Консерватизм в западной политической мысли

Республиканскими публицистами поднималась тема реставрации монархии, но лейтмотивом их работ была, якобы  имеющая место необходимость  новой революции. На этом основании  они агитировали против реставрации, а следовательно против революции. Подобной софистикой республиканцы стремились посеять сомнения у тех представителей контрреволюционного направления, которые не являлись монархистами, но и не причисляли себя к сторонникам действовавших республиканских порядков. В основе подобной пропаганды лежал страх тех, кто смог улучшить своё положение за счёт революции²⁵, но в целом такие софизмы используются политиками, имеющими основания опасаться потери власти, а с нею и неприкосновенности. Автор привёл пример подобных спекуляций в революционной Франции с целью провести грань между политическим консерватизмом и демагогией, основанной на чувстве страха перед необходимыми изменениями.

Вопрос о разграничении  революции и контрреволюции проходит красной нитью сквозь «Рассуждения…» де Местра, и он был первым публицистом Нового времени, который затронул эту тему. Основные аргументы де Местра, которые стали аргументами французских роялистов первой половины XIX в., консерваторов эпохи Третьей Республики и французских ультраправых XX в.

Французская революция совершалась  как комплекс преступлений против личности и государства, в ходе которого была ниспровергнута религия, унижена мораль, оплёвана национальная история и  нарушены права собственности. Трудно предположить, что для восстановления поруганной чести, будут совершены  ещё более чудовищные преступления, также как невозможно представить  приговор суда актом личного возмездия. Напротив, для восстановления порядка  необходимо призвать всевозможные добродетели, которые имели место быть ранее, и это продиктовано самой природой созидания, как процесса, противоположного разрушению²⁶.

Трагедия революции подавило народ Франции, измотав его годами политической смуты, экономической  нестабильности и военной экспансии. Народ впал в политическую летаргию, вызванную террором, окончание которого воспринималось как лучшее, из возможных  благ. Однако, террор посеял свои кровавые семена, которые вполне могли взойти чудовищными плодами, если не выкорчевать их с корнем до того, как они начнут цвести.

Воспринимая контрреволюцию, как творческий процесс восстановления, неверно апеллировать к возможным  репрессиям с целью её дискредитации, т.к. самая идея контрреволюции подразумевает  не откат к дореволюционному состоянию, как это пытались представить  французские республиканцы, а необходимую  реформу, вытекающую из естественного  порядка вещей, целью которой  поставлено достижение былого единства и установление свободы.

Принцип равенства, возведённый  революционерами в национальный девиз, воплотился не в равных правах, а в принудительном уравнении  пороков и добродетелей, потери ценностей  и естественной иерархии. Французские  революционеры гордились тем, что  должности революционного государства  были открыты для замещения каждым, но, в сущности, здесь нет поводов  для гордости, т.к. если должность  не возвышает человека, то он ничего не получает²⁷.

Приход законного короля необходим, и эта потребность  вытекает не из идеологии, а из реальной политики, ведь за многовековой период существования французской монархии, короли Франции были не просто носителями суверенитета, с чем не справлялась  Первая Республика, но они также  напрямую управляли государством, которое  под сенью скипетра Карла Великого не подвергалось той внутриполитической опасности, какой её подвергло революционное  правительство.

Имущественный вопрос был  одним из ключевых положений французских  контрреволюционеров, которые стремились провести реституцию. Как уже было сказано выше, это положение отталкивало  лиц, получивших прибыль за счёт присвоения бывшего имущества Короны. С другой стороны, конфискации и казни, проведённые  в годы якобинского террора, превратили большую часть недвижимого имущества  в объекты спекулятивной перепродажи, в результате чего государство столкнулось  с проблемой сокращения реального  сектора экономики, ростом нищеты, эскалацией преступности и оттока капиталов²⁸.

Поднимая вопрос о возмездии, необходимо понять тот факт, что  правление, опирающееся на законную основу, легитимированную на заре существования  самого государства и устоявшуюся  за века, не нуждается в возмездии, а напротив готово к амнистии. Возмездия  следует бояться при отсутствии законной  власти, когда никто  не имеет обязанности их пресекать. Апеллируя к опыту Английской революции 1642 года и реставрации  Стюартов можно говорить не о мести, а о правосудии в отношении  тех, кто повинен в преступлениях  революции. Опасения мести со стороны  контрреволюционеров проистекает  из осознания совершённых преступлений, но месть не является созидательным  порывом и потому отсутствует  в арсенале средств восстановления законности.

Люди обманываются софизмом, предполагающим, что террор одной  фракции в годы власти порождает  террор противоположной фракции  после её прихода во власть. Подобное утверждение может быть верным только при условии равного соотношения  пороков и добродетелей у двух абстрактных фракций. Якобинский террор был прямой иллюстрацией того, что  народ Франции уже не смог бы претерпеть большего попрания своих прав от противников  якобинцев.

Франция была вымотана потрясениями, войнами и террором. Французский  народ был доведён до апатичного отчаяния революцией и последовавшим  за ним лихолетьем. В этой связи, нужно понять полнейшую незаинтересованность контрреволюционеров в усугублении  национального бедствия посредством  развёртывания нового террора и  новых преследований. Контрреволюцию нужно понимать не как противоположную революцию, а как противоположность революции, и, следовательно, её решительный конец.

Французская революция 1789 года всколыхнула все стороны жизни  народов Европы. Революционный террор породил явление французского роялизма, принципы которого впоследствии легли  в основу консерватизма. Если английские публицисты вели теоретические споры, опираясь на опыт собственных революций  и сравнение их с произошедшими  во Франции событиями, то французские  роялисты были непосредственными участниками  этих событий и свидетелями революционного процесса. Затянувшийся процесс перелома ценностей обезкровил французскую нацию, и подорвал основы существования независимости государства, к которым апеллировали контрреволюционеры. Переворот 18 брюмера не являл собой классическую контрреволюцию, но остановил революционный процесс и позволил заняться не пустым законотворчеством, а государственным строительством, к чему призывал Жозеф де Местр.

Консерватизм получил  признание во Франции, и вся её история от битвы при Ватерлоо и до 1871 года демонстрировала множество  разных попыток наиболее безболезненно  осуществить принципы де Местра. Однако, консерваторы во Франции увлеклись межфракционной борьбой, которая, в конечном итоге, привела к их окончательному поражению в 1870-е годы.

Тем не менее, протест Жозефа де Местра, изложенный им в «Рассуждениях…», оказал сильнейшее идеологическое влияние, роль которого в остановке революционного процесса нельзя переоценить. Во всяком случае, именно призыву де Местра французская монархия обязана пятьюдесятью годами своего пост-наполеоновского периода.

Лейтмотив «Рассуждений о  Франции» можно вывести во фразе  «ломать – не строить», применительно  к государству. Созидательная деятельность, исключающая из себя пустое творчество, должна быть направлена на сохранение имеющихся ценностей, упрочнение справедливых порядков и отстаивание необходимой  свободы.

Глава II. Консерватизм в реальной политике

2.1 Клеменс фон Меттерних как первый консерватор

Между формированиями основных принципов консерватизма и возможностью их реализации в политике должно было пройти определённое время. Тезисы, которые  сформулировал Бёрк, должны были усвоиться неравнодушной аудиторией британских лордов и европейских дипломатов, а своеобразная политическая программа де Местра, отчасти написанная в виде прогноза, была обязана пройти испытание на достоверность, которым явился переворот 18 брюмера и воцарение Наполеона Бонапарта.

Колесо истории повернулось  таким образом, что изложенные де Местром принципы консерватизма были развиты противниками Наполеона Бонапарта – монарха, который покончил со смутой и воссоздал французскую нацию из руин революции. Более того, развитие принципов консерватизма предполагалось как внешнеполитическая мера держав-победителей, призванная не допустить появления ещё одного наполеона, удерживая мир в балансе между его идеализируемым положением на 1791 год и реальной обстановкой, сложившейся после битвы при Ватерлоо. Венский конгресс держав-победительниц 1815 года закрепил этот международный баланс, и лёг в основу европейской дипломатии вплоть до формирования Версальско-Вашингтонской системы в 1918-1919 гг.

Важнейшую роль в Венском  конгрессе играл молодой дипломат австрийский Клеменс фон Меттерних, для которого это мероприятие стало отправной точкой политической карьеры, на протяжении которой он стал живым памятником консервативным идеям и символом их потенциала в реальной политике.

Автор не ставит цели подробного ознакомления с биографией Меттерниха, доступной в свободных источниках, однако в данном исследовании нельзя не упомянуть важнейшего штриха к  портрету князя, из-за которого он стал объектом изучения в данной работе: в XIX веке, эпохе постнаполеоновского национализма и колониализма, Меттерних оставался продуктом XVIII века – эпохи Просвещения, что проявлялось в его образовании, манерах и образе мышления²⁹.

Первым значительным достижением  князя Меттерниха был мирный договор  в Фонтебло, который позволил Австрии «перевести дух» после неудачной военной кампании, а для самого князя стал первой встречей с Наполеоном Бонапартом. В дальнейшем, вся дипломатия Меттерниха будет являть попытку сохранить Австрию такой, какой она стала после ликвидации Священной Римской Империи и провозглашении эрцгерцога Франца II уже императором Австрии.

Летом 1813 года Австрия, которой  до этого приходилось вести осторожную политику в отношении Франции, официально присоединилась к антифранцузской  коалиции, и, усилиями Меттерниха, смогла занять в ней ведущее место. Всего  через год, именно Вена была выбрана  городом для конгресса, перекроившего  карту Европы.

Политика в отношении  Французской Империи была обусловлена  необходимостью борьбы за существование  Австрии. При этом, Меттерних был категорическим противником «всенародного сопротивления», т.е. мобилизации широких масс населения, по образцу регулярной армии Франции, для борьбы за территориальную целостность государства. В «вооружённом народе» ему виделась куда более явная опасность, нежели польза, а немецкие ополченцы представлялись ему подобием французских санкюлотов³⁰.

В отношении реставрационистских настроений в самой Франции, Меттерних не питал иллюзий и придерживался прагматичного мнения о том, что легитимность Бонапартов может быть признана, если их царствование обеспечат большую стабильность международных отношений, чем реставрация Бурбонов. Естественно, что князь не чувствовал к императору французов личной обиды, подобной тем, которые чувствовали поверженные им монархи. Этот пример говорит не столько о прелате прагматизма над консерватизмом у князя, сколько об убеждении Меттерниха в возможности сосуществования новой династии и старых традиций, и, кроме того, готовностью примириться с неизбежными следствиями революционных войн во имя стабилизации обстановки в целом, мирного восстановления разрушенного, и эволюционно-поступательного развития в дальнейшем.

Решительная перекройка карты  Европы, которая хотя и прибавила  короне Габсбургов несколько «бриллиантов»  в виде Венеции, Ломбардии и Тироля, пошатнуло дипломатическое положение  Австрии в среде германских государств, где ей ныне приходилось считаться  с многократно усилившейся Пруссией, способной оспорить лидерство Вены и возведёнными в ранг королевств Баварией, Баденом и Вюртембергом, которые были частью австрийской  сферы влияния до наполеоновских войн. Избавление от опасности французской гегемонии поставила вопрос о гегемонии одной из держав-победительниц, прежде всего – России, чего пытался не допустить Меттерних. Он являлся автором дипломатической концепции «совместного равноправия держав», что подразумевало собой не просто систему сдержек и противовесов, а полноценное военно-политическое сотрудничество, имевшее целью сохранение и удержание текущего порядка вещей³¹.

Австрийская Империя была наследницей феодального децентрализованного  государства, в прошлом объединённого  лишь монархом из династии Габсбургов. Слабость центробежных тенденций и  распространение национально-революционных  идей в Италии и Германии напрямую угрожали целостности Дунайской  монархии, её взаимосвязи как с государствами Германского Союза, так и с отдельными частями короны Габсбургов. Удержание ситуации под контролем подразумевало, с одной стороны, создание для ведущей державы континента условий постоянного напряжения, а с другой – жёсткие контрреволюционные меры внутри самой страны и вышеупомянутую политику вмешательства в дела иных государств с целью понудить к соблюдению Парижского мирного договора и решений Венского конгресса³². В этом заключалась сущность «системы Меттерниха», запаса прочности которой, с оговорками, хватило до 1 августа 1914 года.