СПАРТИАТЫ
Все полноправные граждане Спарты
являлись членами общины равных
и могли называть себя спартиатами.
Термин «спартиаты» использовался
для отличия спартанских граждан
от периеков и илотов. В трудах античных
авторов, которые по большей части являются
историями войн, довольно трудно и редко
можно выделить спартиатов как отдельную
социальную группу. Это объясняется тем,
что спартанское войско, обязательно включавшее
в себя и периеков, обозначалось, как правило,
общим для этих двух категорий этниконом
– лакедемоняне. Однако, если по ходу изложения
надо выделить спартиатов из общей массы
лакедемонян, источники легко это делали.
Об этом свидетельствует ряд мест у Геродота,
Исократа и других греческих авторов.
Но очень рано, уже, вероятно, в
период архаики, появился ещё
один термин для обозначения
спартанских граждан – «равные»
или в греческом варианте –
«гомеи». Этот термин зафиксирован для
времени Ликурга и основания Тарента.
Пока спартанский гражданский коллектив
в своей массе был единым, оба термина
«спартиаты» и «гомеи» - скорее всего,
были синонимами и, соответственно, эквивалентами
спартанскому гражданству. В архаический
период, по крайней мере, сословие равных
соответствовало и совпадало со всем гражданством.
Конечно, слово «гомеи» вряд ли могло
быть вполне официальным обозначением
полноправных спартанских граждан. Скорее
всего, оно возникло в среде самих спартиатов
в ещё достаточно раннее время. Оно использовалось
членами гражданской корпорации для горделивого
подчёркивания своего особого аристократического
равенства и никакой другой нагрузки вплоть
до начала IV в. До н.э. в себе не несло.
Само появление такого термина, как «равные»,
свидетельствует о высочайшем самосознании
спартиатов, которые очень рано стали
осознавать себя членами аристократической
корпорации.
По мнению древних авторов,
именно Ликург подтолкнул спартанское
общество к формированию подобного
гражданского коллектива, между
членами которого существовали
сложные многоуровневые связи.
По словам Исократа, сохранение корпоративного
единства было главной целью законодателя:
«Лишь для себя они установили равноправие
и такую демократию, какая необходима
для тех, кто намерен сохранить единодушие
граждан» (ХII, 178). Конечно, то, что Исократ
называет демократией, на самом деле было
аристократическим равенством. Термин
«равные», как никакой другой, указывает
на сущность компромисса между спартанскими
«патрициями и плебеями», компромисса,
благодаря которому возникла уникальная
для греческого мира политическая структура.
Обеспечив народу одинаковые с аристократией
стартовые усилия, Ликург тем самым раздвинул
границы аристократии. После него весь
гражданский коллектив Спарты уже представлял
собой военную элиту, внутри которой постепенно
вырабатывались особый стиль жизни и особая
шкала ценностей.
Реформы Ликурга проходили в
период нарождающейся в Спарте
государственности. До Ликурга
Спарта представляла собой примитивную
общину. Слишком раннее законодательство
способствовало увековечиванию
в Спарте пережитков племенной
организации общества. Отсюда проистекает
удивительная коллекция экзотических
обычаев и порядков, свято хранимых
спартанцами в течении многих веков.
К таким пережиткам ещё племенной организации
общества относится и представление о
земле как о государственной собственности.
В Спарте верховным собственником земли,
бесспорно, считалось государство. Оно
наделяло всех граждан клерами и под угрозой
потери их заставляло выполнять свои
обязанности. Насколько укоренилось представление
о верховной собственности государства
на землю, видно из того, что это право
не подвергалось сомнению даже в период
эллинизма, когда в Спарте проводились
реформы Агиса и Клеомена.
Недопущение безусловной частной
собственности на землю было
обязательным условием для сохранения
за государством контрольных
функций. Спартанский полис был
заинтересован в увековечивании
существующих аграрных отношений.
Поэтому очень рано были выработаны
механизмы, выполняющие охранительные
функции. Так, была запрещена
купля-продажа земли даже в
таких замаскированных её видах,
как дарение и завещание. Ограничения
распространялись и на илотов.
Их реальные владельцы не имели
права ни продавать, ни отпускать
их на волю, ибо илоты точно
так же, как и земля, находились
под патронами государства. Такого
рода ограничения в период
архаики были явлением обычным
для многих греческих полисов.
По словам Аристотеля, «во многих
государствах в древнее время
законом запрещалось продавать
первоначальные наделы». Отмену
ограничений Аристотель связывал
с демократизацией общества.
Ликург, наделяя всех граждан
одинаковыми земельными участками,
клерами, верил, по-видимому, что
равная экономическая база окажется
надёжной основой для политического
равенства. По свидетельству Плутарха,
он разделил всю землю на
тридцать тысяч клеров для
периеков и девять тысяч – для спартанских
семей. Плутарх передаёт слова, якобы сказанные
Ликургом, осматривающим уже после реформы
спартанские поля: «Вся Лакония кажется
мне собственностью многих братьев, которые
только что её поделили». В этой фразе
выражено общее впечатление от спартанской
аграрной реформы с её искусственным уравниванием
и перераспределением так называемой
гражданской земли.
Без сомнения, политическое равенство
спартиатов первоначально имело
своей базой их экономическое
равенство, т.е. распределение
равных клеров среди всех спартанских
семей. Но «земельный режим», созданный
Ликургом, был равноправным только
в момент возникновения. Ведь
подобное экономическое равенство
трудно сохранить даже на протяжении
жизни одного поколения. Недаром
мотивировкой Первой Мессенской войны
было желание завоевать новые земли для
раздачи их малоимущим.
То, что спартанская система землевладения
разрегулировалась очень рано, видно из
целого ряда свидетельств. Так, Аристотель
говорит о том, что в Спарте к концу VIII
в. До н.э. сложилась чреватая гражданскими
смутами ситуация из-за дела парфениев
и требования передела земли. Об этом
же свидетельствуют и данные демографии.
Количество полноправных граждан постоянно
уменьшалось. Аристотель в «Политике»
не только отметил факт олигантропии,
имея в виду именно недостаток граждан,
а не населения вообще, но и правильно
интерпретировал его как результат спартанской
системы землевладения и наследования.
За фасадом декларативного равенства
тщательно скрывалось фактическое экономическое
неравенство. О наличии в Спарте богатых
людей свидетельствует, например, увлечение
спартанцев коневодством и участие их
в конных агонах в Олимпии, причём среди
их участников были представители одних
и тех же семей. Таким образом, для богатых
и знатных спартанцев участие в конных
ристалищах стало чем-то вроде семейной
традиции. Согласно Геродоту, содержание
лошадей – неизменный знак большого богатства.
Хотя конкретные данные о богатстве отдельных
спартиатов относятся уже к V в. до н.э.,
но экономическое равенство, конечно,
было фикцией и раньше.
Хотя с внешней стороны все
спартиаты выступали как «равные»,
подлинного равенства среди них
не было. Ведь одни могли приобретать
коней для участия в Олимпийских
играх, а другие трудом вносили
необходимый взнос сисситии, чтобы
сохранить свои гражданские права и привилегии.
В своём критическом обзоре спартанского
строя Аристотель справедливо отметил,
что обязательность равного взноса в сисситии
при кажущемся его демократизме была собственно
недемократической мерой, ибо она ложилась
тяжким бременем на бедных, не особенно
отягощая при этом богатых. «Не могут
считаться правильными и те законоположения,
которые были введены при установлении
сисситий…Средства на устройство их должно
давать скорее государство, как это имеет
место на Крите. У лакедемонян же каждый
обязан делать взносы, несмотря на то что
некоторые по причине крайней бедности
не в состоянии нести такие издержки, так
что получается результат, противоположный
намерению законодателя». Это замечание
Аристотеля свидетельствует о глубоком
понимании им социально сущности спартанского
государства: там, где правовое равенство
зависит от равенства экономического,
нарушением последнего даёт трещину
и вся социальная система.
Для пребывания в числе равных
мало было только экономической состоятельности.
Вот что говорит по этому поводу Ксенофонт:
«Ни с физической слабостью, ни с имущественным
недостатком он (Ликург) не считался; но
если кто-нибудь не станет исполнять закона,
того Ликург указал более не считать принадлежащим
к числу «равных» ». Согласно Ксенофонту,
основанием для понижения статуса, кроме
экономического фактора, могли быть также
неудачи на каком-либо этапе воспитания.
Любая физическая или моральная несостоятельность
могли привести спартанца к исключению
из числа равных. Таким образом, люди, потерпевшие
фиаско в период воспитания или не выбранные
в сисситии, автоматически не годились
для гоплитской службы и выбывали из числа
полноправных граждан.
Законодательство Ликурга утвердило
равенство граждан перед законом,
а наделение клерами сделало
их экономически свободными. Но
сохранение этой системы было
бы невозможно без жестокой
регламентации общественной и
личной жизни граждан. При огромной
количественной диспропорции спартиатов
и илотов Спарта, по замечанию
древних авторов, постепенно превратилась
в некое подобие военного лагеря,
где каждый член сообщества
обязан был исполнять свой
долг перед коллективом.
Структурирование общества по
военному образцу способствовало
сохранению в Спарте чёткого
деления на возрастные классы.
Для унифицированной и эффективной
подготовки молодых граждан была
создана достаточно рано система
общественного воспитания, или агогэ.
Сущность этой системы заключается в том,
что все мальчик гражданского происхождения
начиная с семилетнего возраста и до 18-20
лет получали одинаковое воспитание в
закрытых полувоенных школах (агелах),
где основное внимание обращалось на физическую
и идеологическую подготовку молодого
поколения. Внутри агел мальчики были
также разделены по возрастному принципу.
Воспитатели, развивая в них дух соревновательности
и соперничества, старались уже на ранних
этапах выделить их из среды лидеров. Таким
образом, фундаментом спартанского воспитания
было поощрение не только дисциплины,
но и личных заслуг. В дальнейшем по этому
же принципу выбирались кандидаты в корпус
всадников.
Прохождение полного образовательного
курса было обязательным условием
для инкорпорирования молодых
спартанцев в гражданский коллектив.
По словам Плутарха, «кто из
граждан не проходил всех ступеней
воспитания мальчиков, не имел
гражданских прав».
Достигнув двадцатилетнего возраста,
спартанцы получали гражданские
права и становились членами
сисситий. Но вплоть до тридцати лет они
продолжали оставаться под полным контролем
воспитателей, педономов. Надзор над ними
осуществляли также их сотоварищи по сисситиям
из старших возрастных групп. Они следили
за тем, чтобы молодые граждане не отходили
от регламентированного типа поведения
даже в мелочах. На все возрастные классы
в Спарте распространялся этот принцип
– принцип полного соподчинения, при котором
более старшие возрастные группы выполняли
функцию контроля над младшими.
Только после тридцати лет
спартанец, наконец, покидал казарму
и получал право на частную
жизнь, хотя и в несколько
урезанном виде: ведь государство
осуществляло контроль и над
этой весьма деликатной сферой.
Безбрачие и отсутствие детей
считалось позором для гражданина,
и заслуживали общественного
порицания.
В условиях закрытого общества,
каким была Спарта, государственная
идеология успешно внедрялась
с помощью единообразного воспитания
и общего для всех спартиатов
стандарта поведения. Для чистоты
эксперимента, как свидетельствуют
древние авторы, спартанские власти
старались не выпускать собственных
граждан за пределы страны
и ограничивать въезд иностранцев
в Спарту.
Объединяющим началом для всех
спартанцев было членство их
сисситиях (буквальное значение этого
слова – «совместное питание» или «общий
стол»), которое воспринималось как знак
принадлежности к числу «равных». Сисситии
были центром общественной жизни Спарты.
Процедура приёма новых членов наводит
на мысль о разной притягательной ценности
отдельных «обеденных клубов» в глазах
вновь поступающих. При внешне соблюдаемом
декларативном равенстве отдельные сисситии,
по-видимому, не были равны между собой.
Молодые люди распределялись по сисситиям
в зависимости от своего имущественного
и социального положения. Возможно, в одних
и тех же сисситиях пребывали в течение
долгого времени люди из определённых
семей, т.е. сисситий могли быть наследственными.
Спартанские аристократы, групповым обозначением
которых было, вероятно, выражение «Гераклиды»,
т.е. потомки Геракла, использовали сисситии
как своеобразную социальную нишу, где
они пребывали в кругу себе подобных. Членами
«обеденных клубов» можно было стать,
скорее всего, и по рекомендации старших
товарищей, как это было, например, на Крите.
Таким образом, изначально в организации
сисситий присутствовал сословно-наследственный
принцип. Это касалось не только членства,
но и потребления продуктов, которое также,
вероятно, не было одинаковым. Ведь равные
взносы вовсе не мешали людям богатым
и знатным поставлять дополнительные
продукты для своих сотрапезников. Это
была своеобразная форма литургии, характерная
именно для Спарты.
Сисситии были важным элементом спартанской
военной структуры. В этой паравоенной
организации культивировался дух военного
братства. Мнение узкого круга сотрапезников
(15-20 человек) для любого члена сисситий
было настолько значимо, что полностью
определяло стиль его поведения, как в
мирное, так и в военное время. Сисситии
способствовали закреплению определённых
ценностных установок и выработке чувства
групповой идентичности. Подобное самосознание
способствовало успеху формирования в
Спарте массовой военной элиты.