СМИ и политика

Ученые-футурологи не едины  во взгляде на перспективу современной  цивилизации, на ее способность решить угрожающие ей противоречия. Опираясь на исторический опыт, часть из них  справедливо полагает, что возможен вариант гибели современной цивилизации. В качестве основы для столь пессимистического прогноза приводятся многочисленные примеры бесследно исчезнувших цивилизаций прошлого.

Однако есть и несколько  иная точка зрения на природу современного кризиса цивилизации. По мнению ее сторонников, глобальный кризис современной цивилизации носит планетарный, а не локальный характер, как это было в прошлом. Следовательно, гибель угрожает не какой-то части современной культуры, а человечеству в целом; не той или иной форме социальной организации (капитализму, социализму и т. п.), а всеобщим условиям родового существования человека. Поэтому проблема, стоящая перед человечеством, заключается в возможности изменения им своей социально-культурной формы, находящейся в явно кризисном состоянии, при сохранении всеобщих условий бытия. В силу этого неизбежно противостояние всего человечества глобальной катастрофе, ибо всеобщая опасность роднит, объединяет всех, что вселяет известный оптимизм. Однако для этого необходимо уяснить всем, что глобальные проблемы, во-первых, не могут быть разрешены для какой-либо отдельной страны или части стран (например, проблема обеспечения ресурсами), ибо все глобальные проблемы тесно связаны друг с другом. Так, скажем, превращение развивающихся стран в источник сырья для развитых государств обрекает население первых на нищенское, полуголодное существование, что ведет к нестабильности, усилению военной конфронтации и в результате – росту угрозы войны и даже возможного применения средств массового уничтожения людей.

Угроза термоядерной войны. Среди глобальных проблем наиболее важной остается задача предотвращения мировой термоядерной войны. Несмотря на серьезные достижения последних двух десятилетий в области ослабления блокового, военно-политического противостояния в мире, военно-политическая конфронтация остается серьезнейшим фактором, влияющим на развитие глобального кризиса. Сама по себе конфронтация существенно сдерживает интеграционные тенденции, мешает осознанию глобальности кризисных явлений. Не говоря уж о том, что в результате ее отвлекаются колоссальные ресурсы, которые могли бы быть направлены на устранение голода и недоедания, на экологические программы и т. д. Кроме того, накопленные арсеналы вооружений способны по-своему (например в результате какого-либо природного катаклизма и т. п.) окончательно решить проблему существования человечества в целом. Осознание опасности и бесперспективности дальнейшего военно-политического противостояния распространяется в мире, хотя скорость этого движения вызывает обоснованные опасения.

Ресурсное истощение планеты и экология. Не менее важным фактором глобального кризиса является процесс ресурсного истощения планеты. К концу XX столетия человечество столкнулось с энергетическим, продовольственным кризисом, тенденцией резкого сокращения запасов невозобновляемых и нарастающей непригодностью и даже опасностью для жизни возобновляемых ресурсов. Безусловно, ресурсный кризис нельзя рассматривать вне связи с проблемами экологии и демографии. Было бы неверно утверждать, что в мире нет осознания угрозы ресурсной и экономической катастроф. Научные круги, общественность способствует принятию различных нормативных актов, достаточно широких национальных и межнациональных программ в области защиты окружающей среды и рационального использования природных ресурсов. Однако в целом проблема едва ли разрешима с помощью этих мероприятий. Ее кардинальное решение не может состояться в рамках индустриальной цивилизации, человечеству необходим переход к новым нормам поведения, ценностным ориентирам в рамках нового постиндустриального общества.

Демографический фактор. Демографический фактор глобального  кризиса наиболее ярко проявляется  в странах Третьего мира. Освободившись  от колониальной зависимости, через  три-четыре десятилетия свободного развития население большинства  этих стран оказалось перед лицом нищеты, голода и эпидемий. Наиболее рельефно страдания огромной части человечества выглядят на фоне успехов НТР в передовых странах. Плачевное состояние стран Третьего мира обусловлено не только историческими особенностями их развития, но и исключительно высокими темпами роста населения. Так, за последние 30 лет численность населения экономически развитых 39 стран увеличилась всего на 43%, в то время как население развивающихся 170 государств – в 2,2 раза. Демографы прогнозируют в недалеком будущем демографическую стабилизацию и даже депопуляцию в развитых странах, темпы роста населения в странах Третьего мира будут чрезвычайно высокими, а следовательно, будут усугубляться проблемы занятости, бедности, нищеты, голода и т. п.

Чрезвычайно опасным является то, что страны Третьего мира становятся очагом нестабильности для всего мира. Не решив их проблемы, невозможно успешно решать и остальные глобальные противоречия. Для решения проблем стран Третьего мира зачастую предлагается западный рецепт. Одним из аргументов является пример немногочисленных преуспевающих бывших колониальных стран, идущих по пути развития рыночных отношений, демократических форм общественного устройства и т. п. Однако нельзя забывать, что глобальные проблемы, с которыми столкнулось человечество в XX в., порождены техногенной западной цивилизацией, западными ориентирами деятельности и представлениями о ценностях бытия. Это формулирует еще одну немаловажную глобальную проблему – своевременного предвидения и предотвращения отрицательных последствий самой научно-технической революции. Ведущей тенденцией мирового экономического развития в период после Второй мировой войны стала интернационализация производства, которая осуществляется как на частнохозяйственном (международные монополии), так и на межгосударственном уровне (интеграционные процессы).

Процессы интеграции раньше всего возникли в Западной Европе. где достигли наиболее развитой формы. В настоящее время они  отчетливо наметились в других регионах и на континентах Планеты. В конце XX в. ведущую роль в мировом хозяйстве играют три главных центра – США, Западная Европа, Япония, где по темпам развития США несколько отстают, что вызывает острую конкуренцию этих лидеров. Завершая XX столетие, современная цивилизация, достигнувшая высот в различных сферах общественной жизни, науке, технике, культуре, оказалась перед лицом глобальных проблем, для решения которых необходим переход к новым формам социал! жизни и формированию общечеловеческой цивилизации.

Место России в Меняющейся структуре мира.

Наша страна особенно болезненно переживает эрозию Вестфальской модели мира и Ялтинско-Потсдамской  системы международных отношений. Для этого существует целый ряд  причин, которые связаны как с  последним периодом развития России, так и с ее историей.

Прежде всего замечу, что Вестфальская система мира предполагает сильную государственную власть с довольно строгими правилами соподчинения внутри государства (отсюда и иное название данной модели – государственно-центристская). Однако в международной политике таких иерархий не существует. Там действует принцип баланса сил, причем каждое государство стремится к могуществу, прежде всего в военной области. Все это хорошо описывается реалистической школой в теории международных отношений.

Если говорить об истории, то для нашей страны на протяжении ряда веков было характерно стремление к иерархическому типу управления, в отличие от “сетевого” или демократического управления, предполагающего сложные механизмы согласования интересов*. России, как замечает Л.Шевцова, была свойственна “нерасчлененность власти – восприятие государства и общества как некоей единой субстанции, наконец, понимания самой власти как чего-то неделимого и неструктурированного. Нерасчлененность упрощала саму конструкцию власти, которая в рамках унаследованных нами представлений рассматривалась как своеобразная иерархия – “вертикаль” с акцентом на подчиненность и субординацию”.

В российской политической практике дореволюционного и советского периодов это находило выражение  в стремлении к централизации государства, в вере в справедливость решений начальства [см. Фурман 2000] и т.п., а различного рода компромиссы рассматривались как неудачи (в этом плане показательны статьи В.И.Ленина “О компромиссах”, где он под компромиссами понимает временную уступку ради последующего реванша). Стремление к централизованному, бюрократическому управлению достигло своего пика в СССР. На это обращает внимание Фукуяма в одной из последних работ, говоря о том, что именно индустриальная эпоха – эпоха паровоза, железных дорог, заводов – сделала возможным веберовское централизованное государство, наиболее ярким примером которого являлся Советский Союз. Возможно, именно поэтому наша страна хорошо “вписалась” в систему тех отношений, которые сложились в Европе после принятия Вестфальского мира и которые предполагали сильное государство, стремящееся к тому, чтобы занять ключевые позиции на международной сцене. Отход от этой системы для современной России оказывается весьма трудным.

Положение осложняется  и тем, что в течение последнего десятилетия Россия, кроме кризиса Вестфальской и Ялтинско-Потсдамской систем международных отношений (которые так или иначе затрагивают все государства), переживает еще один кризис, связанный с процессом демократического транзита. Очевидно, что в любом государстве внутриполитическая, социальная, экономическая перестройка жизни идет непросто. В России это сопровождается и тем, что сам ход реформирования имеет множество негативных моментов. После более чем 10-летнего периода проведения реформ много социальных, экономических, политических, национальных и других проблем не только не были сняты, но и усугубились, что отражено в публикациях как российских, так и зарубежных авторов. Сверх того, по оценкам ряда исследователей, демократический транзит в России был прерван и превратился в гибридный,  амальгамный режим олигархического типа, который включает в себя разнообразные, порой взаимоисключающие тенденции и принципы, потому и имеет довольно неопределенное будущее. Все эти негативные процессы прошли на фоне ослабления вертикали государственной власти, что обусловлено как объективными причинами (переходом к рыночной экономике, децентрализацией власти, демократизацией), так и субъективными (ошибками при проведении реформ, частыми кадровыми переменами, отсутствием четких правил игры и т.п.). В результате особенно остро встала проблема управления. Крайне важно, что уменьшение роли государства в жизни России не сопровождалось реальным переходом властных полномочий к негосударственным акторам, как это в значительной степени происходило в странах Западной Европы и Северной Америки. Фактически многие структуры гражданского общества так и остались в России в зачаточном состоянии. Потому у общества складывается потребность в “наведении порядка”, укреплении государственности, усилении позиций в международных отношениях. По этой причине позитивно воспринимаются решительные действия, в которых демонстрируется сила государства. В общественном настроении, согласно опросам, к концу 1990-х годов  все более доминирует ориентация на власть, порядок, силу.

В сфере внешней политики болезненная реакция России и  на уровне политической элиты, и на уровне общественного сознания была связана с крушением биполярного  мира и потерей статуса сверхдержавы (своего рода “версальский синдром”), что тоже не раз описывалось в литературе. Показательно: по данным РОМИР, в январе 2000 г. среди ответов на вопрос “что Вы ожидаете от президента, за которого будете голосовать?” на третьем месте по значимости оказалось мнение – “вернуть статус великой державы”. Замечу, что данный ответ был выбран при наличии множества других проблем современной России – военные действия в Чечне, экономические, социальные трудности и т.д. Следует подчеркнуть, что за потерей статуса великой державы после окончания холодной войны не последовала выработка и реализация четкого внешнеполитического курса. Сначала наблюдались попытки интеграции с Западом, что вызвало резкую критику оппозиции. На смену пришла ориентация на страны Востока. Появилась концепция многополюсного мира, выдвинутая как ответ (и в этом смысле, кстати, запоздавший) на тезис, сформулированный Дж.Бушем во время войны в Персидском заливе, что с распадом СССР и исчезновением одного из полюсов биполярного мира образовался монополярный мир во главе с США. Эти идеи были в свое время довольно популярны в американской политической мысли.

Впрочем, модели монополярного  мира (будь то во главе с США, с  “семеркой/восьмеркой” или какие-либо иные) так же, как и модели многополюсного мира по типу “европейского концерта прошлого столетия” с центрами в Европе, Азии, Америке и в других ареалах, т.е. модели, где полюсами выступают государства, уже не в полной мере описывают современные реалии и в этом смысле противостоят “многоцентричному миру” Розенау, предполагающему участие неправительственных структур в качестве “центров”.

Однако, говоря о России в современном мире, важно подчеркнуть  другое: исчезновение биполярности, произошедшее как бы “естественным путем”, не повлекло за собой переговоров о  новом устройстве мира. Более того, с отмиранием биполярности не распалась полностью Ялтинско-Потсдамская система. Многие ее элементы, прежде всего закрепленные международными договорами, продолжают действовать. С одной стороны, это было и остается неким стабилизирующим элементом современных международных отношений. С другой – страны Запада в одностороннем порядке де-факто стали отходить от Ялтинско-Потсдамских решений, ориентируясь во многом на иную структуру мира. В частности, произошло продвижение НАТО на Восток. Это вызвало крайне негативную реакцию России. Можно предположить: и другие аналогичные действия  западных стран, в частности расширение ЕС, непосредственно повлияют на экономические и политические интересы России. Иными словами, послевоенную систему межгосударственных отношений стали менять во многом без нашего участия. В России же по целому ряду причин внутриполитического, социального, экономического характера все более востребованным оказывается усиление роли государства, причем в варианте, отражающем реалии Вестфальского и Ялтинско-Потсдамского миропорядков. Аналогичная ориентация присуща и ряду других стран (в Азии и на Ближнем Востоке). Россия, сопротивляясь эрозии как Вестфальской, так и Ялтинско-Потсдамской моделей международных отношений, именно эти государства рассматривает в качестве союзников в своей внешнеполитической деятельности. В результате мы видим целый ряд противоречий, которые характеризуют эпоху “переходности” и наиболее отчетливо проявляются в условиях конфликта. Прозрачность границ и обусловленная ею взаимозависимость побуждают государства, прежде всего Запада (при всей неоднородности и условности понятия “Запад”), все активнее реагировать на события, происходящие в других странах. Хотя следует иметь в виду, что поскольку сам феномен эрозии Вестфальской системы мира крайне противоречив, а государства остаются главными участниками международных отношений, нередко наблюдается картина, когда под предлогом гуманитарной помощи то или иное государство Запада начинает реализовывать свои интересы. В то же время вмешательство во внутренние дела, ограничение суверенитета извне, да еще силовыми методами (примечателен кризис в Косово и попытка его разрешения странами НАТО) заставляют другие государства, в т.ч. те, в отношении которых не было применено насилие, любыми способами охранять свой суверенитет. В целом же сегодня мы являемся свидетелями возрастания противоречий между нормами Вестфальской модели мира и Ялтинско-Потсдамской системы международных отношений (в частности невмешательство во внутренние дела) и принципами, которые стали оказывать все большее влияние в конце ХХ столетия (в т.ч. соблюдение прав человека и т.п.). Ныне необходимо констатировать, что Запад и Россия, а также многие другие государства (включая Китай и Индию) “живут” в разных измерениях: Запад из-за большей интеграции и транспарентности границ – преимущественно в пост-Вестфальском, пост-Ялтинско-Потсдамском мире, Россия, как и целый ряд других государств, – главным образом в том мире, где нормы и ценности обеих систем сохраняются. Разумеется, и в России, и на Западе существует весь спектр взглядов. Речь идет лишь о сравнительном преобладании той или иной политической ориентации.