Любовная лирика Анны Ахматовой

                    Не тайны и не печали,

                    Не мудрой воли судьбы

                    Эти встречи всегда оставляли

                    Впечатление борьбы. 

                    Я, с утра угадав минуту,

                    Когда ты ко мне войдешь, 

                    Ощущала в руках согнутых 

                    Слабо  колющую дрожь...

 

   Марина Цветаева  в одном из стихотворений,  посвященных Анне Ахматовой, писала,  что ее "смертелен гнев и смертельна - милость".  И действительно, какой-либо срединности,  сглаженности конфликта,  временной договоренности двух враждующих сторон с постепенным переходом к плавности  отношений  тут чаще  всего даже и не предполагается.  "И как преступница томилась любовь, исполненная зла".  Ее любовные стихи,  где неожиданные мольбы перемешаны с проклятиями,  где  все  резко  контрастно и безысходно,  где победительная власть над сердцем сменяется ощущением опустошенности,  а нежность соседствует с яростью, где тихий шепот признания перебивается грубым языком ультиматумов и приказов, - в этих бурнопламенных выкриках и пророчествах чувствуется  подспудная,  невысказанная  и  тоже тютчевская мысль об игралищах мрачных страстей, произвольно вздымающих человеческую судьбу на своих крутых  темных  волнах,  о шевелящемся под нами первозданном Хаосе.  "О,  как убийственно мы любим" - Ахматова,  конечно же, не прошла мимо этой стороны тютчевского миропонимания.  Характерно, что нередко любовь, ее победительная властная сила оказывается в ее стихах, к ужасу и смятению героини, обращенной против самой же... любви!

 

                    Я гибель накликала милым,

                    И гибли один за другим.

                    О, горе мне! Эти могилы

                    Предсказаны словом моим.

                    Как вороны кружатся, чуя

                    Горячую, свежую кровь,

                    Так дикие песни, ликуя,

                    Моя посылала любовь.

                    С тобою мне сладко и знойно.

                    Ты близок, как сердце в груди.

                    Дай руку мне, слушай спокойно.

                    Тебя заклинаю: уйди.

                    И пусть не узнаю я, где ты,

                    О Муза, его не зови,

                    Да будет живым, невоспетым

                    Моей не узнавший любви.

 

   Критика 30-ых годов иногда  писала, имея в виду толкование  Ахматовой некоторых пушкинских  текстов,  об элементах фрейдизма в ее литературоведческом методе.  Это сомнительно. Но напряженный, противоречивый и драматичный психологизм ее любовной лирики,  нередко ужасающейся темных и неизведанных

глубин человеческого чувства,  свидетельствует о возможной  близости  ее  к отдельным идеям Фрейда, вторично легшим на опыт, усвоенный от Гоголя, Достоевского,  Тютчева и Анненского. Во всяком случае, значение, например, художественной интуиции как формы "бессознательного" творчества, вдохновения и экстаза подчеркнуто ею неоднократно.

   Однако в  художественно-гносеологическом  плане  здесь,  в истоках,  не столько, конечно, Фрейд,  сколько уходящее к Тютчеву  и романтикам дуалистическое  разделение  мира  на две враждующие  стихии - область Дня и область  Ночи, столкновение которых рождает непримиримые и глубоко болезненные противоречия в человеческой душе.  Лирика Ахматовой, не только любовная, рождается на самом стыке этих противоречий из соприкосновения Дня с  Ночью  и Бодрствования со Сном:

                   Когда бессонный мрак вокруг клокочет,

                   Тот солнечный, тот ландышевый  клин 

                   Врывается во тьму декабрьской  ночи.

   Интересно, что эпитеты  "дневной" и "ночной", внешне  совершенно обычные, кажутся в  ее стихе, если не знать их  особого значения, странными, даже неуместными:

                   Уверенно в дверь постучится

                   И, прежний, веселый, дневной,

                   Войдет он и скажет: "Довольно,

                   Ты видишь, я тоже простыл"...

   Характерно, что  слово  "дневной"  синонимично здесь словам "веселый" и "уверенный".

   Так же, вслед за Тютчевым, могла бы она повторить знаменитые  его слова:

                   Как океан объемлет шар земной,

                   Земная жизнь кругом объята  снами...

                   Сны занимают в поэзии

                   Ахматовой большое место.

   Но -  так или иначе  - любовная лирика Ахматовой 20-30-х  годов в несравненно большей  степени,  чем прежде, обращена  к внутренней, потаенно-духовной  жизни.  Ведь и сны, являющиеся у нее одним из излюбленных художественных  средств   постижения   тайной,   сокрытой,   интимной   жизни   души, свидетельствуют об этой устремленности художника внутрь,  в себя, в тайное тайных вечно загадочного человеческого чувства.  Стихи этого периода в общем более психологичны.  Если в "Вечере" и "Четках" любовное чувство изображалось, как правило, с помощью крайне немногих вещных деталей (вспомним образ красного тюльпана),  то сейчас, ни в малейшей степени не отказываясь от использования выразительного предметного  штриха,  Анна  Ахматова,  при всей  своей  экспрессивности,  все  же  более пластична в непосредственном изображении психологического содержания. Надо только помнить,  что пластичность ахматовского любовного стихотворения ни в малейшей мере не предполагает описательности,  медленной  текучести или повествовательности. Перед нами по-прежнему - взрыв, катастрофа, момент неимоверного напряжения двух противоборствующих сил,  сошедшихся  в роковом поединке,  но зато теперь это затмившее все горизонты грозовое облако, мечущее громы и молнии, возникает перед нашими глазами во всей своей устрашающей красоте и могуществе,  в неистовом клублении темных форм и ослепительной игре небесного света:

                    Но если  встретимся глазами

                    Тебе клянусь я небесами, 

                    В огне расплавится гранит.

 

   Недаром в одном из  посвященных ей стихотворении   Н.  Гумилева  Ахматова изображена  с молниями в руке:

 

                    Она светла в часы томлений

                    И держит молнии в руке,

                    И четки сны ее, как тени

                    На райском огненном песке.