Автор работы: Пользователь скрыл имя, 21 Марта 2014 в 15:03, курсовая работа
Поэт потряс его до глубины души «глубинным ощущением причастности к судьбам
нашей Родины, мощью и искренностью чувства».
Пошли в народ песни Николая Рубцова, пошли… И верится, это только
начало нового, но уже и проторенного пути. И чем полнее открывается перед
нами поэтический мир Николая Рубцова, тем острее с годами становится
чувство утраты.
Введение 3
Часть 1. Ангел родины незлобливой моей… 5
Часть 2. Из детства в путь 9
Часть 3. На Северном флоте 13
Часть 4. В Ленинграде 18
Часть 5. Неизвестные шедевры 20
Часть 7. Как удивительна судьба… 36
Заключение 40
Библиография 42
отдыхать». А в концовке появилась вариация первой строфы, вполне отвечающая
житейскими обстоятельствами, сложившимися у поэта в Москве, но тоже полная
легкой иронии: «Если только буду знаменит, то поеду в Ялту отдыхать…» (не
зря поэт иронизировал: вот и не удалось…)
Но не только «таинственный зенит» привлекает мысли поэта. Он
размышляет и над соотношением бытия и быта – соотношением, проявляющимся в
каждодневном, сиюминутном. Многое здесь беспокоило Рубцова, мучило его,
вызывало тревогу, и пишет он об этом обнажено резко, даже преувеличено, с
долей гиперболизации. Так проявились стихотворения, сложившиеся потом в
сборнике «Волны и скалы» в цикл «Ах, что я делаю?»
Вот как сам поэт комментирует эти стихотворения в авторском
предисловии к «Волнам и скалам»: «Кое-что в сборнике (например, некоторые
стихи из цикла «Ах, что я делаю?») слишком субъективно. Это «кое-что»
интересно только для меня, как память о том, что у меня в жизни было. Это –
стихи момента». Самооценка здесь очень верна и определена.
Стихотворения, вошедшие в цикл «Ах, что я делаю?», - откровенно
субъективистические, в них молодой поэт всецело подчиняется своим
настроениям, чаще всего невеселым, отчаянным, злым. Эти стихотворения
отмечены в той или иной мере и грустной озабоченностью происходящим, и в то
же время по-мальчишески дерзким вызовом общепринятым нормам житейского
поведения. Вот, к примеру, стихотворение «Праздник в поселке», написанное в
декабре 1959г. Атмосфера хмельного разгула передается в нем в эмоционально-
оценочных восклицаниях («Сколько водки выпито! Сколько стекол выбито!…»).
Но это отнюдь не праздная констатация, ибо автор стихотворения видит и
горькие последствия – приметы откровенного безобразия: «Где-то дети
плакали… Где-то финки звякали…»
Рассматривая и воссоздавая свои настроения в «стихотворениях момента»,
Рубцов тем самым как бы снимает эти настроения, поднимается над ними в
жестокой самооценке. И значит, в самом-то деле поэт не тождествен здесь
своему лирическому герою, он не совсем тот, каким видится в подобных
произведениях. Пусть житейски, в формах жизненного произведения Рубцов не
смог тогда преодолеть не лучшие свои привычки, духовная мера ценностей и в
ту пору им была прочувствованна верно. А если говорить о поэтическом
воплощении такой меры, то она обнаруживает себя в самоиронии, которая
постоянна в стихотворениях этого плана.
В годы жизни в Ленинграде Н.Рубцов ищет способы освоения современности
средствами стиха в разных его формах. Очень много стихотворений было
написано про городскую жизнь, но поэт также пытается «набросать» сельскую
сценку и дать свое понимание ее («Репортаж», 1962г.), пишет стихотворение о
деревенском мужичке («Лесной хуторок», 1960г.; позже, в 1962г., это
произведение было всего в двух строчках и опубликовано под названием
«Добрый Филя»). Находит отражение в его стихах и полузабытые деревенские
воспоминания («Эхо прошлого», «На гулянии», «Я забыл, как лошадь
запрягают…»)
Это обращение к «деревенской» теме весьма примечательно. Никакой
«преднамеренности» в таком обращении не было. Молодой поэт следовал здесь
прежде всего порывам своей души. Но поэтическая трактовка изображаемого в
стихотворениях Рубцова о деревне, написанных на рубеже 50-60-х гг., может
показаться несколько неожиданной. Кажется, будто поэт в своей городской
жизни вполне усвоил тот сторонний взгляд на деревню, который был характерен
в те годы для «среднего» горожанина: взгляд, в сущности, насмешливо-
снисходительный, лишенный реального понимания явлений. Такая отстраненность
в какой-то мере заметна в стихотворениях-воспоминаниях Рубцова, которые по
самому своему тону противоположны по зрелым стихотворениям.
В ироническом ключе память о деревне всколыхнулась и в стихотворении
“Я забыл, как лошадь запрягают” (1960). Усмешка ощутима уже в странном и
несбыточном для жителей большого города желание «позапрягать» лошадь,
чуждость миру сельщины звучит и в правдоподобной детали, будто бы «
неопытных лягают и до смерти могут залягать»… В общем-то есть доля истины,
но крестьянский парень так всерьез никогда не скажет.
И в то же время ответ какого-то иного опыта тревожит сознание поэта:
«Не однажды мне уже досталось…». Вот тут то и кроется реальное, трудное,
отчего ему и хотелось бы чего-то идиллически спокойного. Да разве это
возможно? И снова он насмешлив:
Эх, запряг бы
Сейчас кобылку
И возил бы сено,
Сколько мог,
А потом.
Втыкал бы важно вилку
Поросенку
Жаренному
В бок…
Очень разные стихотворения, а общее в них – некая отстраненность
взгляда Рубцова на жизнь деревни. Все это первые подходы к теме, которая
станет главной в его творчестве и будет осмысливаться иначе – «изнутри»
изображаемого. В зрелых стихотворениях поэт не стал бы уже отмахиваться о
грустной народной песни – напротив, он уже искал глубокой созвучности
времени.
Одновременно с тем, как Н.Рубцов находит жизненную опору, происходит и
становление его поэтики. Когда переживания смешивались с настроениями
неброского северного пейзажа, они обрели идущую от этого пейзажа прозрачную
ясность и чистоту. Мелодраматизм, красивости стали неуместны – это
постепенно почувствовал Николай Рубцов. Расширяется вместе с тем и круг его
впечатлений. Мир чувств становится богаче.
Как часто, часто, словно птица,
Душа тоскует по лесам!
Но и не может с тем не слиться,
Что человек воздвигнул сам!
(«В городе»)
В этом произведении поэт начинает освобождаться от узорности зрения.
Тоскуя по лесам, он принимает своею душой «холмы, покрытые асфальтом и
яркой россыпью огней». Однако, сказав во второй, завершающей строфе
цитируемого стихотворения «В городе», что их, эти холмы, «порой так шумно
славят альты», мне кажется, поэт погрешил искусственностью. Но в первых
строках этого стихотворения живой душевный порыв его выразился в словах
живых и непосредственных.
…Сколько стихотворений написал поэт в ранние свои годы, а потом словно
бы забыл многие из них, забыл, чтобы вспомнить потом лучшие строки,
вернуться на новом поэтическом «витке» к плодотворным находкам – некоторым
приемам, образцам имитации. Опыт раннего стихотворства не оказался для него
бесплодным. Обозревал ранний, так сказать ученический, период творчества
Николая Рубцова, невольно обращаешь внимание на пестрое тематическое
разнообразие в его творчестве, на разницу в способах поэтического
воплощения материала – не только в изобразительно-выразительных средствах,
но и не редко в принципиальных подходах совершенно, порой,
противоположенного характера.
Поэт будто бы ввел настройку собственной души на звучащее слово,
отыскивая в хаосе мелодии ему близкие. Внутреннее единство личности еще не
обретено им, но разные грани ее уже наметились – этим-то, может быть,
стихотворения особенно интересны. Правда, справиться с разноголосицей
настроений непросто, и внутренняя борьба сказывается время от времени
просчетами стиля и композиции.
Уже к лету 1962 года, когда составляется сборник «Волны и скалы»,
Николай Рубцов вполне отдавал себе отчет в том, чего станет и что знает те
или иные его стихотворения, умеем их четко разграничить.
Признаваясь, что он любит «из поэтов – современников очень немногих
очень немногих», Николай Рубцов высказывается о своем понимании
общественной позиции поэта, которую считает «важным и благотворным
качеством». «В жизни и поэзии, - пишет он, - не переношу спокойно любую
фальшь, если ее почувствую. Каждого искреннего поэта понимаю в любом виде,
даже в самом сумбурном». Заявление нарочито задиристое. Оно подчеркивает
стремление поэта к открытому лирическому самовыражению и – пожалуй,
особенно важное для Рубцова – его постоянную заботу о подлинности такого
самовыражения. Не случайно именно с этими заявлением перекликается
появившееся позднее рубцовское стихотворение «Я переписывать не стану…»,
утверждающее самое стержневое, главное в творческой поэзии поэта:
… Я придумывать не стану
Себя особого, Рубцова,
За это верить перестану
В того же самого Рубцова,
Но я у Тютчева и Фета
Проверю искреннее слово,
Чтоб книгу Тютчева и Фета
продолжить книгою Рубцова!..
Искреннее слово – вот первейший критерий поэтического для Николая
Рубцова. поэтому интересны пути творческого поиска, для него принципиально
важно, получились ли «живой образ» - самое обидное свидетельство
взаимосвязи жизни и поэзии.
От деревенского детства Николай Рубцов ушел к широким океанским
просторам, в тесноту городов с пестротой их быта, чтобы снова вернуться к
русской деревне и оттуда увидеть с учетом своего опыта, весь мир человека в
нем.
В беспокойной жизни своей поэт обрел не только живую чуткую душу – а
ей были доступны «звуки, которых не слышит никто», - но и чувство истории
и – что особенно важно – чувство пути, без которого истинного поэта не
бывает. Но обрел он все это не сразу, в настроенном поиске своей
индивидуальности в упорном отставании своей самобытности.
Часть 6. Шаги к общему признанию
Летом 1962г. Николай Рубцов сдал экстерном экзамены за среднюю школу и
получил аттестат зрелости. Не так уж много времени было для учебы: нелегкая
работа на заводе, занятия литобъединения, ночи над стихотворениями – все
надо было успеть. Теперь у него не было возможностей для того усердия в
учебе, которыми отличился он, отличник, воспитанник детдома на берегу
Толшмы. Оценки в аттестате зрелости вовсе не блестящие, но все равно
аттестат открывал дорогу в ВУЗ.
Решив приблизить осуществление своей давней мечты, в августе Николай
едет в Москву, в Литературный институт имени Горького. Творческий конкурс
там уже закончился, и вовсю шли уже приемные экзамены. Члены конкурсной
комиссии послушали стихотворение рабочего паренька из Ленинграда, с
любопытством полистали самодельную его книжечку «Волны и скалы»… И Рубцов
был принят в Литинститут, получив место в общежитии. Началась новая пора в
жизни молодого поэта.
Молодые прозаики, солидно державшиеся в стороне от шумливых поэтов,
признали Рубцова, допустив его в свое общество. Это заставило однокурсников
приглядываться к Рубцову с взыскательным любопытством, но для него самого