Политическая деятельность Алкивиада

Алкивиад имел все  основания, как объективные, так  и субъективные, считать себя избранным  среди избранных и вполне мог  желать получить абсолютную власть, или, на крайний случай, стать во главе некоего «круга избранных». Но желал ли он тирании или государственного переворота? Или он планировал умело использовать слабые стороны демократического устройства, создать такие условия, в которых Афины добровольно положат власть к его ногам? Последнее становится более убедительным предположением, если мы проанализируем поведение и действия Алкивиада вплоть до начала сицилийской кампании 415 г. до н.э.

Практически все действия Алкивиада в этот период оцениваются Фукидидом и Плутархом как бесполезный, бесцельный эпатаж распущенного, сластолюбивого человека. Могут ли эти поступки быть частью большого, тщательно взвешенного и продуманного плана? Доказательством продуманности, взвешенности «баловств» Алкивиада служат два случая. Один из них произошел при внесении общественных литургий: Алкивиад просто проходил мимо, когда производились литургии, и решил выяснить, в чем причина шума. «Узнав, что вносят пожертвования, (Алкивиад) подошел и тоже сделал взнос. Когда народ стал кричать и рукоплескать, Алкивиад забыл о перепеле, который был у него в гиматии. Птица, испугавшись, улетела, афиняне стали кричать еще больше, и многие, встав, принялись ее ловить», - описывает этот случай Плутарх¹⁷. Это, совершенно анекдотичное происшествие, послужило Алкивиаду серьезным уроком: чтобы вызвать восторг и радость толпы, не нужно предпринимать слишком многого; чтобы манипулировать людьми, порой достаточно улетевшей перепелки. Алкивиад вдруг понял, что власть над толпой можно захватить не только при помощи красноречия и добродетели. Алкивиад быстро сопоставил особенности афинского социума с собственными возможностями и «изобрел» политический пиар. Доказательством данного утверждения является второй случай, описанный Плутархом – знаменитый анекдот об Алкивиаде и его собаке. Важно не содержание анекдота, а то, что сказал Алкивиад, отвечая на вопросы об отрубленном собачьем хвосте: «Случилось так, как я желал: мне хотелось, чтобы афиняне болтали об этом и не говорили обо мне чего-нибудь худшего»¹⁸. Разве эти слова не являются лучшей формулировкой сущности политического пиара? Даже поступок с пощечиной, данной Гиппонику, имел глубоко продуманные и спланированные последствия; Алкивиад представил поступок как неудачную шутку. На самом же деле «шутка» была куда более продуманным и просчитанным планом. Во-первых, она была использована в качестве оригинального повода сватовства к дочери «самого богатого человека из когда-либо говоривших на греческом языке»¹⁹; во-вторых, Алкивиад опробовал, до какой меры афинский социум готов сносить попирание моральных и общественных устоев. Когда, благодаря удачно разыгранной сцене покаяния, оказалось, что афинский социум и сам Гиппоник с готовностью простили «шутку», то «инструментарий» создания информационных поводов у Алкивиада значительно обогатился. Помимо откровенного эпатажа Алкивиад применял в качестве средств политического пиара любые доступные слабости афинского социума: литургии, Олимпийские игры, хорегии, прения в народных собраниях. Когда же Алкивиад оказался в бегах, то удачно мимикрировал под особенности тех социумов, в которых ему приходилось жить.

Какова же была конечная цель «политического пиара» Алкивиада? Мы уже упоминали выше, что он мог стремится к модели, в которой  афиняне добровольно вручат ему полноту пожизненной власти. В своих комбинациях Алкивиад попался в собственную ловушку: его враги нашли такое слабое место афинского социума, прикосновение к которому оно не могло простить никогда. Но Алкивиад на самом деле не потерпел поражения; проанализировав ситуацию, он попытался извлечь из нее выгоды, а именно: максимально ослабить афинский социум с той целью, чтобы оказаться его избавителем, мессией, и вновь смоделировать ситуацию добровольного вручения власти. Когда же, казалось, цель была достигнута, удача отвернулась от хитроумного политика: «Если кто-нибудь был погублен собственной славой, так это именно Алкивиад»²⁰. Пытаясь управлять толпой, он стал ее заложником, из мессии превратился в неудобного для всех пария.

Таким образом, мы предположили, что Алкивиад использовал архаичные, по определению И.Е. Сурикова, политические методы только потому, что афинский социум положительно реагировал на них как на информационные поводы, манипулятивные стимулы. Алкивиада действительно можно назвать анахронизмом, поскольку он пытался вести политику по правилам, усовершенствованным и отточенным гораздо позже. Эпатаж и непрерывное создание вокруг себя информационных поводов как средство политической деятельности утвердились в ХХ в. С другой стороны, Алкивиад слишком подчеркнуто выставлял себя как представитель узкого круга избранных, элиты элит, которому позволено гораздо больше, чем простым смертным. Свидетельством тому является множество фактов, приводимых как Фукидидом, так и Плутархом; в частности, Плутарх упоминает, что Алкивиад с презрением относился к атлетам, часто происходившим из простонародья, а игру на флейте назвал занятием, не достойным благородного человека²¹. В этом был «обратный» анахронизм Алкивиада: эпоха, в которой он жил, уже не признавала аристократов и богачей, больше склоняясь к демагогам и лжецам. Именно поэтому Алкивиад и не смог стать первым античным политиком макиавеллиевского типа, умело сочетающим в себе свойства «льва и лисицы».

2.2. Политическая деятельность  Алкивиада и ее результаты

Политическую деятельность Алкивиада можно условно разделить  на три этапа: от начала активной политической деятельности до бегства в Спарту (около 420 г. – 415 г. до н.э.); период скитаний (415 – 411 гг. до н.э.) и период «падения с вершины славы» (411 – 404 гг. до н.э.).

Исследователи политической деятельности Алкивиада, анализируя первый ее период, концентрируют свое внимание на сицилийской кампании и сопровождавшем ее начало процессе преследования осквернителей  герм. Алкивиад был обвинен в святотатстве, при этом судебный процесс и сами обвинения фактически производились заочно, несмотря на требования Алкивиада разобраться со всем публично и в его присутствии. Сфабрикованность судебного разбирательства и самого инцидента не вызывает сомнений ни у античных, ни у современных исследователей. Само судебное преследование послужило Алкивиаду хорошим уроком и предостережением: враги воспользовались его же оружием. Провокация была совершена именно так и там, где и как скорее всего мог совершить ее Алкивиад. Но мы не будем подробно останавливаться на этом аспекте первого периоды политической деятельности Алкивиада. С точки зрения гипотезы о продуманном плане действий по манипуляции общественным сознанием нам интересны другие факты. В частности, именно в первый период своей политической деятельности Алкивиад «освежает» родственные и дружеские связи с различными полисами: Аргосом, Самосом, Эфесом, Хиосом, Лесбосом. Практически во всех перечисленных полисах появляются многочисленные «агенты влияния» Алкивиада, благодаря которым он мог в любое время получать актуальную информацию о положении дел и использовать ее в своих интересах. Наиболее активным образом Алкивиад использовал в своих интересах связь с Аргосом – крупным, стратегически значимым полисом на Пелопоннесе, территориально занимавшим буферное положение между Спартой и Аттикой. Алкивиад настолько распространил свое влияние на политическую элиту и демос Аргоса, что ему не составило труда оформить вхождение этого полиса в Афинский союз. Более того, он, тайно или явно, спонсировал восстание аргоссцев против Спарты, на свои средства привез в город архитекторов и каменщиков для возведения крепостных стен. Наконец, именно Алкивиад стоял за присоединением к Афинскому союзу мантинейцев и элейцев; по свидетельству Плутарха, «он (Алкивиад) разъединил и потряс почти весь Пелопоннес»²². Сам Алкивиад не упустил возможности напомнить о своих дипломатических победах: «Без больших для вас опасностей и расходов я привлек на нашу сторону могущественнейшие государства Пелопоннеса и заставил лакедемонян при Мантинее решить свою судьбу в один день»²³. Посольство, прибывшее из сицилийского г. Эгеста в Афины с просьбой о военной помощи в 415 г. до н.э., стало для Алкивиада подарком судьбы; он в полную силу использовал такие аргументы в пользу сицилийского похода как нанесение решающего удара по Сиракузам, а в дальнейшем и по Карфагену, как использование завоевания сицилийских территорий в качестве аргумента для объединения вокруг Афин всей Эллады. Если бы все мнимое воплотилось в жизнь, Алкивиад получил бы не Аттику, а всю Грецию в свое распоряжение. Однако короткого победоносного похода не вышло; вся масса афинской морской армады без толку перемещалась вокруг берегов Сицилии, при этом так и не получив обещанных эгестинцами богатств. И в этой обстановке за Алкивиадом из Афин прибывает специальная триера, чтобы арестовать его. Алкивиаду удается бежать и начинается период скитаний.

Действия Алкивиада, фактически поступившего на службу к спартанцам, во второй период его деятельности, можно назвать местью, но можно считать и новым воплощением плана по завоеванию власти в Афинах. Прекрасно понимая, что поражение сицилийской экспедиции надломит хребет всей военной мощи Афин, Алкивиад давал именно такие советы, которые позволяли максимизировать ущерб. Рано или поздно военный кризис достигнет своего апогея, и тогда, рассчитывал Алкивиад, он выскользнет из цепких объятий Спарты и совершит избавление Афин от позорного поражения. Именно по совету Алкивиада Спарта выслала вооруженное подкрепление Сиракузам; афинская морская армада в течение короткого времени потерпела полный крах; раз и навсегда было опровергнуто утверждение о том, что конек спартанцев – сухопутные битвы. Спартанцы начали теснить Афины там, где ранее те оставались монополистами.

В 412 г. до н.э. спартанский флот вышел в Эгеиду и направился к берегам Ионии с целью помощи отпавшим от Афин полисам. Алкивиад находился при флоте; пользуясь своими старыми связями, он переманил на спартанскую сторону целый ряд членов Афинской архэ, в том числе таких влиятельных, как Хиос и Милет. Однако очередными успехами Алкивиад опять нажил себе завистников, на этот раз в кругу спартанских властей, в конце концов отдавших приказ умертвить его. Узнав об этих происках, он в очередной раз вынужден был спасаться бегством. На этот раз он нашел убежище и покровительство в Сардах, при дворе персидского сатрапа Лидии Тиссаферна. И здесь Алкивиад быстро и мягко «вписался» в обстановку. Тиссаферн следовал большинству советов Алкивиада, называл его своим другом и даже переименовал в его честь лучший из своих садов. Алкивиад же давал сатрапу разного рода стратегические рекомендации. В частности, по его предложению Тиссаферн значительно урезал финансовую помощь спартанцам. В этот же период Алкивиад начинает тайные переговоры о возможном возвращении в Афины. В качестве временного плацдарма для подготовки афинского триумфа Алкивиад выбирает о.Самос, воспользовавшись старыми связями и собственным огромным влиянием во флоте. И в это время в Афинах происходит олигархический переворот; теперь Алкивиаду приходится использовать всю военную мощь флота не для государственного переворота в свою пользу (как это планировалось изначально), а для государственного переворота с целью реставрации демократии. Так Алкивиад принял на себя командование афинскими морскими силами. Воины призывали его немедленно вести флот на Афины, чтобы уничтожить проспартанское правительство. Однако Алкивиад помнил, что смертный приговор, вынесенный ему по делу об оскорблении герм, еще в силе, и не торопился. Спустя некоторое время афинская демократия была полностью восстановлена.

С 411 г. до н.э. начинается грандиозный триумф Алкивиада, длившийся  без перерывов около четырех  лет, серия громких побед над  спартанцами, достигнутых прежде всего  благодаря его полководческому таланту. В результате этих побед Пелопоннесская война вновь оказалась на грани стратегического перелома; перевес оказался на стороне Афин. 
В 407 г. до н.э., Алкивиад, в ореоле победителя и спасителя отечества, бывший изгнанник и беглец решился-таки отправиться в Афины. Алкивиада ожидал настоящий триумф. Уже за некоторое время до возвращения Алкивиада афинское народное собрание официально утвердило его в должности стратега. А теперь он в дополнение к этому получил целый ряд наград и вопреки всем афинским обычаям был провозглашен стратегом-автократором, единственным главнокомандующим всеми сухопутными и морскими силами. Это была высшая точка его карьеры. Оставалось сделать какой-нибудь последний шаг, чтобы объявить себя единоличным правителем государства, то есть захватить тираническую власть; граждане, измученные войной и внутриполитической нестабильностью, могли и не оказать значительного сопротивления. Однако этого последнего шага Алкивиад так и не сделал. В 406 г. до н.э. Алкивиада попадает в новую опалу со стороны государства, и вновь совершенно безосновательно. До 404 г. до н.э. Алкивиад пребывал в собственном поместье. Узнав о капитуляции Афин, он предпочел бежать под крыло к персидскому сатрапу Фарнабазу. По иронии судьбы, во главе нового афинского правительства стал Критий, - бывший лучший друг Алкивиада. Прекрасно зная характер Алкивиада и пользуясь ненавистью спартанцев к излишне хитрому политику, Критий убедил своих покровителей отправить к персам ультиматум с требованием уничтожить Алкивиада; ультиматум был исполнен.

Вполне очевидно, что  Алкивиаду все-таки на определенное время удалось достичь цели своих  пиар-комбинаций и манипуляций: ему  был вручен титул и полномочия автократора. Но почему же он не пошел  в реализации своей цели до конца? И.Е. Суриков отмечает, что среди причин, «внезапно» ставших препятствием для окончательной реализации планов Алкивиада стали полисное мышление и отсутствие массы вооруженных наемников из личной гвардии²⁴. Но насколько справедливо данное суждение? Ведь к моменту триумфального возвращения Алкивиада в Афины в 411 г. до н.э. ему было достаточно пошевелить бровью для того, чтобы флот и армия сделали все, что он захочет; на стороне Алкивиада оказывались и его «агенты влияния», и родственно-дружественные связи, и деньги, и ум, и полководческий талант. Неужели Алкивиад желал большего, а именно того, о чем проговорился, склоняя Афины к сицилийскому походу: объединения всех эллинов, которое признает полноту его личной власти?

Характеризуя результаты политической деятельности Алкивиада, можно сказать с уверенностью лишь одно: Алкивиад так или иначе «перемудрил» в своих политических играх, ни получив единоличной власти, ни трансформировав политический режим в Афинах, ни удовлетворив собственное тщеславие, ни научившись грамотно манипулировать толпой. Основным стратегическим просчетом Алкивиада стало его неумение собирать вокруг себя единомышленников, полностью преданных и готовых на любые жертвы ради единой цели. Подспудно Алкивиад осознавал это, стремясь исполнять большую часть важных мероприятий лично. В один из решающих моментов оказалось так, что Алкивиад выехал для сбора податей и налогов на финансирование военных действий, в то время как один из кормчих флота, в нарушение прямого приказа командующего, фактически погубил целую эскадру, спровоцировав спартанцев. Разве Алкивиад мог рассчитывать на успех военного переворота, когда во главе подчиненных им войск находились подобные люди, способные пренебрегать приказами ради демонстрации собственной удали и глупости? Разве могли окружать Алкивиада иные люди, которых он привлекал деньгами и сиюминутным авторитетом? Алкивиад, таким образом, не мог сыграть роль «солдатского императора».

Но выше мы упоминали  только о тех результатах политической деятельности, которые касаются непосредственно Алкивиада. Какие последствия его деятельность имела для Аттики? В свое время афинский мизантроп пожал Алкивиаду руку, сказав при этом: «Ты хорошо делаешь, что преуспеваешь, ибо в тебе растет большое зло для всех этих людей».²⁵ На самом деле, Алкивиад развернул свою активную политическую деятельность в тот период, когда афинская демократия отчетливо стала приобретать признаки «загнивания»; Перикл оставался столпом честности, добросовестности и прямолинейности в политических действиях среди моря демагогов, нуворишей и разнообразных аристократических тайных обществ, фактически захвативших власть в Афинах. Накануне начала Пелопоннесской войны Афины и городской социум представляли собой античный слепок современного «общества потребления», пресыщенного благами, зрелищами и удовольствиями; этот социум был пластичен и податлив, бурно реагируя практически на любые формы воздействия. Иначе говоря, к 431 г до н.э., по выражению Алкивиада, афинский социум находился в «присущей демократии разнузданности»²⁶. Этому обществу было достаточно лишь несколько толчков для того, чтобы оно начало свое падение в пропасть. Первым толчком стало начало Пелопоннесской войны и эпидемия в Афинах; вторым, - поражение сицилийского похода 415 г. до н.э., к которому, как уже указывалось, «приложил руку» Алкивиад. Но зло Алкивиада, причиненное Афинам, состояло вовсе не в крахе сицилийской экспедиции. Зло заключалось в той деятельности, которую он развернул до этого. Своим политическим эпатажем он еще больше развращал и расшатывал афинский социум, поощряя самых низких и беспринципных демагогов, по сравнению с которыми самого Алкивиада можно считать моральным эталоном политика. И тот кормчий, который не подчинился приказу Алкивиада и погубил афинскую эскадру именно в тот момент, когда удалось выйти из военного кризиса, просто скопировал поведение собственного полководца: если Алкивиаду позволено презирать общественные нормы и порядки, то и мне допустимо то же самое. Напрямую Алкивиад никак не способствовал краху Афинской архэ и демократии; но косвенно, всеми своими действиями, он оказался в роли соломинки, сломившей верблюжью спину.