Ассимиляция в немецком и русском языках

Er wird krank sein – Он, вероятно, болен; Er wird das gesagt haben –Он, вероятно, сказал  об этом. В русском языке значение предположения встречается только в разговорной речи, главным образом, в вопросах. Ср.: Вы будете здесь главный? А далеко еще будет до города? [Крушельницкая 1961: 127]. Модальное значение будущего времени в русском языке более весомо, чем в немецком языке, представлено в эмоционально-экспрессивной сфере. Оно может быть переосмыслено, например, как эмоционально-отрицательное, ср.: Придет он вам! (= Вовсе он не придет!) В сочетании с отрицанием будущее простое обозначает невозможность действия в настоящем [6]. Иллюстрируя справедливость этого утверждения, Е.М. Кубарев приводит примеры переводов русских предложений, содержащих отрицание в сочетании с простым будущим, на немецкий язык [6]. Переводы на немецкий язык и их обратные переводы эксплицируют модальные глаголы и слова: Исследователи отмечают и функциональную транспозицию русского будущего времени в сферу прошедшего, где оно выражает предстоящее по отношению к другому действию в прошедшем («будущее в прошедшем»). В немецком языке в таких случаях употребляется, как правило, претерит [7]. Таким образом, сфера функционирования будущих времен в немецком и русском языках существенно различается. В русском языке она значительно шире. Рассматривая немецкий язык на фоне других европейских языков, О. Даль полагает, что он, и особенно Плетью обуха не перешибешь («Дубровский», гл. 3) Ein Beil kann man mit einer Peitschenschnur nicht durchhauen (перев. А. Элиасберга) Обратный перевод: Топор нельзя перерубить кнутом. Не выгонишь дьяволенка! («Тихий Дон», ч.3, гл. 7) Der kleine Teufel ist nicht wegzujagen (перев. О. Гальперн) Обратный перевод: Чертенка невозможно выгнать. его нижненемецкие диалекты, вполне могут обходиться без футурума, во всяком случае, специальной маркировки отнесенности к будущему времени через глагольную категорию не требуется. Например, в русском предложении Завтра пойдет дождь будущее время обязательно, поскольку настоящее время у русских глаголов совершенного вида отсутствует. В немецком языке здесь возможны два варианта: Morgen wird es regnen / Morgen regnet es. На этом основании О. Даль относит немецкий язык к северному ареалу, в языках которого (за исключением английского) будущее время часто отсутствует [4]. Тенденция к ограниченному употреблению будущего времени поддерживается в немецком языке и тем, что сфера функционирования второго футурума чрезвычайно узка и охватывает, в основном, специальные тексты, содержащие разного рода прогнозы. Системные межъязыковые различия темпоральных парадигм влекут за собой различия в интерпретации их семантики и функционирования. В русистике семантика и функционирование глагольных времен интерпретируется, как правило, в категориях функционально-семантических полей (ФСП). Такой подход позволяет проследить взаимосвязи собственно темпоральных категорий с аспектуальными, с одной стороны, и финитных глагольных форм с инфинитными, прежде всего, с деепричастием, с другой. «Общетемпоральное» поле включает три характерных функционально-семантических группировки: аспектуальные ФСП, ФСП временной локализованности и таксисные ФСП. Конкретные описания перечисленных ФСП предпринимаются в терминах категориальных ситуаций, позволяющих конкретизировать системно-языковые связи при актуализации глагола в высказывании [Бондарко 2003]. В германистике интерпретация семантики и функционирования глагольных времен исходит из других теоретических посылок. Отсутствие в немецком языке категории вида и отсутствие деепричастия как гибридной глагольно-наречной формы размывает членение «общетемпорального» поля в понимании А.В. Бондарко. Акценты интерпретации делаются на различении таких категорий как «время действия» (Ereigniszeit oder Faktzeit), «время произнесения или восприятия (читающим или слушающим – О.К.)» (Sprechzeit) и «время рассмотрения» (в исторической перспективе – О.К.) (Betrachtzeit). Таким образом, признается двойная релятивация действия или события во времени, то есть двойная дейктичность: во-первых, по отношению ко времени произнесения или восприятия и, во-вторых, по отношению ко времени возможного рассмотрения, которое обозначается наречиями или конкретными датами [7].

Сопоставление подходов показывает, что в германистике интерпретация происходит, в основном, в рамках ФСП временной локализованности, хотя этот термин и не употребляется. Грамматические времена определяют локализованность действия или события на временной оси относительно говорящего. Немецкая темпоральная система позволяет и углублять временную перспективу при выражении предшествования. При этом возникают отношения независимого таксиса, реализуемого в сложносочиненном, темпоральном сложноподчиненном предложении или в цепочке предложений. Ср. выражение временной последовательности действий: Rieger hatte unbegrenzte Vollmacht zur Zwangsaushebung erhalten, und unter seinem Kommando kam es während des Jahres 1757 zu drei groβ angelegten Menschenjagden [1]; Seitdem das Theaterwesen sich emanzipiert hatte..., waren überall die Theaterphilosophen...an der Arbeit [1]. В русских соответствиях приведенных примеров таксисные отношения временной последовательности сохраняются, хотя допустима, особенно во втором примере, их интерпретация как отношений совмещения в времени, поскольку в русском языке отсутствуют специальные показатели предшествования. Ср.: С тех пор как театральное дело эмансипировалось..., за работу принялись театральные философы (перевод наш – О.К.). Зависимый таксис, выражающий сопутствующие временные обстоятельства, имеет в немецком языке ограниченное применение в связи с невысокой частотностью причастных оборотов в самостоятельном употреблении. Особого внимания в плане сопоставления подходов заслуживает, на наш взгляд, понятие Betrachtzeit. В нашем понимании наличие специальных показателей этого времени в высказывании может свидетельствовать о релятивации двоякого рода. С одной стороны, это может быть указание на время рассмотрения в конкретной исторической перспективе, обозначенной датой или наречием, релевантной для определения истинности высказывания. Авторы трехтомной «Грамматики немецкого языка» приводят для иллюстрации этого понятия пример 1812 ist Napoleon Herrscher über fast ganz Europa. Время рассмотрения обозначено здесь датой 1812, совпадающей со временем события и предшествующей моменту речи [1]. С другой стороны, на наш взгляд, время рассмотрения может быть сигналом обобщения, снятия конкретности, что может осуществляться наречиями типа gewöhnlich, обобщенными субъектами типа man, die Leute. И в том, и в другом случаях понятие времени рассмотрения оказывается продуктивным для разграничения действий, локализованных и нелокализованных в времени, которое предлагает проводить А.В. Бондарко на русских глаголах [1]. Различия основных типов временной локализованности (конкретных и неконкретных действий) и временной нелокализованности (простой повторяемости, узуальности и временной обобщенности) реализуются в русском языке за счет видовых оттенков и средствами контекста [там же и далее].

В немецком языке различение  смысловых оттенков происходит за счет лексического наполнения высказывания и контекста и категориально обобщается понятием «время рассмотрения». Приведем один пример:

Im Hausgang begegnete er wieder Mina. Sie strich ihm im Vorbeigehen über den Kopf. Das tat sie sonst nicht [5]. Выделенное  наречие изменяет время рассмотрения  действия последнего предложения относительно первых двух. В первых двух предложениях время рассмотрения совпадает с фактическим временем совершения действия и локализуется как прошедшее относительно времени говорения. В последнем предложении наречие sonst придает высказыванию обобщающий характер, следствием чего оказывается гораздо более глубокая временная перспектива, охватывающая многочисленные встречи с Миной, при которых она не гладила мальчика по голове. При этом конкретной локализации во времени последнее предложение не имеет.

Упомянутая выше проблема краткой формы прилагательного в немецком языке дискутируется в [2]. В.Г. Адмони разводит краткую форму качественного прилагательного и омонимичную ей форму качественного наречия на основании различий в их потенциальной сочетаемости. Одни краткие формы ассоциируются с определением предметов, например: groβ, niedrig, alt, другие ориентированы на определение действий или процессов: rasch, schnell, langsam. Тем не менее, продолжительное сосуществование омонимичных форм ведет к их функциональному совмещению в сознании носителей языка. Одним из следствий этого совмещения явилось выделение Г. Паулем предикативного определения как особого члена предложения, имеющего двойную синтаксическую зависимость. Специфика предикативного определения вытекает из неопределенности его морфологической формы, не привязывающей его к какому-то одному члену предложения. Именно поэтому предикативное определение как особый член предложения в русском языке отсутствует: здесь прилагательное должно быть определено по форме, что делает его не предикативным, а простым определением. Ср.: Ich trinke den Kaffеe warm. – Я пью кофе теплым. Другим следствием синкретичности краткой формы является процесс, обратный утрате флексии, а именно употребление в склоняемой форме даже таких слов, которые еще в недавнем прошлом воспринимались только как наречия. Б. Зик называет этот процесс «нелегальной адъективацией наречия» и приводит такие примеры: eine schrittweise Zunahme des Wachstums in Richtung..., eine gebührenpflichtige Verwarnung, eine teilweise Zunahme, eine stufenweise Ausbildung [3]. В русском языке аналогами приведенных примеров будут прилагательные пошаговый, частичный, поступенчатый, которым не всегда соответствуют наречия, ср.: частично. Осмыслить типологическое значение проблемы краткой формы в немецком языке и ее аналогов в русском поможет обращение к ее функционированию и переводу. Посмотрим на эту проблему на материале поэтических текстов Р. Ауслендер и выполненных нами переводов. Особую сложность в стихах Р. Ауслендер представляет перевод заголовка, особенно в тех случаях, когда в заголовок выносится краткая форма прилагательного. Например, не удается найти подходящего эквивалента для заголовка стихотворения Zu kиrz, в котором речь идет о краткости момента, дня, месяца и целой жизни для того, чтобы решиться произнести да. Ср.:

Zu kurz - Слишком коротко

Schnee im Haar - Снег в волосах 

Komm ich zu dir - Прихожу к тебе

Lege dir meine Worte Zu Füßen - К ногам  кладу свои слова

Du Traurig wie ich Weil der Tag zu kurz Das Jahr zu kurz Das Leben zu kurz - Ты Печален как  я Ведь день такой короткий  Год такой короткий Жизнь так коротка

Um das vollkommene JA Zu sagen Чтоб сказать  окончательно ДА.

Наглядной иллюстрацией переводческих трудностей, связанных с краткой формой прилагательного, может служить стихотворение, посвященное Сезанну. Его вторая строфа содержит прилагательное в краткой форме unwiderruflich, синтаксическая функция которого остается открытой: ее можно истолковать либо как постпозитивное определение, либо как предикатив. Строй русского языка вынуждает переводчика более однозначно определить смысловые отношения внутри строфы: переводческое решение склонилось в пользу сказуемности в обобщенно-личной форме. Третья строфа содержит неразличимое по форме прилагательное-существительное Grün, которое в переводе должно быть определено как то или другое. Переводческие трансформации ведут, как правило, к более конкретным смыслам.

Таким образом, вопреки известной тенденции к большей автономности слова в русском языке [4] в поэзии Розы Ауслендер слово, благодаря краткой форме прилагательного-наречия, оказывается в синтаксическом смысле более свободным, чем в соответствующих русских переводах. В этом видится не только яркое подтвер-ждение индивидуального стиля поэтессы, но и свидетельство типологического расхождения языковых систем.

Выводы ко второй главе

Общим для немецкого и русского языков является при прямом порядке слов тенденция расположения подлежащего и сказуемого в непосредственной близости. При инверсии в отличие от немецкого языка составные части сказуемого в русском языке наряду с контактным расположением могут находиться и на расстоянии друг от друга. При этом вторая составная часть сказуемого часто стоит в начале предложения, а спрягаемая часть – в конце : Говорить о своем горе она не хотела, а с этим горем на душе говорить о постороннем она не могла ( Л.Толстой, Анна Каренина ). Ср.: ... und mit dieser Trauer in der Seele konnte sie von Kleinigkeiten nicht sprechen.

Следовательно, для немецкого языка абсолютно невозможна постановка спрягаемой части в конец распространенного самостоятельного предложения. В отличие от немецкого языка в русском языке возможна инверсия частей составного сказуемого и при прямом порядке слов: Но они одеты были по строгим правилам лучшего вкуса ( М.Лермонтов, Княжна Мэри ). Ср., в немецком языке, где подобная перестановка частей сказуемого возможна только при инверсии: ... gekleidet aber waren sie nach den strengsten Vorschriften des besten Geschmacks. В контрастивном плане именно ступень прошедшего времени наиболее сложна для сопоставления.

 В русском языке  в прошедшем времени реализуется  видовая оппозиция: имперфективному  претериту противостоит перфективный: я читал – я прочитал. Наиболее близок русскому прошедшему времени немецкий претерит, поскольку он выражает наиболее общее значение – предшествование данного действия моменту речи, независимо от его отношения к другим действиям [4]. По данным грамматики серии Дуден, основанными на статистическом обследовании значительного корпуса примеров в Институте немецкого языка г. Мангейма, претерит является наиболее употребительной формой выражения прошедшего в немецком языке. Его частотность на фоне всех других времен составляет около 38 %, на долю перфекта приходятся 5,5 %, а на долю плюсквамперфекта – 3,2 % [4]. В немецком языке грамматически реализуется категория предшествования, выражаемая плюсквамперфектом и отсутствующая в русском языке. Различие между претеритом и перфектом имеет функциональный характер, поскольку зависит от сферы употребления. В русском языке видовое различие реализуется системно и перекрывает все сферы употребления прошедших времен в немецком языке. Для выражения будущего действия в немецком языке представлена двучленная оппозиция футурума I и II, противопоставленных по признаку завершенности. Это противопоставление наиболее близко оппозиции простого и аналитического будущего в русском языке. Сходство состоит и в значении, поскольку в обоих языках будущее время обозначает событие, которого еще нет в действительности, которое только планируется, прогнозируется или предполагается. Из этого вытекает, что граница между временем и наклонением в сфере будущего становится расплывчатой [4].

Это обнаруживается во многих языках, в которых будущее время имеет модальный компонент значения и наоборот, модальные глаголы часто имеют футуральную ориентацию. Вспомогательные глаголы будущего времени в английском языке will, shall произошли от модальных глаголов. Немецкий модальный глагол sollen используется для выражения так называемого презумптивного будущего. Перевод подобных конструкций содержит и в русском языке модальный оттенок неизбежности действия. Ср. пример, приводимый К.Г. Крушельницкой и рекомендуемый ею вариант перевода: Als man Wallau zum zweiten Mal eingesperrt hatte, war es seiner Frau klar, dass sie ihren Mann nicht mehr wiedersehen sollte (A. Seghers) – ...что ей не суждено больше его увидеть [6]. Функциональная сфера футурума в немецком языке перекрещивается с выражением значения предположения, релевантного либо для настоящего, либо для прошедшего времени. По мнению некоторых лингвистов, модальное значение будущих времен в немецком языке превалирует над временным. Такое употребление менее характерно для русского языка, в котором соответствующие модальные значения, как правило, передаются модальными словами.