Западники и славянофилы: Дискуссия о настоящем и будущем России

Западная  Европа оказалась неспособной воплотить  христианский идеал цельности жизни, потому что она переоценила логический способ познания и рациональность. Россия же до сих пор не смогла воплотить  в жизнь этот идеал по той причине, что полная и всеобъемлющая истина по своей сущности развивается медленно, а также и по той причине, что  русский народ уделяет слишком  мало внимания разработке логического  способа познания, который должен сочетаться со сверхлогическим пониманием реальности. Тем не менее Хомяков  верил в великую миссию русского народа. Эта миссия будет осуществлена тогда, когда русский народ полностью  проявит все духовные силы и признает принципы, лежащие в основе православия. Россия призвана, по его словам, стать  в центре деятельности мировой цивилизации. История дает ей такое право, так  как принципы, которыми она руководствуется, характеризуются завершенностью и  многосторонностью. Это право дается только тому государству, на граждан  которого возлагаются особые обязанности. Россия стремится не к тому, чтобы  быть Богатейшей или могущественной страной, а к тому, чтобы стать  «самым христианским из всех человеческих обществ».

Хомяков питал искреннюю любовь к другим славянским народам. Он считал, что  им присуще стремление к общественной и демократической организации. Хомяков надеялся, что все славяне, освобожденные с помощью России, образуют нерушимый союз.

Что касается Аксакова, то его ненависть к Западной Европе была такой же сильной, как  и любовь к России. Киреевский и  Хомяков, указывая на пороки западной цивилизации, в то же время признавали ее достоинства. Они любили западную цивилизацию и настаивали на необходимости  синтезирования ценных элементов западного  и русского духа. К. Аксаков видел  только темные стороны западной цивилизации: насилие, враждебность, ошибочную веру (католицизм и протестантизм), склонность к театральным эффектам, «слабость».

В своем  критическом очерке, посвященном  Аксакову, С. Венгеров писал, что высокие  качества, которые Аксаков приписывал русскому народу, могут быть названы  «демократическим альтруизмом». Венгеров также писал, что Аксаков был  проповедником «мистического демократизма».

К. Аксаков  выступал против ограничения самодержавной  власти царя, будучи в то же время  сторонником духовной свободы индивидуума. Когда в 1855 г. на трон взошел Александр II, Аксаков представил ему через  графа Блудова «Записку о внутреннем состоянии России». В «Записке»  Аксаков упрекал правительство  за подавление нравственной свободы  народа и деспотизм, который привел к нравственной деградации нации; он указывал, что крайние меры могут  только сделать в народе популярной идею политической свободы и породить стремление к достижению свободы  революционным путем. Ради предотвращения подобной опасности Аксаков советует царю даровать свободу мысли и  слова, а также возвратить к жизни  практику созыва земских соборов.

Здесь мы непосредственно подходим к учению славянофилов о государстве. Н. А. Бердяев  утверждает в своей монографии о  Хомякове, что „славянофилы были своеобразными  анархистами, анархический мотив у  них очень силен".  Но все  же нужно оговориться, что этот анархизм был именно своеобразным, сильно отличным от типических его образцов. Анархизм в буквальном, обычном значении этого  термина был чужд славянофильской  идеологии. Славянофилы не отрицали государства абсолютным отрицанием, как, например, штирнерианство или толстовство, они лишь смотрели на него, как на „необходимое зло", „неизбежную крайность", как на „постороннее средство, а не цель, не идеал народного бытия".

Государство - условная, относительная форма  земного общения, сама по себе чуждая высшей правде, пишет Хомяков.

Константин  Аксаков лишь развил до логического  конца предпосылки, заключавшиеся  в учении Хомякова о государстве, лишь резче и, пожалуй, несколько  грубее формулировал выводы, заострил проблему. Но идейная сущность взглядов обоих вождей школы в этой области, как и в других, несомненно, однородна.

Подобно Хомякову, К. С. Аксаков не склонен  отрицать практическую необходимость  и, следовательно, условную ценность государства. - „Можно ли обойтись без государства  на земле при несовершенствах  человеческого рода?" - спрашивает он. И немедленно отвечает, - „Нет, невозможно. Вся сила заключается в том, как  относится народ к государству - как к средству или как к  цели: что государство для народа".

„Русский  народ, - утверждает К. Аксаков, - есть народ  не государственный, т.-е. не стремящийся  к государственной власти, не желающий для себя политических прав, не имеющий  в себе даже зародыша народного властолюбия". Дела государственные по существу ему  чужды, слишком мелки они для  него. Он хочет „оставить для  себя свою неполитическую, свою внутреннюю общественную жизнь, свои обычаи, свой быт, жизнь мирную духа"... „Не  желая править, народ наш желает жить, разумеется, не в одном животном смысле, а в смысле человеческом. Не ища свободы политической, он ищет свободы нравственной, свободы  духа, свободы общественной, - народной жизни внутри себя... Он помнит слова  Христа: воздайте Кесарево Кесареви, а  Божия Богови, и другие слова Христа: Царство Мое несть от мира сего, и потому, предоставив государству  царство от мира сего, он, как народ  христианский, избирает для себя другой путь, - путь к внутренней свободе  и духу, и царству Христову: царство  Божье внутрь вас есть. Государство  же „опирается не на страх Божий, а  на страх земной кары, которым смиряет  одинаково и христиан и язычников".

Государство, это - внешняя власть, создание рук  человеческих, сила, охраняющая Землю  вещественными средствами, мечом  и кровью, политикой, войнами, явной  и тайной полицией...

Чтобы „научно" обосновать свои мысли об отношении  русского народа к принципу государственности, идеологи славянофильства обращались к русской истории и в ней  черпали подтверждение истинности своих идей. Так, всматриваясь в древний быт славян, К. Аксаков увидел в первоначальной славянской общине столь соответствующий славянофильским мечтаниям „нравственный хор", „союз людей, основанный на нравственном начале, управляемый внутренним законом, и оттуда обычаем общественным". И лишь горькая, но повелительная необходимость защиты от внешних врагов заставила эту общину прибегнуть к организации внешнего закона. Но и после признания принудительной власти народ, по мнению исследователя, не утратил своих исконных качеств, не смешал себя с внешнею силою государственного закона, не пошел по пути внешней правды. Предоставив власти властвовать, он продолжал жить по-прежнему, в духе веры и любви. „Община частная" сменилась „общиной всецелой", и место Веча занял Земский Собор. „Общинный элемент стал таким образом на высшую ступень, принял высший вид, перешел в высший момент, говоря языком философским"...

Итак, народ  не должен государствовать, но власть государственная обязана все  же своим бытием народу. Народ добровольно  призывает власть и облекает ее неограниченными  полномочиями, а сам, по выражению  Хомякова, „уходит в отставку", т.-е. возвращается к своей внутренней духовно-материальной жизни. В истории  России, по мнению славянофилов, два  факта являются в этом отношении  символическими, - призвание варягов  в 862 году и всенародное избрание Михаила в 1613-м. Эти факты - яркое  свидетельство нашего своеобразия  по сравнению с западным человечеством, - „На Западе власть явилась, как  грубая сила, одолела и утвердилась  без воли и убеждения покоренного  народа. В России народ сознал и  понял необходимость государственной  власти на земле, и власть явилась, как  званый гость, по воле и убеждению  народа".

Ясно, что  при таких условиях неограниченная власть может быть облечена только в монархическую форму, ибо всякая другая форма в большей или  меньшей степени предполагала бы участие народа в высшем правительственном  организме. „Только при неограниченной власти монархической, народ может  отделить от себя государство и избавить себя от всякого участия в правительстве... предоставив себе жизнь нравственно-общественную и стремление к духовной свободе".

При самодержавии народ свободен. Славянофилы думали даже, что только при самодержавии он свободен воистину.  Он всецело  предоставлен самому себе. Он не вмешивается  в область правительственной  власти, но зато и правительственная  власть должна уважать его внутреннюю жизнь. „Самостоятельное отношение  безвластного народа к полновластному государству, - пишет К. Аксаков, - есть только одно: общественное мнение".  Классическое славянофильство, в отличие от позднейшего национализма, считало самодержавие неразрывно связанным с полной и широкой свободой общественного мнения. Иван Аксаков прославился в русской публицистике шестидесятых и восьмидесятых годов своею смелой и яркой защитой идеи внутреннего общественного самоуправления, свободы совести, мысли и слова, своим принципиальным протестом против смертной казни. Во имя славянофильских начал он обличал фактические несовершенства русской жизни, пороки русской власти. Во имя истинного самодержавия он боролся с искаженным, лживым его подобием. „Внешняя правда - Государству, внутренняя правда - Земле; неограниченная власть - Царю, свобода мнения и слова - народу", - такова любимая формула славянофилов.

Взаимное  доверие между царем и народом  не нуждается ни в каких внешних, формальных обеспечениях: „Гарантия  не нужна! - с обычным своим пафосом  восклицает Белинский славянофильства, Константин Аксаков. - Гарантия есть зло. Где нужна она, там нет добра; пусть лучше разрушится жизнь, в  которой нет доброго, чем стоять с помощью зла.

Пристального  внимания заслуживает славянофильская  теория власти, как повинности, как  обязанности, а не привилегии. Власть понимается не как право, не как односторонняя  воля, противополагающая себя воле подчиняющейся, – нет, и властвующий, и подвластный объявляются служителями  одной и той же идеи, одной и  той же цели. Власть не есть самоцель и самоценность, она - тяжкий долг, служение и самопожертвование.

Славянофилы о Петре I.

Славянофилы - в основном мыслители и публицисты (А.С. Хомяков, И.В. и П.В. Киреевские, И.С. Аксаковы, Ю.Ф. Самарин) - идеализировали допетровскую Русь, настаивали на её самобытности, которую они усматривали в  крестьянской общине, чуждой социальной вражды, и в православии. Эти черты, по их мнению, должны были обеспечить мирный путь общественных преобразований в  стране. Россия должна была вернуться  к Земским соборам, но без крепостного  права.

Преобразования  Петра оценивались ими критически. Славянофилы считали, что они  отклонили Россию с естественного  пути развития, хотя не изменили её внутренний строй и не уничтожили возможность  возвращения на прежний путь, который  отвечает духовному складу всех славянских народов. В конце концов они сошлись  на формуле ''царю - власть, народу - мнение''. Исходя из этого, члены кружка выступали  за созыв Земского собора, отмену крепостного  права, но против конституции по западному  образцу.

Заслугой  славянофилов является то, что они  не захотели больше разыгрывать унизительной роли, которую навязал России Петр. Они много и плодотворно поработали, чтобы понять идейные основы государственного и культурного творчества русского народа до Петра. Славянофилы поняли, что принципы на которых опирается  европейская культура далеки от идеальных, что Петр I ошибся когда вообразил  что подражание Европе — гарантия здорового государственного и культурного  строительства. Славянофилы говорили: "Русские — не европейцы, они  носители великой самобытной православной культуры, не менее великой, чем европейская, но в силу неблагоприятных условий  исторического развития, не достигшей  еще такой стадии развития какую  достигла европейская культура".

Философско-историческая концепция славянофилов пропитана  верой в особую историческую миссию России, которая призвана соединить  противоположные начала жизни, явив миру образец высокой духовности и свободы. В их системе ценностей  скорее Европе нужно было догонять Россию.

Несмотря  на то, что Хомяков и Киреевский критически относились к Западной Европе, она оставалась для них сокровищницей  духовных ценностей. В одной из своих  поэм Хомяков говорит о Западной Европе как о «стране святых чудес». Особенно он любил Англию. Хомяков  считал, что главное достоинство  общественной и политической жизни этой страны заключается в правильном равновесии, которое поддерживается между либерализмом и консерватизмом. Консерваторы являются сторонниками органической силы национальной жизни, развивающейся на основе первоначальных источников, в то время как либералы — сторонники личной, индивидуальной силы, аналитического, критического разума. Равновесие этих двух сил в Англии никогда еще не нарушалось, так как, по словам Хомякова, каждый либерал, будучи англичанином, вместе с тем является в какой-то мере консерватором. В Англии, как и в России, народ держится своей религии и берет под сомнение аналитическое мышление. Но протестантский скептицизм подрывает равновесие между органическими и аналитическими силами, что создает угрозу для будущего Англии. В России равновесие между такими силами было нарушено опрометчивыми реформами Петра Великого.

Русский народ, по мнению Аксакова, видит серьезную  разницу между страной и государством. «Страна» в народном понимании означает общину, которая живет по внутреннему  нравственному закону и предпочитает путь мира, следуя учению Христа. Только воинственные соседи вынудили в конце  концов русский народ создать  государство. Для этой цели русские  призвали варягов и, отделив «страну» от государства, вверили политическую власть выборному монарху. Государство  функционирует в соответствии с  внешним законом: оно создает  внешние правила поведения и  извлекает пользу из принуждения. Преобладание внешней справедливости над внутренней характерно для Западной Европы, где  государство возникло на основе завоеваний. В России, наоборот, государство  образовалось на основе добровольного  призвания варягов. С тех пор  существует в России союз между «страной и государством». «Страна» обладает совещательным голосом, силой «общественного мнения», однако право на принятие окончательных  решений принадлежит монарху (примером могут служить отношения между  земским собором и царем в  период Московского государства). Реформы  Петра Великого нарушили этот идеальный  порядок. Аксаков сначала превозносил  Петра Великого как освободителя русских «от национальной ограниченности», но впоследствии возненавидел его реформы (см., например, поэму «Петру» в  «Руси», 1881), хотя и продолжал оставаться противником национальной ограниченности. Аксаков считал, что русский народ  выше всех других народов именно потому, что в нем больше всего развиты  общечеловеческие принципы и «дух христианской гуманности». Западные народы страдают национальной исключительностью или ее противоположностью — космополитизмом, т. е. отрицанием национального принципа; и то и другое ошибочно.