Многообразное изображение характеров трагедии "Гамлет"

                                                 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                        

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                          ГЛАВА 2

                              

     2.1 Проблематика трагедии

    «Гамлет» справедливо считается одной из самых философских трагедий   – не только Шекспира , но и всей мировой литературы. Но это не трактат, а произведение искусства, и философия выражена не в логических формулах, а в борьбе и переживаниях героев  – в первую очередь Гамлета.

     «Гамлет» – произведение философское, а не дидактическое. В нем нет прямого урока, легко укладывающегося в заповеди. Вопросов здесь поднято много, но выражены они так, что уже много поколений критиков не могут прийти к согласию относительно сути этих вопросов и того, как они решены в трагедии. Многое, может быть даже большая часть из того, что написано о «Гамлете», представляет собой рассмотрение не самой трагедии, а вопросов, поднятых ею. А так как вопросы эти затрагивают коренные проблемы бытия, то критика «Гамлета» превратилась в один из разделов философии и общественной мысли, где все существующие направления под видом разбора пьесы Шекспира предлагают ту или иную систему мировоззрения, приписывая ее авторству Шекспиру. [ 20,с.70]

   Признаться, соблазн велик. Вероятно, его невозможно избежать. И все же, если и я погрешу в этом, то лишь невольно, ибо моя цель скромнее: я хочу разобраться, что всё-таки говорит Шекспир своей трагедией.

   Центральная проблема сформулирована самим героем : «Быть или не быть  – таков вопрос..» В чем же вопрос?

   Как и другие великие творения Шекспира, «Гамлет» произведение «многослойное». Семья, любовь, дружба, общественные отношения, долг, месть, верность  – все эти темы органически входят в сюжет. Многие сюжетные мотивы трагедии те же, что и в хрониках Шекспира. Там мы тоже встречали конфликт между королем-узурпатором и его противниками, стремящимися восстановить

законность  и порядок. Это и есть и в  «Гамлете», который при желании  можно рассматривать как политическую трагедию.

   С таким же правом можно рассматривать «Гамлета» как произведение, имеющее в основе нравственную проблему – месть. Эта тема даже более отчетливо вырисовывается в ходе действий, чем тема политическая, ибо конкретная задача, стоящая перед героем, как известно, заключается в мести Клавдию, убившему отца Гамлета.

  Но политическая и этическая темы, как и другие моральные проблемы, занимающие более или менее значительное место в пьесе, не составляют существа ее трагизма, хотя и сопричастны ему. Все они лишь производимые от главной темы: «Быть или не быть». Вопрос этот возник у Гамлета от сознания общественной несправедливости, от острого чувства морального упадка всех окружающих.

  Мы знакомимся с героем уже тогда, когда ему ясно, что жизнь страшный кошмар. Потрясенный открывшимися ему ужасами жизни, он задумывается над тем, стоит ли жить, – это и делает трагедию философской.

   Трагедия героя имеет социальные корни. Но «Гамлет – не социальная трагедия в том смысле, где средоточием конфликта служат общественно-политические вопросы. Будь это так, существо трагедии сводилось бы к теме борьбы против неправедной власти Клавдия и претензиям Гамлета на престол, как и трактовали пьесу те, кто искал ключ к ней в сюжете. Но в том-то и дело, что внешнее действие обретает значительность в той мере, в какой оно связано с душевным состоянием героя.

    «Гамлет» – бесспорно пьеса, обладающая яркими театральными достоинствами и подлинными драматизмом действия. Но только игнорируя действительное содержание трагедии, можно думать, будто интерес ее определяется тем, осуществит или нет герой задачу мести. Как и сам герой, зрители и читатели все время отвлекаются от вопросов, связанных с этим. Нас волнует не то, что происходит при дворе датского короля, а то, что происходит в душе главного героя. Сила гения Шекспира и проявилась в том, что мыли и чувства героя он сделал для нас более значительными, чем внешние обстоятельства его судьбы. Мы соотносим суждения героя не только с конкретными обстоятельствами, а со всем тем, что мы знаем о жизни вообще.

   В средневековой саге и в дошекспировской трагедии о Гамлете средоточием интереса было  – как поступит герой; у Шекспира важно и значимо  – что думает герой. Поэтому пресловутая проблема медлительности Гамлета эстетически не существует. Напрасно ломали копья критики, пытаясь объяснить, почему Гамлет медлит с осуществлением мести. Когда мы читаем или смотрим трагедию в театре, этот вопрос не возникает. Мы видим не медлительного героя, а героя деятельного, но не в том смысле, в каком некоторые критики хотят «реабилитировать» Гамлета, представив его волевым и активным во внешних действиях. Деятельность Гамлета протекает в сфере мысли, здесь он активен более всего, что и делает в подлинном смысле слова трагедию философской.

  Без внешнего  действия трагедии и поступков  героя не было бы жизненной  основы шекспировского реализма. Но этот реализм проявляется  не сколько в обрисовке условий,  окружающих героя, сколько в  изображении его духовной драмы.  Правда, в новейшей критике были  попытки доказать, что трагедия не выдерживает проверки критериями реализма. Но так могли рассуждать лишь те, кто понимает реализм примитивно.

   Жизненная правда трагедии подтверждается силой, с какой она захватывает нас, пробуждая живые отклики в наших душах. Больше всего это достигается тем, что каждый невольно отождествляет себя с героем. Истина его переживаний не нуждается в доказательствах. Мы чувствуем ее сердцем.[20, с.70-71]

   Шекспир нужен нашему времени, его искусство радует и вдохновляет, волнует и возбуждает мысли людей XX века. Но если ощущение близости искусства Шекспира современному человечеству является общим, то именно в силу того, что оно входит в нашу жизнь как важный элемент современной духовной культуры, его оценка и восприятие различны, и притом не только в силу разностей индивидуальных вкусов и понятий. В условиях напряженной борьбы противоположных общественных систем, отражающейся в резком споре идеологий, искусство Шекспира является объектом борьбы и одним из ее орудий. Объектом–  противостоящие друг другу идейные направления по-своему толкуют Шекспира; орудием – они пользуются им как одним из аргументов для утверждения определенной философии, общественных идеалов, этических и эстетических воззрений.

  Каждый  читатель воспринимает «Гамлета» по-своему. Возможно, что его чувства и мысли совпадут с мнением Гете, который объяснял трагедию непосильностью задачи, возложенной на героя. Или читателю покажется близкой точка зрения Белинского, который считал, что слабость воли – преодолеваемое состояние, что Гамлет становится борцом против развратного и деспотичного двора. Менее вероятно совпадение взглядов современника с оценкой И.С.Тургенева. В своей статье «Гамлет и Дон Кихот» автор свел содержание шекспировского образа к черствому эгоизму, равнодушию, презрению к толпе. В противоположность Гамлету Дон Кихот, в оценке Тургенева, отличается благородством и гуманностью. Но в трагедии Шекспира Гамлета заботит судьба страны, всего человечества. Ему меньше всего присуще себялюбие.

     Трагическое чувство Шекспира  не торжественно трагическому  мироощущению одного героя. Оно  значительнее. Оно пронизывает все  творчество Шекспира второго  периода. И только в совокупности  своей герои дают представление  о масштабах трагического, о всем  комплексе проблем, поднятых драматургом.

 

2.2. Гамлет, как изображение сомневающейся личности, специфика изображения образа Гамлета

    В  «Гамлете», в отличии от прежних  драм Шекспира, высказано в прямой  форме весьма многое, исходящее  из тайников душевной жизни  самого поэта, он все же сумел  в совершенстве выделить из  себя образ героя и самостоятельно  поставить его. Из своих свойств  Шекспир дал ему неизмеримую  глубину; но он сохранил ситуацию  и обстоятельства в том виде, как они перешли к нему от  источников. Нельзя, конечно, отрицать, что вследствие этого он натолкнулся  на затруднения, которые ему  отнюдь не удалось преодолеть  вполне. Старинное сказание с  его грубыми контурами, его  средневековым кругом представлений,  его языческими и присоединившимися  позднее католически-догматическими  элементами, его воззрением на  кровавую месть, как на безусловное  право, как на долг индивидуума,  само по себе не особенно  согласовалось с богатством идей, грез и чувств, которыми Шекспир  наделил внутреннюю жизнь героя  этой фабулы. Между главным лицом  и обстоятельствами возник некоторый  диссонанс: королевский сын, стоящий  в интеллектуальном отношении  на одном уровне с Шекспиром,  видит призрак и вступает с  ним в беседу. Принц эпохи Возрождения,  прошедший курс заграничного  университета и имеющий склонность  к философскому мышлению, молодой  человек, пишущий стихи, занимающийся  музыкой и декламацией, фехтованием  и драматургией, и как драматург  являющийся даже мастером, – в то же время занят мыслью  о личном совершении кровавой мести.

    Но  Шекспир сумел воспользоваться  этим диссонансом и даже извлечь  из него выгоду. Его Гамлет  верит в приведение и – сомневается. Он внимает призыву к мщению и медлит исполнить его. Большая доля глубокой оригинальности как этого образа, так и драмы почти сама собою вызывается этим раздвоением между средневековым характером фабулы и принадлежащей к эпохе Ренессанса натурой героя, – натурой столь глубокой и многосторонней, что она носит до некоторой степени отпечаток современности[ 4 ,с.367].

    Гамлет  – не герой добродетели. Он не только чист, благороден, добродетелен, вместе с тем он может сделаться необузданным, колким, бессердечным. То нежный, то циничный, он может быть то экзальтированным почти до безумия, то равнодушным и жестоким. Он, несомненно, слишком слаб для своей задачи, или, вернее, его задача не по характеру ему; но он не лишен вообще физической крепости или энергии. Ведь он детище не гуманитарного периода с его чистотой и моралью, а сын эпохи Возрождения с его льющимися через край силами, кипучей полнотой жизни и умением бесстрашно смотреть в глаза смерти.

    Очевидно, процесс создания трагедии шел  в душе Шекспира таким путем:  сначала ему представлялось, что  по требованиям сюжета Гамлет  должен быть юношей. Так было  бы понятнее безмерное по своей  силе впечатление, произведенное  на его душу тем фактом, что  мать так скоро забыла его  отца и так поторопилась со  свадьбой. Он жил вдали от мира, в тихом Виттенберге, убежденный, что жизнь действительно так  гармонична, какой она кажется  молодому принцу[ 4 ,с.369]. Он воображал, что идеалы свято чтятся на земле, что миром управляют умственное благородство и возвышенные чувства, что в государственной жизни царит справедливость, в жизни частной – вера и правда. Он восхищался своим отцом, уважал свою мать, страстно любил свою Офелию, лелеял высокие мысли о людях, преимущественно же о женщине. В этот момент, как он теряет отца и должен изменить свое мнение о матери, рушится все его светлое миросозерцание. Если мать могла забыть его отца и сочетаться браком с этим человеком, то чего же  стоит в таком случае женщина? И какую же цену имеет в таком случае жизнь? Отсюда, еще прежде чем он услыхал о явлении духа своего отца, а не только что видел его и внимал его речам, – чистое отчаяние в монологе:

                             О, если б вы, души моей оковы,

                             Ты, крепко сплоченный состав  костей,

                             Испарился туман, ниспал росою!

                             Иль если б ты, Судья земли  и неба,

                             Не запретил греха самоубийства[ 17,с.16].

 Отсюда  и наивное удивление его тому, что можно приветливо улыбаться  и быть при этом злодеем.  Это событие становится для  него символическим событием, образчиком  того, каков есть мир. Отсюда  слова к Розенкрацу и Гильденстерну: 

«С недавних пор, не знаю отчего, утратил я всю  свою веселость» [ 17,с.46]. Отсюда слова : «Какое образцовое создание человек! Как благодарен разумом и как безграничен способностями! Как значителен и чудесен в образе и движениях! В делах как подобен ангелу! В понятии – Богу! Краса мира! Венец всего живого!»[17,с.46] Эти слова выражают его прежнее, светлое миросозерцание. Теперь оно погибло, и мир отныне для него есть ничто иное, как «смешение ядовитых паров». А человек? Чем может быть для него «эта эссенция праха?» Противны ему мужчины, противны и женщины.

    Его  мысли о самоубийстве исходят  из этого источника. Чем значительнее  молодой человек, тем сильнее,  конечно, стремится он при вступлении  своем в жизнь увидеть свои  идеалы осуществленными в людях  и обстоятельствах. Теперь Гамлет  внезапно узнает, что действительность  совсем не такова, как он представлял  ее себе, и так как он не  может ее пересоздать, то он  начинает думать о смерти.

    Большого  труда стоит ему  заставить  себя поверить, что мир так  дурен на самом деле. Поэтому  он постоянно ищет новых доказательств,  поэтому, между прочим, он велит  представить пьесу. Его ликование  всякий раз, как он изобличает  что-либо дурное, если лишь чистая  радость познавания на фоне  глубокой грусти, внешняя радость,  вызываемая убеждением, что теперь  он понял, наконец, как гадок  мир. Его предчувствие оправдывается;  пьеса возымела действие. В этом  нет бессердечного пессимизма. Огонь  Гамлета ни на минуту не  гаснет, рана его не закрывается.  Отравленная шпага Лаэрта поражает  сердце, еще не переставшее обливаться  кровью.

    Вера  Гамлета в людей и доверие  к ним разбились еще прежде, чем ему явился дух. С той  минуты, как от тени отца он  получил несравненно более ужасное  объявление обстоятельств, среди  которых он находится, чем какое  он имел до сих пор, все  его существо приходит в смятение.

    Отсюда  прощание, безмолвное прощание с  Офелией, которую он в письмах  называл идолом своей души. Его  идеал женщины уничтожен. Отныне  она принадлежит к тем «будничным  воспоминаниям», которые в сознании  своей великой миссии он хочет  стереть с таблицы своей жизни.  Пассивная, послушная отцу, она  не имеет места в душе его  наряду с его задачей. Довериться  ей он не может; она показала  себя столь мало достойной  быть его возлюбленной, что отвергла  его письма и посещения. Более  того, она последнее его письмо  отдает отцу с тем, чтобы  ею воспользовались для выпытывания  принца. Он не верит больше  ни в одну женщину и не  может верить.