Политический дискурс

3. Категории дискурса вообще  и политического дискурса в частности являются в настоящее время предметом научных дискуссий. Требуют освещения системообразующие признаки политического дискурса, его единицы, базовые концепты, функции, жанровые разновидности; нуждается в определении само понятие языка политики.

4. Политический дискурс относится  к особому типу общения, для  которого характерна высокая  степень манипулирования, и поэтому  выявление механизмов политической  коммуникации представляется значимым  для определения характеристик  языка как средства воздействия. В этом смысле важность изучения политического дискурса продиктована необходимостью поиска для политиков оптимальных путей речевого воздействия на аудиторию, с одной стороны, и необходимостью понимания аудиторией истинных интенций и скрытых приемов языкового манипулирования, с другой стороны.

 

1.3 Исследование политического дискурса

 

         В лингвистической литературе термин "политический дискурс" употребляется в двух смыслах: узком и широком. В широком смысле он включает такие формы общения, в которых к сфере политики относится хотя бы одна из составляющих: субъект, адресат либо содержание сообщения. В узком смысле политический дискурс - это разновидность дискурса, целью которого является завоевание, сохранение и осуществление политической власти. Мы, принимая широкое понимание дискурса, включаем также в него процесс и результат порождения и восприятия текстов плюс экстралингвистические факторы, влияющие на их порождение и восприятие. Кроме того, мы полагаем, что термин "дискурс" в современной лингвистике используется для обозначения разных видов речи и речевых произведений, осмысление которых должно строиться с учетом всей совокупности языковых и неязыковых факторов.

В последние годы исследования политического  дискурса довольно активно проводятся и в Республике Беларусь. Здесь следует прежде всего отметить серию коллективных монографий "Методология исследований политического дискурса" (в настоящее время опубликовано несколько выпусков) под редакцией И. Ф. Ухвановой-Шмыговой.

Краткий обзор литературы по проблеме позволяет нам сделать следующие выводы: Общепринятого определения политического дискурса на сегодняшний день не существует, однако, мы можем его рассматривать как вербальную коммуникацию в определенном cоциально-психологическом контексте, в которой отправитель и получатель наделяются определенными социальными ролями согласно их участию в политической жизни, которая и является предметом коммуникации. Политический дискурс как вид институционального общения располагает системой конститутивных признаков и наделяется рядом функций.

Предназначение политического  дискурса - не просто "описать (то есть, не референция), а убедить, пробудив в адресате намерения, дать почву  для убеждения и побудить к  действию". Поэтому эффективность  политического дискурса следует определять относительно этой цели.

Политическая власть в значительной степени осуществляется посредством  языка, который помогает политику войти  в личностную сферу реципиента как  с помощью простых приемов (частое употребление местоимения "мы" (вместо "я"), выбор языка (в условиях билингвизма), так и более сложных приемов манипуляции (языковая игра и др.). Под манипуляцией мы понимаем процесс навязывания населению взглядов, мнений, способов действий, которые адресант может считать заведомо ложными, но выгодными для себя; это связано с использованием специальных приемов, направленных на понижение критического мышления со стороны реципиентов. Причем власть языка используется в любых обществах. Так, в условиях диктатуры язык является даже более необходимым средством тотального контроля над обществом, чем, например, спецслужбы. При сильном демократическом обществе умелое использование языка активно формирует нужное власти общественное мнение, т.е. также является важным средством завоевания и удержания власти.

Политический язык отличается от обычного тем, что в нем:

    - «политическая лексика» терминологична, а обычные, не чисто «политические» языковые знаки употребляются не всегда так же, как в обычном языке;

    - специфичная структура дискурса – результат иногда очень своеобразных речевых приемов,

    -  специфична и реализация дискурса – звуковое или письменное его оформление.

Политический дискурс может  рассматриваться как минимум  с трех точек зрения:

чисто филологической – как любой  другой текст; однако, «боковым зрением» исследователь смотрит на фон – политические и идеологические концепции, господствующие в мире интерпретатора,

социопсихолингвистической – при  измерении эффективности для  достижении скрытых или явных, –  но несомненно политических – целей говорящего,

индивидуально-герменевтической –  при выявлении личностных смыслов  автора и/или интерпретатора дискурса в определенных обстоятельствах.

Ясно поэтому, что исследование политического дискурса лежит на пересечении разных дисциплин и  связано с анализом формы, задач и содержания дискурса, употребляемого в определенных («политических») ситуациях.

При исследовании функционирования языка  в политическом дискурсе с неизбежностью  встают две проблемы - язык власти и  власть языка. Различаются они, как нам кажется, следующим: язык власти - это то, как говорит, какими языковыми средствами и приемами пользуется нынешняя власть, и это предмет исследования "чистой" лингвистики. А власть языка - то, как воздействуют на массовое сознание эти языковые средства и приемы - должна исследоваться политической лингвистикой.

Речь политика должна уметь затронуть  нужную струну в массовом сознании, его высказывания должны укладываться во "вселенную" мнений и оценок (то есть, во все множество внутренних миров) его адресатов, "потребителей" политического дискурса. Поэтому умелый политик оперирует символами, архетипами и ритуалами, созвучными массовому сознанию. Характерной особенностью русских политических речей является широкое употребление метафор, которые построены, преимущественно на военной и "больничной" лексике: битва за избирателя, информационная война, атака на демократию, дипломатические битвы; шоковая терапия, общество находится на пути к выздоровлению, правительственный кризис.

Речь политика не всегда аргументирована и логически связна, и это неслучайно. Иногда достаточно просто дать понять, что позиция, в пользу которой выступает говорящий, лежит в интересах адресата. Защищая эти интересы, можно еще воздействовать на эмоции, играть на чувстве долга, на других моральных установках. Еще более хитрый ход - умелое использовании едва заметно соприкасающихся понятий в когнитивной сфере человека. Это и дает неожиданный эффект: совершаются незаметные переходы от одних убеждений к другим, иногда вопреки ожиданиям самого говорящего.

Успех внушения во многом зависит, от качеств личности того, к кому обращена речь, например, от степени его доверчивости (так, существует патологическая доверчивость на одном полюсе и патологическая подозрительность на другом). Изменить установки адресата в нужную сторону можно, в частности, манипулируя ее композицией, например, поместив защищаемое положение в нужное место дискурса.

Власть языка противоречива. С  одной стороны, она, казалось бы, должна быть очевидна любому мыслящему человеку. Ни для кого не секрет, что споры, которые разворачиваются в политике по поводу слов, иногда бывают не менее острыми, чем споры по поводу дел. Ср. недавнюю борьбу российских политиков со словом "доллар". Еще один пример: освещение в СМИ военных действий в Чечне. В дискурсе ряда СМИ те, кто называл воюющих с федеральными силами чеченцев не террористами или сепаратистами, а повстанцами, а сами военные действия не контртеррористической операцией, а войной, представлялись "чужими", которые были немногим лучше террористов.

Но с другой стороны, для того, чтобы политики могли влиять на общество посредством языка, большинство  населения не должно осознавать роль языка в полной мере. При этом даже сами политики не всегда признают главнейшую роль языка в политическом дискурсе. Некоторые из них это делают намеренно, а большинство просто не осознает власть языка, а считает язык всего лишь колебаниями воздуха, репрезентацией реальности, в то время как сам язык являет собой реальность.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

         Глава 2 Черты политического дискурса

 

         1 Оценочность и агрессивность политического дискурса

         

          Поскольку термины политический и моральный обладают оценочностью, в лингвистическом исследовании всегда фигурируют соображения внелингвистические. Так, когда пытаются охарактеризовать особенности «тоталитаристского» дискурса, неизбежно вводят в описание этические термины:

– «ораторство»: доминирует декламаторский стиль воззвания,

– пропагандистский триумфализм,

– идеологизация  всего, о чем говорится, расширительное употребление понятий, в ущерб логике,

– преувеличенная абстракция и наукообразие,

– повышенная критичность и «пламенность»,

– лозунговость, пристрастие к заклинаниям,

– агитаторский задор,

– превалирование «Сверх-Я»,

– формализм партийности,

– претензия  на абсолютную истину.

Эти свойства проявляют полемичность, вообще присущую политическому дискурсу и отличающую его от других видов  речи. Эта полемичность сказывается, например, на выборе слов и представляет собой перенесение военных действий с поля боя на театральные подмостки. Такая сублимация агрессивности заложена (по мнению некоторых социальных психологов) в человеческой природе. Итак, полемичность политической речи – своеобразная театрализованная агрессия. Направлена полемичность на внушение отрицательного отношения к политическим противникам говорящего, на навязывание (в качестве наиболее естественных и бесспорных) иных ценностей и оценок. Вот почему термины, оцениваемые позитивно сторонниками одних взглядов, воспринимаются негативно, порой даже как прямое оскорбление, другими (ср. коммунизм, фашизм, демократия). Этим же объясняется и своеобразная “политическая диглоссия” тоталитарного общества, когда имеется как бы два разных языка – язык официальной пропаганды и обычный. Термины одного языка в рамках другого употреблялись разве что с полярно противоположной оценкой или изгонялись из узуса вообще. Например, про пьяного грязно одетого человека в Москве можно было услышать: «Во, поперся гегемон». Говоря в другом, “аполитичном”, регистре, мы переходим из атмосферы агрессивности в нормальную, неконфронтирующую.

Выявить оценки, явно или скрыто поданные в политическом дискурсе, можно, анализируя, например, следующие группы высказываний.

– констатации и предписания  действовать,

– скрытые высказывания, подаваемые в виде вопросов,

– ответы на избранные вопросы (установив, на какие именно вопросы данный дискурс отвечает, а какие оставляет без ответа);

– трактовки и описания проблем,

– описание решения проблем, стоящих  перед обществом: в позитивных терминах, «конструктивно» («мы должны сделать то-то и то-то»)

– или негативно («нам не подходит то-то и то-то», «так жить нельзя»),

– формулировки идей, автору представляющихся новаторскими,

– высказывания, подающие общие истины: как результат размышлений, как  несомненная данность «от бога» (God's truth) или как предмет для выявления причин этой данности;

– запросы и требования к представителям власти,

– призывы способствовать тому или  иному решению и предложение  помощи и т.п.

 

 

 

2.2 Эффективность политического дискурса

 

Общественное предназначение политического дискурса состоит в том, чтобы внушить адресатам – гражданам сообщества – необходимость «политически правильных» действий и/или оценок. Иначе говоря, цель политического дискурса – не описать (то есть, не референция), а убедить, пробудив в адресате намерения, дать почву для убеждения и побудить к действию. Поэтому эффективность политического дискурса можно определить относительно этой цели.

Речь политика (за некоторыми исключениями) оперирует символами, а ее успех  предопределяется тем, насколько эти символы созвучны массовому сознанию: политик должен уметь затронуть нужную струну в этом сознании; высказывания политика должны укладываться во «вселенную» мнений и оценок (то есть, во все множество внутренних миров) его адресатов, «потребителей» политического дискурса.

Далеко не всегда такое внушение выглядит как аргументация: пытаясь  привлечь слушателей на свою сторону, не всегда прибегают к логически  связным аргументам. Иногда достаточно просто дать понять, что позиция, в  пользу которой выступает пропонент, лежит в интересах адресата. Защищая эти интересы, можно еще воздействовать на эмоции, играть на чувстве долга, на других моральных установках. (Впрочем, все это может так и не найти отзыва в душе недостаточно подготовленного интерпретатора.) Еще более хитрый ход – когда, выдвигая доводы в присутствии кого-либо, вовсе не рассчитывают прямолинейно воздействовать на чье-либо сознание, а просто размышляют вслух при свидетелях; или, скажем, выдвигая доводы в пользу того или иного положения, пытаются – от противного – убедить в том, что совершенно противоположно тезису, и т.п.

Любой дискурс, не только политический, по своему характеру направленный на внушение, учитывает систему взглядов потенциального интерпретатора с целью  модифицировать намерения, мнения и мотивировку действий аудитории. Как в свое время отмечал А.Шопенгауэр, искусство убеждения состоит в умелом использовании едва заметно соприкасающихся понятий человека. Именно благодаря этому и совершаются неожиданные переходы от одних убеждений к другим, иногда вопреки ожиданиям самого говорящего. Успех внушения зависит, как минимум, от установок по отношению к пропоненту, к сообщению в речи как таковому и к референтному объекту.