Теория героев и толпы Н.К. Михайловского

Субъективный метод ориентировал социологов, прежде всего, на изучение личности. Например, у Н.К. Михайловского «фокус» его концепции был сосредоточен на индивиде, индивидуальности, личности, человеке. Мерилом прогресса общества являлось для него развитие личности. Источник этого процесса он связывал с преодолением отчуждения личности от общества, ее отказом от роли его простого придатка. Трактовка личности Михайловским в целом была следствием подхода социолога к пониманию самых разных социальных процессов — от разделения груда, процессов его кооперации до идеала будущего общественного устройства.

Социолог одним из первых не только в отечественной, по и в мировой литературе подчеркнул возможность рассматривать личное пространство на трех уровнях — биогенном, психогенном, социогенном. Первый означает анализ процесса выживания человека как живого существа, для чего главным оказалось приспособление среды к удовлетворению его потребностей. Психогенный уровень анализа личности предполагает выявление характера взаимодействия индивида и толпы (о чем далее будет сказано подробнее и связи с его концепцией героев и толпы). Третий — социогенный — представляет собой рассмотрение личности сквозь призму ее включения в общественное (экономическое) разделение труда, кооперацию и сотрудничество.

Особое значение в развитии личности социолог придавал простой кооперации, поскольку она, по его мнению, была наиболее адекватной природе человека, соединяя равных и независимых индивидов, преследующих общие цели и интересы. Социологическая теория личности Михайловского предполагала синтез всех трех уровней анализа личности. [7, с. 256]

По Н. К. Михайловскому, личность никогда не должна быть принесена в жертву, она свята и неприкосновенная. Любое событие и явление, любая социальная структура могут быть поняты и познаны через оценку их полезности и желанности с точки зрения этических ценностей, нравственного идеала, выработанного индивидами. [8, с. 253]

В центре поздних работ Н. К. Михайловского находятся проблемы: 1) поведения личности в группе и толпе-массе, 2) психологического механизма воздействия индивида на массу-толпу, 3) роли социальной среды в формировании психологии индивида и толпы-массы. [8, с. 255]

Таким образом, на формирование социологических взглядов Н.К. Михайловского повлияла социальная философия А. И. Герцена и особенно Н. Г, Чернышевского. Другим мощным источником идей для этико-субъективной школы явилась современная ей западная социология - взгляды Э. Дюркгейма, Г. Тарда, О. Конта, Г. Спенсера и некоторых других ученых. Правда, эти идеи не столько использовались, сколько интерпретировались и оспаривались. Подводя итоги, можно отметить, что прудоновская критика буржуазного общества, его идея личности в сочетании с социологическим и этическим принципом справедливости явились исходным пунктом теоретических поисков Михайловского.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ГЛАВА 2. ОВНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ ТЕОРИИ ГЕРОЕВ И ТОЛПЫ Н.К. МИХАЙЛОВСКОГО

 

2.1. Понятия «героя»  и «толпы» в теории Н. К. Михайловского

 

 

У Н. К. Михайловского фокус его концепции был сосредоточен на индивиде, индивидуальности, личности и человеке. При этом уровень развития человека является меркой развития общества. Источник прогресса он связывал с преодолением отчужденности личности от общества. Трактовка личности у Н. К. Михайловского связана с пониманием мыслителя о самых разных социальных процессах: от разделения труда до ее включения в общественное устройство.

Разгром «Народной воли» и последовавшая за ним политическая и общественная реакция привели Михайловского к идейному кризису, который выразился в его теории «героев и толпы», объяснявшей механизм коллективного действия склонностью человека к подражанию. [2, с. 247]

Начиная свою работу, Михайловский пропускает перед своими читателями множество фактических данных, «пеструю картину: Васька Андреев, Бланка Кастильская, милетские девушки, наполеоновские солдаты, овцы и козы Иакова, безрукие дети, геликониды и лепталисты, хамелеон...» [Цит. по 19, с. 34], и оценку тех объяснений, которые даются этому материалу в различных областях знания.  Он считает, что «только этим путем удастся разгадать великую загадку, выражающуюся словами; герои и толпа». [Цит. по 19, с. 35],

Задача этой работы Михайловского состоит в изучении механики отношений между толпой и тем человеком, которого она признает великим, а не в изыскании мерила величия. Поэтому заведомый злодей, глупец, ничтожество, полоумный — для этой работы так же важны в пределах поставленной задачи, как и всемирный гений или ангел во плоти, если за ними шла толпа, если она им искренне, а не по внешним побуждениям, повиновалась, если она им подражала и молилась, это не зависит от цели и соображений героев, как бы эти цели ни были сами по себе ценны и полезны.

Он обращается, на первый взгляд, к разнородным, не связанным между собой явлениям: массовым движениям и психическим эпидемиям средневековья, гипнотизму, сомнамбулизму, душевно-патологическим явлениям, явлениям массового "автоматического подражания" и т. п. Все эти явления Михайловский подводит под общий знаменатель, выдвигая для них общую причину: "подавление индивидуальности". Как позднее признавали самые разнообразные критики и комментаторы, сделано это было им необычайно интересно и оригинально. Самое главное здесь – введение в научный обиход проблем и приемов социальной психологии, ближайшей, наряду с политэкономией союзницей социологии, прежде всего на примерах изучения поведения толпы". Михайловский попытался дать и определение основных характеристик поведения (анонимность, внушаемость, обезличенность), ее классификацию, управление толпой, лидерство в ней и т. п. Это главные темы его незаконченной статьи "Герои и толпа" (1882г.), "Научных писем" (1884г.) и последующих публикаций в 90-е годы.

Итак, сейчас мы рассмотрим, что же имел в виду Н. К. Михайловский под понятиями  «герой» и «толпа». В теории Михайловского «Герой» - это человек, увлекающий своим примером массу на хорошее или дурное, благороднейшее или подлейшее, разумное или бессмысленное дело. Толпа – это масса, способная увлекаться примером, опять-таки высокоблагородным или низким, или нравственно-безразличным. [19, с. 27]

С этой именно целью он начал очерк убийством Амвросия. С этой же целью он напоминает читателю одну высокохудожественную сцену из «Войны и мира» — сцену убийства Верещагина. Михайловский считает, что лучшего исторического примера момента возбуждения толпы под влиянием примера он не находил.

В этой выписке из романа истинный герой оказался тот «солдат, который вдруг, с «исказившимся от злобы лицом» первый ударил Верещагина. Это был, может быть (и даже вероятно), самый тупой человек изо всей команды. Но, во всяком случае, его удар сделал то, чего не могли сделать ни патриотические возгласы Растопчина, ни начальственный вид графа, ни его прямые приказания». Толпа последовала примеру солдата,  Верещагин был убит. [19, с. 28]

Верещагина погубило неудержимое стремление известным образом настроенной толпы подражать герою. А героем был в этом случае тот драгун, у которого хватило смелости или трусости нанести первый удар. Также Н. К. Михайловский отмечает то, что если читателю не нравится такое употребление слова «герой», то он просит извинения, но иного подходящего слова он не нашел.

Это, разумеется, нисколько не мешает увлекать толпу и истинно великим людям. Сами по себе мотивы, двинувшие героя на геройство, для нас безразличны. Пусть это будет тупое повиновение (как, вероятно, было у драгуна) или страстная жажда добра и правды, глубокая личная ненависть или горячее чувство любви — для нас важен герой только в его отношении к толпе, только как двигатель. Без сомнения, немало найдется в истории случаев, в которых личные мотивы героев бросают свет на весь эпизод. [19, с. 29]

Н. К. Михайловский сравнивает понятие «герой» и «великая личность». Так, герой становится великой личностью только тогда, когда его действие получает положительную оценку с точки зрения общественного идеала. При этом личность (герой) становится великой личностью в случае того, когда эти его действия будут соответствовать ценностям эпохи.

«Что такое собственно великий человек? Полубог, с одной точки зрения, он может оказаться мизинцем левой ноги – с другой. Это и само собой понятно, ибо требования, которые могут быть предъявлены великому человеку мной, вами, пятым, десятым, чрезвычайно разнообразны. Это и в истории случалось, что великий человек для одних был полным ничтожеством в глазах других. Без сомнения, всякий мыслящий человек может и должен выработать себе точку зрения для оценки великих людей в смысле большего или меньшего количества блага, внесенного ими в сокровищницу человечества. Но, имея собственное свое мерило величия, вполне пригодное для тех или других целей, мы не можем им руководиться при изучении поставленного нами вопроса. Положим, что с точки зрения исследователя какой-нибудь, например, Будда - не великий человек, как о нем полагают буддисты, а совсем заурядная фигура. Если исследователь, руководствуясь этим своим мерилом величия, вычеркнет роль Будды из программы своей работы, то, понятное дело, сам себя лишит драгоценного материала, даваемого обаянием, которое Будда производил на современников. Исследователь должен в этом случае стать на точку зрения буддистов. Он может, конечно, отвергать и опровергать эту точку зрения ввиду различных, весьма даже важных целей и соображений. Но в данном случае все эти цели и соображения, как бы они ни были сами по себе ценны, представляют нечто постороннее. Задача состоит в изучении механики отношений между толпой и тем человеком, которого она признает великим, а не в изыскании мерила величия. Поэтому заведомый злодей, глупец, ничтожество, полоумный – для нас так же важны в пределах поставленной задачи, как и всемирный гений или ангел во плоти, если за ними шла толпа, если она им искренне, а не по внешним побуждениям, повиновалась, если она им подражала и молилась. Бывает величие, озаряющее далекие исторические горизонты. Бывает так, что великий человек своей бессмертной стороной, своей мыслью живет века, и века влияют на толпу, увлекая ее за собой. Но бывает и так, что великий человек мелькнет как падучая звезда, лишь на одно мгновение станет идолом и идеалом толпы, и потом, когда пройдет минутное возбуждение, сам утонет в рядах темной массы. Безвестный ротный командир бросается в минуту возбуждения на неприятельскую батарею и увлекает своим примером оробевших солдат, а затем опять становится человеком, которому цена — грош. Вы затруднитесь назвать его великим человеком, хотя, может быть, согласитесь признать известную долю величия в его выходке. Но, во всяком случае, какая разница, в интересах нашей задачи, между этим ротным командиром, которому раз в жизни удалось воодушевить и увлечь за собой солдат, и счастливым, «великим» полководцем, появление которого пред фронтом всякий раз вызывает в солдатах энтузиазм и готовность идти на смерть? Разницы никакой или весьма малая. Мы можем, конечно, отметить в последнем случае некоторое осложнение психическими моментами, которых нет в первом». [Цит. по 19 с.38]

Таким образом, герой у Н. К. Михайловского – это человек, увлекающего своим примером массу на хорошее или дурное, благороднейшее или подлейшее, разумное или бессмысленное дело. А толпой будем называть массу, способную увлекаться примером, опять-таки высокоблагородным или низким, или нравственно-безразличным. Также Н. К. Михайловский различает понятие «герой» и «великая личность». Так, герой становится великой личностью только тогда, когда его действие получает положительную оценку с точки зрения общественного идеала. При этом личность (герой) становится великой личностью в случае того, когда эти его действия будут соответствовать ценностям эпохи.

 

 

2.2 Подражание  как «психический двигатель»  толпы

 

 

В данной главе мы рассмотрим, причины, по которым «толпа», так или иначе, подчиняется «герою». Михайловский постарался уяснить себе эти отношения и определить условия их возникновения, будут ли эти условия заключаться в характере данного исторического момента, данного общественного строя, личных свойств героя, психического настроения массы или каких иных элементов.

Еще раз напомним, что «герой» у Михайловского противопоставлен «толпе». Толпа – это масса народа, способная увлекаться примером высокоблагородным, или низким, или нравственно безразличным. Толпу Михайловский рассматривает как особую общность, основанную на сходстве психической реакции и поведения. Он приводит множество примеров, показывающих, что люди в толпе объединены психическо-эмоциональной связью, их поступки не ограничены этическими или правовыми нормами. Толпа как бы частично поглощает индивидуальные черты и особенности человека, отсюда проистекает его тяга к подражанию.

Михайловский пытается представить в психологическом плане механизм воздействия «героя» на «толпу». Заключается он в подражании, массовом гипнозе (внушении) или даже психозе. Круг интересов «толпы» крайне узок, ее духовное развитие скудно. В этой убогой атмосфере какое-либо сильное впечатление, эмоциональный толчок, яркий пример вполне достаточны, чтобы поднять массу на любое дело, как высокое, так и самое низкое. Она без всяких размышлений пойдет за своим вождем все равно куда — убивать беззащитного или спасать отечество. Не имея воодушевляющего примера — она мертва. Все средние века, отмечал Михайловский, богаты «нравственными эпидемиями»: самобичеванием, «бесовскими плясками», сжиганием ведьм, крестовыми походами. [4, с. 178]

Он обращается, на первый взгляд, к разнородным, не связанным между собой явлениям: массовым движениям и психическим эпидемиям средневековья, гипнотизму, сомнамбулизму, душевно-патологическим явлениям, явлениям массового "автоматического подражания" и т. п. Все эти явления Михайловский подводит под общий знаменатель, выдвигая для них общую причину: «подавление индивидуальности». Как позднее признавали самые разнообразные критики и комментаторы, сделано это было им необычайно интересно и оригинально. Самое главное здесь – введение в научный обиход проблем и приемов социальной психологии, ближайшей, наряду с политэкономией союзницей социологии, прежде всего на примерах изучения поведения толпы". Михайловский попытался дать и определение основных характеристик поведения (анонимность, внушаемость, обезличенность), ее классификацию, управление толпой, лидерство в ней и т. п. Это главные темы его незаконченной статьи «Герои и толпа» (1882 г.), «Научных писем» (1884 г.) и последующих публикаций в 90-е годы. [5, 113]

Михайловский не мог не признать совершенно ненормальным такое воздействие «героя» на «толпу», но, как он считал, это обусловлено развитием общества по «органическому типу», который ведет к подавлению отдельной личности. При господстве разделения труда личность сосредоточивает внимание исключительно на ограниченном круге явлений, на их монотонной повторяемости. Народ – это сумма подобных личностей, и он будет до тех пор являться «толпой», готовой легко впасть в гипнотическое состояние или в безрассудное подражание, пока каждый его элемент не превратится в развитую индивидуальность.

Михайловский широко пользовался понятиями «психическая зараза» и «социальный гипнотизм» как выражениями внушения или подражания, с помощью которых он пытается объяснить причины движения масс. Кроме того, подражанием, присущим как «толпе», так и отдельному лицу, он стремился объяснить единство индивидуальной и социальной психологии. Михайловский был первым, кто разработал в социологии проблему подражания, изложив свою теорию в статье «Герои и толпа», т.е. за восемь лет до появления книги Тарда «Законы подражания» (1890) и за два года до первых заметок Тарда в «Revue philosophique» (1884). [4, с. 178]

Михайловского в отличие от других субъективистов интересовала не столько сильная личность, сколько способы влияния «героя» на «толпу». Народ пассивен, и, чтобы его поднять на действия, необходима не только «автоматическая покорность» и узость интересов, но нужен человек, способный воздействовать на психологию «толпы», «загипнотизировать» ее, увлечь за собой. Им может быть любая активная личность, которая в состоянии дать толчок массе, овладеть ее волей, вызвать подражание

Это и многое другое на основе примеров мы более подробно рассмотрим в данной главе.

«Житейский опыт свидетельствует, что бывают такие обстоятельства, когда какая-то непреодолимая сила гонит людей к подражанию. Всякий знает, например, как иногда трудно бывает удержаться от зевоты при виде зевающего, от улыбки при виде смеющегося, от слез при виде плачущего. Всякому случалось испытывать странное и почти неудержимое стремление повторять жесты человека, находящегося в каком-нибудь чрезвычайном положении, например, акробата, идущего по канату. Всякий знает, наконец, хотя бы из своего школьного опыта, что одинокий человек и человек в толпе - это два совсем разных существа. До такой степени разных, что, зная человека, как свои пять пальцев, вы, на основании этого только знания, никаким образом не можете предсказать образ действия того же человека, когда он окажется под влиянием резкого, энергического примера». [Цит. по 19, с. 45]

Русский криминалист Кистяковский в своем исследовании о смертной казни говорит, между прочим: «Человек есть существо, склонное к подражанию. Совершение смертных казней вызывает в нем эту способность, приучает его наглядным примером к пролитию крови; естественный ужас, врожденное отношение к пролитию крови мало-помалу покидает сердце граждан, и место их заступает бесчувственность и равнодушие к человеку и человеческой жизни, жестокосердие и тупость при виде жестоких сцен. В эпоху французской революции гильотина сделалась обыкновенным домашним украшением. Вольней рассказывает, что в третий год Французской Республики он видел, во время путешествия по Франции, детей, забавляющихся, в подражание тогдашним судам, сажанием на кол котов и гильотинированием птиц. То же самое явление повторилось в Нидерландах после введения гильотины... Таким образом, школа казней есть школа варварства и ожесточения нравов. Вместе с убийством телесной жизни преступника убивается нравственная жизнь народа, говорит Шлаттер. Но влияние смертных казней не выражается только в общем ожесточении нравов народа, но является ближайшей и непосредственной причиной, вызывающей новые тяжкие убийства; пролитие крови в виде смертной казни развивает манию убийства. В подтверждение этого психиатрами собрано бесчисленное множество самых достоверных фактов. Один мужчина, будучи свидетелем, как толпа спешит на казнь убийцы, чувствует желание сделаться, в свою очередь, героем подобной сцены, для чего и совершает убийство... На другой день после казни Манинова одна девка вонзила в другую нож, говоря, что она хочет крови из ее сердца, хотя бы ее постигла участь Манинов. В 1863 году в Чатаме повешен был убийца Бургон (по убеждению многих, одержимый сумасшествием). Спустя несколько недель в том же городе совершено было убийство невинного дитяти: преступник повторял, что он хочет быть повешенным. Еще яснее выразилось деморализующее влияние смертной казни в Ливерпуле. В 1863 году два человека были казнены за убийство. В следующие ассизы 11 человек были обвинены в подобном же преступлении и из них четверо были казнены. Казнь привлекла 100 000 зрителей. После нее, в течение нескольких месяцев, совершено одно за другим в три раза более убийств. В Лондоне и его окрестностях, незадолго до казни и непосредственно после казни Миллера, процесс которого приобрел европейскую известность, совершено было несколько убийств и покушений на это преступление. Некоторые убийцы прямо упоминали имя Миллера». [Цит. по 11, с. 67]