Ассимиляция в немецком и русском языках

Но подобным именным сказуемым немецкого языка может соответствовать и простое глагольное сказуемое с вводным словом “ кажется “. Сходства между немецким и русским языками наблюдаются и в плане морфологической принадлежности предикатива, в качестве которого в обоих языках выступают существительные, прилагательные, местоимения, причастия, числительные. Это могут быть и наречия, но наречному предикативу немецкого языка не всегда соответствует наречие-предикатив русского языка. Ср.: Wer ist dort ? Alle sind hier, но : Drei Jahre sind vorbei. In einer Stunde bin ich zurück. Die Stunde ist aus.Bist du schon auf? Предложные группы в качестве предикатива также не всегда находят себе соответствие в предложных группах русского языка. Ср.: Er ist in Not, но Die Sache ist von Wich- tigkeit. Er wurde zu einem guten Violinspieler. Ihre Augen waren von einem tiefen Blau. Das Handtuch ist zum Abrocknen. Das ist zum Lachen! Кроме этих форм сказуемого в немецком и русском языках имеются фразеологизированные сказуемые: vom Regen in die Taufe kommen, in Ohnmacht fallen, zum Wort greifen; попасть из огня да в полымя, упасть в обморок, взять слово, дать пощечину.

Глава 2. Практическое исследование типов ассимиляции

2.1. Типы ассимиляции

Глухость / звонкость согласных остается самостоятельным, ни от чего не зависящим признаком в следующих положениях:

1) перед гласными: [су]д  суд — [зу]д зуд, [та]м там — [да]м дам;

2) перед сонорными: [сл]ой  слой — [зл]ой злой, [тл’]я тля  — [дл’]я для;

3) перед [в], [в’]: [св’]ерь сверь — [зв’]ерь зверь.

В указанных положениях встречаются и глухие, и звонкие согласные, причем эти звуки используются для различения слов (морфем). Перечисленные позиции называются сильными по глухости / звонкости.

В остальных случаях появление глухого / звонкого звука предопределено его положением в слове или соседством конкретного звука. Такая глухость / звонкость оказывается несамостоятельной, «вынужденной». Позиции, в которых это происходит, считаются слабыми по указанному признаку.

В русском языке действует закон, по которому звонкие шумные оглушаются на конце слова, ср.: дý[б]а дуба – ду[п] дуб, мá[з’]и мази – ма[с’] мазь. В приведенных примерах фиксируется фонетическое чередование согласных по глухости / звонкости: [б] // [п] и [з’] // [с’].

Кроме того, позиционные изменения касаются ситуаций, когда глухой и звонкий согласные оказываются рядом. В этом случае последующий звук воздействует на предшествующий. Звонкие согласные перед глухими обязательно уподобляются им по глухости, в результате возникает последовательность глухих звуков, ср.: лó[д]очка лодочка – лó[тк]а лодка (т.е. [д] // [т] перед глухим), готó[в’]ит готовит – готó[ф’т’]е готовьте (т.е. [в’] // [ф’] перед глухим).

Глухие согласные, стоящие перед звонкими шумными (кроме [в], [в’]), меняются на звонкие, происходит уподобление по звонкости, ср.: моло[т’]и´ть молотить – моло[д’б]á молотьба ([т’] // [д’] перед звонким), про[с’]и´ть просить – прó[з’б]а просьба (т.е. [с’] // [з’] перед звонким).

Артикуляционное уподобление звуков одной природы, то есть двух согласных (или двух гласных), называется ассимиляцией (от лат. assimilatio ‘уподобление’). Таким образом, выше была описана ассимиляция по глухости и ассимиляция по звонкости.

Обозначение глухости / звонкости согласных на письме связано с использованием соответствующих букв: т или д, п или б и т.д. Однако обозначается на письме только самостоятельная, ни от чего не зависящая глухость / звонкость. Звуковые признаки которые оказываются «вынужденными», позиционно обусловленными на письме не обозначаются. Таким образом, фонетически чередующиеся звуки записываются одной буквой, действует морфематический принцип орфографии: в слове ду[п] дуб пишется буква б, как и в проверочном дý[б]а дуба.

Исключением будет правописание некоторых заимствованных слов (транскри[п]ция транскрипция при наличии транскри[б’]ировать транскрибировать) и приставок на с /з (и[с]пóльзовать использовать при наличии и[з]учи´ть изучить). Графический облик таких примеров подпадает под действие фонетического принципа орфографии. Правда, в случае с приставками он действует не до конца, совмещаясь с традиционным: ра[ш:]евелить = ра[ш]шевелить расшевелить.

Традиционному принципу орфографии подчиняется выбор буквы в словарных словах типа во[г]зал вокзал, а[з]бест асбест. Их написание не зависит ни от проверки (она невозможна), ни от произношения.

Весьма распространённый тип ассимиляции согласных: ассимиляция по звонкости/глухости. Наиболее обычный тип в этом случае — требование того, чтобы два идущих рядом шумных согласных были либо звонкими, либо глухими. Кроме того, во многих языках (например, в русском, немецком, нидерландском) оглушению подвергаются звонкие согласные в конце слова.  В ассимилятивных процессах могут участвовать и другие признаки, например твёрдость/мягкость (русский (литературный), украинский, польский, ирландский), место образования (русский язык, языки банту), способ образования (языки банту), назализация (австронезийские языки).

Наиболее распространённый тип ассимиляции — гармония гласных, то есть уподобление всех гласных в рамках слова по ряду признаков. Весьма обычна гармония гласных по ряду, подъёму и лабиализации (типична для тюркских языков); другой часто встречающийся тип гармонии — гармония по продвинутости корня языка, встречающаяся в африканских языках.

Немецкий язык являет нам картину “ рубленого “ синтаксиса с ограниченными сочетаниями, в которых слова сохраняют относительную свободу и сами по себе могут анализироваться в их отдельных элементах...» [9]. Но по сравнению с русским языком слово в предложении немецкого языка сохраняет свободу лишь в определенных словосочетаниях, а не в предложении в целом, и количество этих словосочетаний ограничено и сами они резко противопоставлены друг другу, чего нет в предложении русского языка. Поэтому в плане исторического развития структуры простого предложения немецкий и русский языки принадлежат к типологически разным группам, несмотря на генетическое родство. Типологические черты синтаксического построения предложения тесно взаимосвязаны, как видим, с типологическими чертам морфологического уровня языков. Отсутствие системы флексии у слова в английском и французском языках и обусловливает его “связанность“ в предложении в этих языках, месторасположение каждого слова в них строго фиксировано, слово не обладает никакой автономностью. В немецком языке оно частично автономно на уровне словосочетания, что и обусловливает несколько промежуточное положение немецкого языка между языками с ярко выраженным закрепленнонапряженным строем и языками с автономно-собранным строем, каким является русский язык, в котором слово автономно на уровне предложения. Общей тенденцией построения простого предложения в немецком языке является тенденция к синтаксически “строгим “ моделям, что проявляется в обязательной сочетаемости целого ряда предикативных образований. Такова способность именительного падежа сочетаться со спрягаемой формой глагола, обязательная сочетаемость переходного глагола с дополнением, обязательная сочетаемость связки с предикативом, тенденция к обязательной сочетаемости вспомогательного глагола с глагольным именем; ср. в русском языке: А я – бежать! ( именительный падеж сочетается с неличной, с неспрягаемой формой глагола ). Ты прочитал книгу ? – Да, прочитал ( отсутствует показатель лица в именительном падеже при личной форме глагола ); аналогично: Пойдешь в кино ? – Пойду; Ты можешь плавать ? – Могу ( отсутствие глагольного имени при вспомогательном глаголе); Он болен ( отсутствие связки ). Обязательная сочетаемость предполагает необходимую комплексность реального состава синтаксического образования: если в нем появляется один компонент, то здесь же должен появиться и другой соответствующий компонент. Сравним следующие примеры Русский язык Придать необходимую устойчивость предложению как единице речевой коммуникации может только сочетание “подлежащее + связочный или вспомогательный глагол + предикатив или именная часть глагольной формы, или то и другое вместе“ ( определенным заместителем третьей части данной формулы выступает местоимение es ). Следовательно, обязательная сочетаемость компонентов предложения и требует закрытой схемы предложения, т.е. обязательного наличия всех компонентов структурной схемы. В русском же языке, как и в английском, мы можем наблюдать наличие открытой схемы предложения, т.е. такой, где возможно опущение каких-либо компонентов предикативного сочетания. Таким образом, тенденции к синтаксически строгим моделям в немецком языке противостоит в русском языке тенденция к образованию более гибких синтаксических моделей. Проявлением тенденции к синтаксически строгим моделям предложения немецкого языка является рамочная конструкция, монофлексия в группе существительного, однократное отрицание, соблюдение полной синтаксической схемы предложения. В русском языке монофлексия отсутствует, ср.: мой любимый друг, но mein lieber Freund; предложение может иметь полинегативный характер: Ничего никому не скажу; в русском языке отсутствует рамка, и часто не соблюдается полная структурная схема предложения, т.е. значительно количество предложений с открытой схемой. Все это и есть проявления тенденции к более гибким синтаксическим моделям в русском языке.

Категория глагольного времени ориентирует действие относительно некоторой внешней точки отсчета, прежде всего, относительно момента речи, независимого от действия, или относительно другого действия. В этом смысле категория времени имеет дейктический характер. Категория вида, или способа действия, не зависит от внешних условий номинации, является «внутренней» системой координат, структурирующей характер протекания действия [8].

Упомянутая выше тенденция размежевания германских и славянских языков по признаку видо-временных корреляций реализовалась постепенно в течение длительного времени. Этот сложный процесс затронул и ту, и другую группу языков. Виды были редуцированы не только в германских, но и в славянских языках, которые утратили индоевропейский аорист, сохранив двучленную оппозицию совершенного / несовершенного вида. Перестройка индоевропейского вида в древнерусском языке началась, согласно В. Климонову, с прошедшего времени вместе с исчезновением маркированной формы имперфекта и связанной с ней формы плюсквамперфекта. Следствием этого стало разделение функций первоначально синкретичных маркеров времени и вида. Постепенно функцию выражения времени принял на себя суффикс –лс- последующими окончаниями, а аспектуальная функция закрепилась за аффиксами основы. При этом стерлось различие между статальным значением, первоначально присущим перфекту, и акциональным значением аориста. Оба значения объединились в претерите с суффиксом –л-. Прошедшее время утратило маркировку вспомогательным глаголом быти [7]. Объяснение этому процессу может быть дано через закон поэтапного вытеснения маркированности, сформулированный Т. Веннеманном в качестве диахронической максимы.

2.2.  Анализ типов ассимиляции в русском языке

Немецкий язык полностью утратил маркировку вида как грамматической категории, однако в нем сохранились некоторые семантические признаки, которые в структуре глагола дополнительно маркируют совершенный вид. По мнению чешской исследовательницы Р. Козмовой, это происходит за счет определенных семантических перспектив: временной, пространственной, модальной и каузальной. Каждая из приведенных перспектив придает глаголу определенный семантический оттенок. Временная характеристика задает фазисность (schlafen – einschlafen), пространственная – направление движения (steigen – aussteigen), модальная – интенсивность действия (trinken – saufen), каузальная – каузативность (springen – sprengen) [6]. Таким образом, отсутствующая в немецком языке категория вида частично восполняется словообразовательными средствами, придающими глаголу определенные видовые оттенки. Другой способ частичной компенсации категории вида в немецком языке – создание видовой оппозиции между инфинитивом глагола и отглагольным существительным, обозначающим действие. Инфинитив, как правило, обозначая процесс, имеет несовершенный вид, а субстантивный дериват – совершенный. Например: Die Versandung des Haferflockens führte zu...; Das ständige Versanden... [5]. Языки, обладающие этой категорией, меньше нуждаются в аспектуальной характеристике имен. Так в русском языке один и тот же девербатив может иметь различные характеристики способа протекания действия. Ср.: ход как процесс (крестный ход) и как однократное действие (ход конем). Типологическое сопоставление немецкой и русской видо-временных систем дает сложную картину. Шестичленной темпоральной системе немецкого языка соответствуют пять видо-временных ступеней современного русского языка. При этом распределение глагольных форм по темпоральным или видо-временных ступеням и в том, и в другом языке неравномерно. Настоящее время выражается в немецком языке презенсом, а в русском только имперфективным презенсом, ср.: ich lese – я читаю. В современном немецком языке презенс является самым частотным глагольным временем. Статистические подсчеты, основанные на мангеймском корпусе письменных текстов, содержащем романы, публицистику, научную прозу и драмы, оценивают его частотность на фоне других времен в 52 % [2]. В частности, в немецком языке значительно больше, чем в русском, распространено употребление настоящего времени вместо будущего. Одну из причин этого К.Г. Крушельницкая видит в отсутствии формы настоящего времени у русских глаголов совершенного вида [3]. Для выражения прошедшего времени в немецком языке используется трехчленная оппозиция: претерит – префект – плюсквамперфект. Некоторые исследователи полагают при этом, что в современном языке наблюдается процесс грамматикализации перфекта, который вытесняет претерит. Особенно активно этот процесс протекает в южно-немецких диалектах [Dahl 1995: 356-f.]. В разговорном языке распространение получает так называемый «ультра-перфект», содержащий удвоение перфектной формы типа: gesehen gehabt haben, getroffen gehabt haben. Благодаря Интернету подобные формы проникли и в письменный язык [5]. Тем не менее, пока преждевременно говорить об изменении парадигмы.

2.3 Анализ типов ассимиляции в немецком языке

В контрастивном плане именно ступень прошедшего времени наиболее сложна для сопоставления. В русском языке в прошедшем времени реализуется видовая оппозиция: имперфективному претериту противостоит перфективный: я читал – я прочитал. Наиболее близок русскому прошедшему времени немецкий претерит, поскольку он выражает наиболее общее значение – предшествование данного действия моменту речи, независимо от его отношения к другим действиям [4]. По данным грамматики серии Дуден, основанными на статистическом обследовании значительного корпуса примеров в Институте немецкого языка г. Мангейма, претерит является наиболее употребительной формой выражения прошедшего в немецком языке. Его частотность на фоне всех других времен составляет около 38 %, на долю перфекта приходятся 5,5 %, а на долю плюсквамперфекта – 3,2 % [4]. В немецком языке грамматически реализуется категория предшествования, выражаемая плюсквамперфектом и отсутствующая в русском языке. Различие между претеритом и перфектом имеет функциональный характер, поскольку зависит от сферы употребления. В русском языке видовое различие реализуется системно и перекрывает все сферы употребления прошедших времен в немецком языке. Для выражения будущего действия в немецком языке представлена двучленная оппозиция футурума I и II, противопоставленных по признаку завершенности. Это противопоставление наиболее близко оппозиции простого и аналитического будущего в русском языке. Сходство состоит и в значении, поскольку в обоих языках будущее время обозначает событие, которого еще нет в действительности, которое только планируется, прогнозируется или предполагается. Из этого вытекает, что граница между временем и наклонением в сфере будущего становится расплывчатой [4]. Это обнаруживается во многих языках, в которых будущее время имеет модальный компонент значения и наоборот, модальные глаголы часто имеют футуральную ориентацию. Вспомогательные глаголы будущего времени в английском языке will, shall произошли от модальных глаголов. Немецкий модальный глагол sollen используется для выражения так называемого презумптивного будущего. Перевод подобных конструкций содержит и в русском языке модальный оттенок неизбежности действия. Ср. пример, приводимый К.Г. Крушельницкой и рекомендуемый ею вариант перевода: Als man Wallau zum zweiten Mal eingesperrt hatte, war es seiner Frau klar, dass sie ihren Mann nicht mehr wiedersehen sollte (A. Seghers) – ...что ей не суждено больше его увидеть [6]. Функциональная сфера футурума в немецком языке перекрещивается с выражением значения предположения, релевантного либо для настоящего, либо для прошедшего времени. По мнению некоторых лингвистов, модальное значение будущих времен в немецком языке превалирует над временным. Такое употребление менее характерно для русского языка, в котором соответствующие модальные значения, как правило, передаются модальными словами. Ср.: