26 содержит положение, согласно которому Суд воздерживается от установления и исследования фактических обстоятельств во всех случаях, когда это входит в компетенцию других судов или иных органов.

Е.И. Козлова указывает на то, что решения Конституционного Суда нельзя считать судебными прецедентами, они не могут заменять закон при решении конкретных дел, исключительно ими не могут обосновываться решения судов, как это имеет место при существовании института прецедента27. И это, верно, поскольку для правоприменения приоритетными являются регулятивные нормы, каковых решения КС РФ не должны содержать.

По мнению Куровой Н.Н.28, все эти отличительные признаки обусловлены особым правовым статусом Конституционного Суда РФ как органа конституционного контроля, их можно отнести к национальной специфике российской правовой системы, ведь только постановления Конституционного Суда обладают свойствами общеобязательности, окончательности и непреодолимости. Отсутствие же в "отказных" определениях указания на прецедентность ранее вынесенного решения по аналогичному спору фактически не лишает это решение сущности судебного прецедента, являющегося образцом для всех правоприменителей при разрешении схожих по содержанию дел.

Совокупность признаков рассматриваемого вида решений Конституционного Суда не позволяет с однозначностью отнести их и к нормативным актам. Для такого акта наиболее существенны два момента:

• он выступает в качестве правотворческого акта, источника права, направленного на установление, отмену или изменение юридических норм;
• он является формой бытия, существования правовых норм29 <18>. Ряд исследователей в этой связи выражают мнение, что постановление КС РФ о признании правового положения неконституционным влечет отмену соответствующей нормы.
• Таким образом, решения Суда вполне подпадают под определение нормативного правового акта30.

Как представляется, решение КС РФ, устанавливающее неконституционность нормы права, хотя и соответствует трем основным критериям нормативного акта (неопределенность адресата; возможность неоднократного применения; действие вне зависимости от изменения или прекращения индивидуальных правоотношений), не может быть отнесено к нормативным актам, поскольку:

• решение Суда не предназначено для регулирования общественных отношений во всех случаях, носит охранительный характер, цель деятельности Суда - способствовать лишению силы исключительно неконституционной нормы, решение не создает взамен новых "положительных" регулятивных норм права, в случае пробела в законодательстве непосредственным регулятором выступает Конституция;
• Суд не вправе принимать решение по собственной инициативе, что вообще не характерно для органов, издающих нормативные акты;
• деятельность Суда носит производный характер, необходимо наличие предмета проверки;
• цель существования нормативного акта - возможность применения его к конкретным обстоятельствам, фактической ситуации. Для разрешения конкретной ситуации решения Суда недостаточно, оно для этого и не предназначено, необходимы нормы регулятивного характера. Решения, устанавливающие неконституционность норм, носят своеобразный производный характер, однако рассматривать их как вторичный источник права, применяемый при неясности или недостаточности первичного, нет никаких оснований. Решение КС РФ подлежит непосредственному применению, вне зависимости от того, поспешил ли законодатель привести неконституционную норму в соответствие с Конституцией. Можно вести речь лишь о дополнительном, но обязательном, а не факультативном характере такого источника права;
• отмены акта решением Суда в формально-юридическом смысле не происходит (поскольку законодательство различает понятия "лишение силы" и "отмена"), решение Суда способствует лишению силы не только конкретной нормы закона, а нормы с определенным содержанием. Таким образом, сфера действия решения здесь иная, чем у нормативного акта, отменяющего конкретную норму;
• признание за решениями Суда характера нормативных актов напрямую противоречит принципу разделения властей;
• решение Суда принимается на основании индивидуального обращения, которое имеет мало общего с правотворческой инициативой;
• решение принимается судебным органом и только в юрисдикционной процедуре;
• вступление решения в силу не связано с моментом опубликования;
• в результате решения Суда возможно лишение силы нормативных актов различного уровня (что, однако, не является достаточным основанием для вывода об изменении юридической силы решения в каждом конкретном случае).

Для системы нормативных актов характерно иерархическое построение. Включение же в данную систему актов Суда нарушает ее необходимые целостность и единство. Нельзя говорить и о прямом превосходстве юридической силы только решения над силой акта. Лишение акта силы, хотя оно и связывается, в конечном счете, с решением Суда (это исключительная компетенция Суда), имеет две причины:

• противоречие его Конституции, обладающей высшей юридической силой; 2)
• установление данного обстоятельства решением Суда.

Т.Г. Морщакова придерживается точки зрения, согласно которой правовая позиция Конституционного Суда является особым видом преюдиции. Под "преюдициальностью" понимают "обязательность для всех судов, рассматривающих дело, принять без проверки и доказательств факты, ранее установленные вступившим в законную силу судебным решением или приговором по какому-либо другому делу"31. Решение Конституционного Суда, на взгляд Захарова В.В.32, правовой преюдицией не является, поскольку преюдиция касается вопроса факта, решение же Суда, как уже отмечалось, нормативно (общеобязательно) по своей сути. Предполагается, что другой суд, который принимает без исследования установленные факты, сам имеет необходимое полномочие на их установление (даже в том случае, когда эти суды осуществляют разные формы судопроизводства). Однако существует принципиальная разница между последствиями такого "установления". Никакой другой суд, кроме Конституционного, не вправе, даже установив несоответствие нормативного акта Конституции, заявить о лишении его на этом основании юридической силы. Значение же решения Конституционного Суда состоит не только в простой констатации такого "несоответствия", но и в лишении оспариваемого акта силы; само знание о неконституционности в данной ситуации имеет второстепенное значение. Любой суд, рассматривая аналогичную уже признанной неконституционной норму, не вправе признать ее неконституционной, данная норма уже лишена силы. Также следует отметить, что в отечественном процессуальном законодательстве возможность использования судебной преюдиции тесно связана с субъектным составом участников дел (он должен совпадать), в отношении же использования преюдициального значения решений Конституционного Суда такое ограничение явно не применимо, встает вопрос о пределах такой "преюдиции". Непонятно, как быть тогда с правилом обязательности установления данного "факта" для самого Конституционного Суда, поскольку предусмотрена возможность пересмотра его правовых позиций. По мнению Н.Н. Куровой33 Постановление Конституционного Суда правовой преюдицией не может являться, так как преюдиция касается вопроса факта, а решение суда нормативно, общеобязательно по своей сути. Кроме того, в российском процессуальном законодательстве возможность использования судебной преюдиции тесно связана с субъектным составом участников дел, который должен совпадать. Таким образом, сведение значения решений Конституционного Суда только к преюдициальности обедняет их характеристику как решений нормативно-интерпретационного характера и роль Конституционного Суда как "позитивного законодателя".