Западники и славянофилы: Дискуссия о настоящем и будущем России

В.О. Ключевский также считает, что деятельность Петра приблизила Россию к формированию модуса вивенди в отношениях с  лидирующим регионом: при помощи деспотических  методов Петр стремился стимулировать  в порабощенном обществе свободную  и независимую деятельность. Н.М. Карамзин сделал исторический упрек  Петру в том, что Россия обратилась к западному материализму, что  народная религия стала государственной, казенной, что церковь оказалась  подчиненной государству, что разрыв между правителями и управляемыми лишь увеличился, что Россия потеряла свое своеобразие (начиная с национальной одежды). Ведущий славянофил К. Аксаков, признавая Петра "величайшим из великих  людей", полагал, что "несмотря на свой внешний блеск", дело Петра  служит доказательством того, что  огромное духовное зло может быть причинено величайшим гением, если он действовал в одиночку и отошел от традиций своего народа. По мнению Аксакова, следовало бороться против опасности  доминирования внешних сил, но при  этом не следовало имитировать внешние  по отношению к России модели. Разрыв верхнего - прозападного слоя и нижнего, не имеющего никакого понятия о Западе, по мнению славянофилов, привел к взаимоотчуждению двух частей одного народа

Ни лишним бы было заметить слова О. Шпенглера, который, как известно, считал русскую  культуру после Петра I «историческим  псевдоморфозом», когда «чуждая  древняя культура довлеет над  краем с такой силой, что культура юная, для которой край этот - ее родной, не в состоянии задышать полной грудью и не только что не доходит до складывания чистых, собственных  форм, но не достигает даже полного  развития своего самосознания» .

Первые  славянофилы взяли на себя труд эксплицировать ту душу, которая все-таки была в  этом народном теле, хотя и нельзя сказать, что результат их трудов был особенно утешительным с христианской точки  зрения, ибо не удовлетворил даже их собственные надежды. Но, как справедливо  писал Бердяев: «Славянофилы что-то почуяли в русской национальной душе, по-своему выразили впервые это  русское самочувствие, и в этом их огромная заслуга. Но всякая попытка  осуществления славянофильской  идейной программы обнаруживала или ее утопичность и нежизненность, или ее совпадение с официальной  политикой власти» .

Петр I, согласно Константину Аксакову, совершил тяжкое насилие над Россией и превратил  былое древнерусское царство  в империю, где уже почти не осталось былых общинных основ жизни, где земство просто придавлено. Петр I создал бюрократическое государство, в которой личность подавляется  так же, как и земля, община и  все остальное. Надо заметить, что  это отношение Константина Аксакова к Петру напоминает старообрядческое.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Западники о Петре I.

Западники возвеличивали Петра I , который, как  они говорили, «спас Россию». Деятельность Петра они рассматривали как  первую фазу обновления страны (начало вхождения России во всемирную историю), вторая должна начаться проведением  реформ сверху—они явятся альтернативой  пути революционных потрясений. Профессора истории и права (С.М. Соловьев, К.Д. Кавелин, Б.Н. Чичерин) большое значение придавали роли государственной  власти в истории России и стали  основоположниками так называемой государственной школы в русской  историографии(основывались на схеме  Гегеля).

Мнение  западников было во многом противоположно, но не во всём. Например Аксакову возражали, что Петровы реформы не были чужды  России. С.Франк рекомендовал не отрицать значение одного периода российской истории путем превознесения  другого: «Будучи последовательными, сторонники национальной самобытности России должны были бы отвергнуть не только Петра Великого, но и Владимира  Святого, просветившего Россию рецепцией  византийских христианских традиций; между тем, основным тезисом славянофилов было убеждение, что верования восточной  православной, т.е. греческой церкви суть фундамент русского национального  духа».

Герцен  назвал Петра первым русским немцем. Безразлично относясь к английским свободам, он восхищался целесообразностью  прусского порядка. Царю не нравился фривольный французский язык, он восторгался  немецким и голландским. Он был первым и главным западником, верящим  в возможность пересадки и  органического закрепления общественных учреждений. Деревня всегда была для  него символом косности. Он любил города, он любил Амстердам с его гаванью  и духом открытых пространств. Это  была прометеевская личность на чужеродной почве.

Возможно, самый талантливый из западников П. Чаадаев утверждал, что "Петр хотел  цивилизовать Россию для того, чтобы  дать нам представление о просвещении, он прикрепил нас к мантии цивилизации: мы схватились за мантию, но мы не коснулись  самой цивилизации". И все же заслуга Петра, по мнению Чаадаева, заключается в том, что он освободил  Россию от груза прежней истории, он, "придя к власти, нашел лишь чистый лист и... написал на нем: Европа и Запад". А это значит, что  Россия получила шанс идти в будущее не сепаратно, а совместно с самым передовым регионом, получив шанс избежать судьбы стать его жертвой.

Как вспоминал  М.И.Жихарев, Чаадаев «в простом разговоре... возражал «славянам»,... что ни «Петр  Великий, никто другой, никогда не был в состоянии похитить у  какого бы то ни было народа его личности, что на свете нет и быть не может  столь сатанической индивидуальности, которая возмогла бы в кратковременный  срок человеческой жизни украсть  у целого народа его физиономию и  характер и унести их под полою  платья» .

Конечно, Чаадаев, в определенном смысле сам  являлся продолжателем дела Петра. Так его оценивали современники (например, Сазонов), потомки, да и он сам ощущал 20-30-е годы как закат  петровской эпохи в русской культуре: «У нас здесь Пушкин. Он очень  занят своим Петром Великим. Его  книга придется как раз кстати, когда будет разрушено все  дело Петра Великого: она явится надгробным словом ему» .

Культурно-философские  представления Чаадаева о России вне сомнения являются порождением  петровской (имперской и просветительской) эпохи и основных принципов романтизма. Они включают концепцию расширяющегося пространства и модель времени, сфокусированную  на будущем. Тот факт, что русская  культура и по сию пору осознает себя в этой парадигме и постоянно  порождает соответствующий тип  личности, лишний раз свидетельствует  о молодости российской цивилизации.

Будучи  человеком религиозно одаренным  и имея чувствительное сердце, Чаадаев  вовсе не любил в такой мере, как ему постоянно приписывают, «души готической рассудочную пропасть», но и в теле собственной культуры он видел только замутненную инстинктами  душу и временами совсем отказывал  ей в животворящем духе. «Подлинные»  западники уповали на «просвещенья дух» и верили в его грядущие успехи. Так, например, Белинский писал: «Русская поэзия, как и русская жизнь… до Петра Великого была только телом, но телом, полным избытка органической жизни, крепким, здоровым, могучим, великим, вполне способным, вполне достойным  стать сосудом необъятной великой  души, - но телом, лишенным этой души и  только ожидающим, ищущим ее… Петр вдул в него душу живую – и  замирает дух при мысли о необъятно  великой судьбе, ожидающей народ  Петра…».

Чаадаев же обнаруживает в русском народе «высокую мудрость», состоящую в  отречении от своей мощи в пользу своих правителей. Чаадаев имел в  виду не пассивную покорность произволу и безразличное подчинение игре стихий. Отсутствие осознанной воли и слабость целеполагания в русской культуре он как раз очень остро критиковал. Трактуя здесь способность подчиняться как позитивное свойство, он надеялся на повторение скачкообразного прогресса, осуществленного Петром I, подчеркивая способность русских к быстрому продвижению в ответ на вызов истории, «этому могучему порыву, который должен был перенести нас одним скачком туда, куда другие народы могли придти лишь путем неслыханных усилий и пройдя через страшные бедствия» .

Так, по его убеждению, Россия ничего не имела  против преобразований Петра Великого, к тому времени «она только о том  и мечтала, чтобы войти в великую  семью христианских народов; идея человека уже проникла во все поры ее существа и боролась в ней не без успеха с заржавевшей идеей почвы».  В русской культуре историческое не совпадает с логическим. Это  и подчеркивает в письмах к  разным людям Чаадаев: «Мы не владеем  силлогизмом Запада»; «орган причинности… остался без развития в нашем  бедном мозгу». История России –  не история идей. «Дело в том, что  идея никогда не властвовала среди  нас; мы никогда не были движимы великими верованиями, могучими убеждениями» .

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Оценка реформ Петра I.

 Будущее невозможно выстроить в одной плоскости, слишком сложен наш мир. В целях прояснения перспектив есть смысл выделить крайние точки, зафиксировать экстремальные тенденции.

Первый  вариант развития отношений между  Россией и Западом, возглавляемым  Соединенными Штатами, видится как  торжество западной, прежде всего  американской, русофобии и российского  западничества. Россия никак не реагирует, не предпринимает специальных инициатив, соглашается на все действия мирового региона-лидера, передоверяет фактически свою безопасность другим, этот путь соответствует  идеализму многих западников, он не требует дополнительных усилий и  лишних затрат. Возможно он соответствует  менталитету части общества.

Второй  вариант развития российско-американских, российско-западных отношений предполагает отторжение России в северную и северо-восточную  Евразию. НАТО, таможенные барьеры и  визовые запреты встали на пути России в западный мир и ей приходится устраивать свою судьбу собственными усилиями, как мобилизуя оставшееся влияние в рамках СНГ, так и  за счет поиска союзников вне элитного западного клуба - прежде всего в  Азии, в мусульманском, индуистском  и буддийско-конфуцианском мире.

Отторгнутая Западом Россия укрепит связи  с жаждущими военного сотрудничества Ираном, Ираком и Ливией, но глобально  будет строить союз с Китаем, допуская товары китайской легкой промышленности на российский рынок, модернизируя тяжелую  и военную промышленность своего крупнейшего соседа, чей ВНП через  пятнадцать лет превзойдет американский. Такое сближение "второго" и "третьего" миров создаст новую схему  мировой поляризации при том, что больше половины мировой продукции  будет производиться не в зоне Северной Атлантики, а на берегах  Тихого океана, где ожесточенная Россия попытается создать из Приморского  края свою Калифорнию.

Главная цель этих недвусмысленных усилий по расширению НАТО заключается в том, чтобы показать серьезность обеспокоенности  страны, на чей суверенитет многократно  посягали в ее истории, в том числе  и в XX веке. "Расширители" НАТО должны будут подумать о негативных последствиях пренебрегающего интересами России шага. Шага неспровоцированного, вызывающего. Шага, который Запад  жестко делает, вопреки ясно выраженной озабоченности России, не принимая многочисленных компромиссных предложений  Москвы, не щадя ее национальную гордость, заведомо отсекая российские аргументы как незрелые. Пусть Запад взвесит плюсы и минусы введения в свое лоно трех-четырех держав, которые уже и без того находятся в западной зоне влияния. Если, скажем, Франция не считает свое членство в Североатлантическом союзе достаточной гарантией своей безопасности и параллельно развивает ядерные силы, то почему Россия, двукратная спасительница Франции в нашем веке, должна положиться на судьбу, не раз ее подводившую?

Отторгнутая Западом Россия укрепит связи  с жаждущими военного сотрудничества Ираном, Ираком и Ливией, но глобально  будет строить союз с Китаем, допуская товары китайской легкой промышленности на российский рынок, модернизируя тяжелую  и военную промышленность своего крупнейшего соседа, чей ВНП через  пятнадцать лет превзойдет американский. Такое сближение "второго" и "третьего" миров создаст новую схему  мировой поляризации при том, что больше половины мировой продукции  будет производиться не в зоне Северной Атлантики, а на берегах  Тихого океана, где ожесточенная Россия попытается создать из Приморского  края свою Калифорнию.

Реализм диктует, что драма "или-или" - довольно редкое явление в истории. Третий вариант менее экзотичен и  более реалистичен. Сценарий компромисса  базируется на идее договоренности с  Североатлантическим Союзом, обеспечивающей определенные смягчающие условия его  распространения на восток. Обязательной задачей российской дипломатии становится изучение возможностей заключения между  Россией и НАТО особого соглашения или договора, предваряющего, обусловливающего или, в крайнем случае, дополняющего расширение альянса на Восток.

Задача  российской дипломатии состоит в  том, чтобы реализовать идею создания такой системы европейской безопасности, в которой взаимозависимыми элементами могли бы стать Россия-НАТО-европейские институты.

Усеченная, замиренная Россия в границах 1992 года будет постепенно терять рынки в  соседних странах, международное влияние  и даже исконную любовь 25 миллионов  зарубежных русских, отверженных в  странах своего проживания. Россия перестанет быть одним из бастионов  мировой науки, она станет бедным потребителем второсортных товаров  из Европейского Союза, превращаясь  постепенно из субъекта в объект мировой  политики. Скорее всего, очевидцы не ощутят драмы: погружение будет медленным  и смягченным западной благотворительностью. Но определенно закроется петровская глава русской истории. Не Амстердам, а Манила станет ее аллегорическим будущим.

Идея  быть вместе с Западом или против него - заглавная тема нашей истории. Наши предки испытали оба пути, они  так или иначе делали свой выбор. Теперь этот выбор предстоит сделать  нам, и, похоже, что это будет последний  выбор. Ибо скорость научно-технической  революции такова, что, опоздав к  экспрессам "Североатлантический" и "Восточноазиатский", мы рискуем  в лучшем случае стать Бразилией, а в худшем Индией. Обе эти страны имеют право на уважение, но обе  они смотрят в хвост улетающим  в будущее экспрессам, и не они  будут определять судьбу грядущих поколений.