Расхождение концептов в межкультурной коммуникации. Ключевые русские и англо-американские концепты

совокупности образуют то, что называется индивидуальностью.

Идиолектные различия проявляются  в тончайших нюансах произношения и

интонации, специфическом  для данного индивида отборе лексических  средств,

особенностях синтаксиса и т. д. Именно это обстоятельство позволяет русским

критикам рассуждать о "сжатой крепости и энергии" стиха В. А. Жуковского,

"живописном, ярком  и рельефном" языке Н. В. Гоголя (В. Г. Белинский),

"собственной, оригинальной  и в то же время очень  разнообразной физиономии"

произведений А. К. Толстого (А. И. Герцен). Даже минимальные единицы (звуки,

буквы и цифры) могут  обретать индивидуальные символические значения и

ассоциации. Так, например, Кафка признавался, что находит  букву К "оскорбительной,

даже тошнотворной", несмотря на то, что это "его" буква. Один из литературных

критиков пишет о  том, что тире у М. Цветаевой— "пауза, заполненная

глубоким вздохом", — считается неотъемлемой частью ее текстов, индивидуальным

способом ее осмысления мира.

151

Отношение к идиолекту  как к простой сумме слагаемых  приводит к вульгарной,

механистической трактовке  этого понятия. В качестве примера  такого подхода

можно привести отрывок из книги Д. Лоджа "Small World" (см. прил. 2). Сочетаясь

друг с другом, даже сходные компоненты формируют "конечный продукт",

который может существенно  отличаться от исходных составляющих. Один

компонент, подобно химическому  элементу, может вызывать "реакцию", в

результате которой  целое может обрести неожиданные  свойства.

Как утверждает Дж. Стайнер, не может существовать двух личностей  с идентичными

ассоциативными контекстами. Все языковые формы имеют в  своем составе

латентные или реализованные  элементы, отражающие различные аспекты  индивидуального

смысла. По мере того, как концентрические круги ассоциаций расширяются,

они включают в себя все больше индивидуумов. Существуют бесчисленные

около-идентичности {near-identities), обусловливающие пересечение ассоциативных

смыслов (Steiner 1975: 170, 182).

Совокупность личностных смыслов и ассоциативных контекстов ЯЛ образует ее

идеосферу. Область пересечения  идеосфер всех членов языкового коллектива представляет

собой концептосферу данной культуры (термины Д. С. Лихачева 1997).

Именно идиолект является "окном" во внутренний мир личности. Как утверждает

Л. Витгенштейн, идиолект должен не только использоваться одним человеком,

но и быть понятен только ему, поскольку соотносится с "внутренними  ментальными

событиями" (цит. по: Steiner 1975: 163). Если исходить из этой точки зрения,

то можно говорить о внутреннем идиолекте, т. е. индивидуальных способах

кодирования смыслов на уровне внутренней речи, и внешнем идиолекте, который

проявляется на уровне поверхностных  языковых структур. Внутренний и внешний

идиолекты являются основными средствами реализации человеческого

самосознания.

 

 

 

II. Русская и американская концептосферы.

 

 Концепты как опорные  элементы лингвокультуры

Понятие концепта, уже  достаточно хорошо разработанное в  российской культурологии

и лингвистике, пока остается не известным широким слоям западных, и в

частности американских, ученых, занимающихся проблемами языка  и коммуникации.

Представляется, что это  отчасти обусловлено терминологическими проблемами:

в русском языке термин "концепт" используется наряду с  термином "понятие".

153

И ОНИ дифференциируются, а в английском языке для объяснения обоих явлений

приходится пользоваться словом "concept".

Поскольку концепт есть "сгусток культуры в сознании человека", "пучок" представлений,

знаний, ассоциаций, переживаний, сопровождающих слово (Степанов

1997: 40), то это понятие,  которое является феноменом и  продуктом культуры,

должно стать одним  из ключевых при анализе проблем МК. Концепты, понимаемые

как основные ячейки культуры в ментальном мире человека (Там  же: 41), могут

быть использованы как  опорные элементы для сопоставления  менталитетов, а

также культурных и ценностных доминант, которые в силу своей  неуловимости,

подвижности и расплывчатости с трудом поддаются анализу.

Существует мнение о  том, что концепты— это многомерные (Ляпин 1996) и

многослойные образования (Степанов 1997). Представляется, что понятия  много-

слойности и многомерности  не дублируют, но и не взаимоисключают друг друга.

Если под многослойностью  понимать наличие в структуре  концепта разных

компонентов, "наслаивающихся" друг на друга, то о многомерности  можно говорить

в более щироком смысле — как его многоаспектности, возможности  его рассмотрения

с различных точек зрения, сочетании в концепте личного и коллективного,

универсального и специфически национального, социального и прочего

человеческого опыта.

Выступая в качестве базовых, опорных элементов языка, концепты объединяют

представителей определенной лингвокультуры, обеспечивая основу взаимопонимания

между ними через "сгустки  смысла", в которых воплощается  дух народа. Концептуальное

пространство отдельной  языковой личности и лингвокультуры в целом

организуется в концептосферу, основной характеристикой которой являются те возможности

совместного "творения смыслов", которые она открывает  перед носителями

языка.

С позиций МК концептосферу  можно рассматривать в двух направлениях: как

взгляд "извне", т. е. анализ концептосферы в целом  как выражения национально-

культурной специфики  определенного народа, и как взгляд "изнутри", попытку проникнуть

во внутренний мир  представителей разных социальных групп  посредством

концептов как многомерных  образований. Перекрещение идеосфер, основанное на

154

"разделенном знании" представителей конкретной культуры, а также особенностях

национального характера  и специфике коллективной языковой личности,

своеобразно преломляющей жизненный опыт, создает то смысловое  ядро, которое

становится базовым  для достижения взаимопонимания внутри данной

л ингвокул ьтуры.

Зависимость концептов  от национального, сословного, классового, профессионального,

семейного и личного  опыта человека, пользующегося концептом

(Лихачев 1997: 282), приводит  к тому, что уровень взаимопонимания  будет лучше у

людей с аналогичным  опытом. В МК аналогичный опыт можно  рассматривать

двояко. На бытовом и  эмоциональном уровне люди из одной  культуры с большей

степенью вероятности  поймут друг друга благодаря наличию "разделенного"

национально-культурного  опыта. С другой стороны, даже относясь к разным

культурам, люди с одинаковым уровнем образования и сходными интересами могут

иметь много общего с  точки зрения выбора ключевых концептов.

Кроме того, в разных лингвокультурах  фокусировка и членение концептуального

пространства осуществляются по-разному. При совпадении этого членения у людей

из разных культур  будет больше предпосылок для  адекватной коммуникации,

нежели при несовпадении.

Мы полагаем, что наиболее эффективным путем "вычитывания" национально-

специфических концептов из языков является их межъязыковое сопоставление.

Можно согласиться с  В. И. Карасиком, который усматривает  возможности представления

этнокультурной специфики  концептов посредством "картирования соответствующих

лексических и фразеологических групп, сопоставления ценностных

суждений, вытекающих из стереотипов поведения, зафиксированных  в значениях

слов, устойчивых выражений, прецедентных текстов", а также  анализа внутренней

формы слов (Карасик 1996: 14). Следует учитывать разный исторический опыт,

который лег в основу русской, британской и американской концептосфер. При

анализе последней необходимо принять во внимание распространение  американского

варианта английского  языка по всему миру и тенденцию  к глобализации,

которые, с одной стороны, способствуют обогащению концентосферы за счет

155

контактов с другими  культурами, а с другой — обусловливают  некую ее примитивизацию

из-за стремления к "базовости" и общедоступности.

Способность концептов  разрастаться и обогащаться за счет индивидуального

эмоционального и культурного опыта носителей языка обусловливает их эластичность,

неустойчивость и подвижность. С одной стороны, динамический характер

концептов затрудняет их "состыковку" между разными  культурами. С другой

стороны, то обстоятельство, что они "перетекают" друг в друга, образуя единое

нространство культуры, создает возможность для творческого  полета и поиска

"компромисса" между  несовпадающими концептами разных  лингвокультур.__

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

III. Ключевые русские и американские концепты.

 

 

При сопоставлении американской и русской концептосфер обращает на себя

внимание то, что русские  концепты, относящиеся к духовной и эмоциональной

стороне жизни, часто  не имеют американских аналогов. В  то же время американские

концепты, не переводимые на русский язык, в больщинстве своем отражают

прагматический и активистский характер американской культуры.

Хорощо известна точка  зрения А. Вежбицкой, которая считает  концепты "душа",

"судьба", "тоска"  ключевыми для русской лингвокультуры (Вежбицкая 1996). Хотя

подходы А. Вежбицкой  нередко подвергают критике за субъективность и бездоказательность

(как, например, А. Я.  Шайкевич в выступлении на  конференции "Язык

и культура". Москва, септ. 2001 г.), мы склонны в данном случае согласиться с ее

выбором. Кроме того, настойчивость, с которой как российские, так и зарубежные

авторы обращаются к  концепту "душа" при анализе  русской культуры и языкового

сознания, несомненно заслуживает  внимания.

Ю. С. Степанов считает, что  лучшее определение слова "душа" принадлежит Вл.

Далю: "Бессмертное  духовное существо, одаренное разумом  и волею; в общем

значении: человек с  духом и телом; в более тесном: человек без плоти, бестелесный,

по смерти своей; в  смысле же теснейшем: жизненное существо человека,

воображаемое отдельно от тела и от духа, и в этом смысле говорится, что и у животных

есть душа" (Степанов 1997: 569). Немало написано и о загадочности русской

души, которую п. А. Бердяев  объясняет ее иррациональностью  и близостью к

156

природе (Бердяев 1990а: 235—236). Подробный анализ концепта "душа" также

содержится в книге  С. Г. Тер-Минасовой "Язык и межкультурная  коммуникация"

(2000: 161—169). А Вежбицкая  характеризует русскую душу как  духовную сердцевину,

внутренний театр, на сцене которого проходит моральная  и эмоциональная

жизнь личности (Wierzbicka 1997: 10).

Многие американцы, которые  пишут о русской "душе", употребляют  в тексте

английскую транскрипцию русского слова — их явно не устраивает английский

эквивалентам/:

"Dusha <...> is the essence of Russian behavior. The romantic ethos, dusha, appeals

to feeling rather than fact, sentiment over certainty, suffering instead of satisfaction, and

nostalgia for the past as opposed to the reality of the present. In a broader sense, dusha is

also a reaffirmation of the purity of traditional Russian values against the encroachment

of Western enlightenment, rationalism, and secularism, especially in things cultural"

(Richmond 1996: 46).

"They make considerable reference to dusha, the soul, where we appeal to the heart

or, more likely, the unconscious" (Louvie, Mikhalev 1989: 38).

""Dusa" symbolizes a model person <...>, not just as a distinct physical body with a

rational and mindful self within, but further contrasts this organismic entity with a kind of

cosmological connectedness, with a transcendent moral (good or bad), deeply feeling,

and distinctly inter-human realm" (Carbaugh 1993: 194).

Д. Карбо, автор последней  цитаты, не пользуясь самим термином "концепт",

фактически противопоставляет  концепты "soul" и "self как ключевые понятия,

характеризующие русскую и американскую личность. Он утверждает, что в США

презентация "себя" (self) есть предпочтительная форма коммуникативной деятельности,

с указанием на личный опыт, мысли и чувства, что считается  адекватным

способом самовыражения. Self— это нечто внутреннее и уникальное, ценимое в

обществе и имплицитно предполагающее достоинство как  говорящего, так и его

собеседника. В российском же дискурсе, по его мнению, одним  из основополагающих

измерений межличностной  коммуникации становится задушевность

(soul-to-soul) беседы. Таким образом, с одной стороны имеется "душевный"

коллектив, общение которого основано на понятиях морали и нравственности

157

общественной жизни, с  другой— группа индивидуумов, в  основе коммуникации

которых лежит фактическая  информация, раскрывающая их личный опыт

взаимоотнощений с обществом. В результате русские нередко  воспринимают

американцев как "бездущных", а американцы считают русских  недостаточно

владеющими навыками аналитического мышления и способными использовать

фактическую информацию (Carbaugh 1993: 196).

В качестве параллели  русскому концепту "душа" можно  выделить афро-американский

концепт "soul", существенно  отличающийся от англосаксонского и  обозначающий

глубокую искренность, задушевность и эмоциональность, присущие негритянской

культуре. Этот концепт, который не совпадает с русским, может, однако,