Многообразное изображение характеров трагедии "Гамлет"

    Он  намеревается приступить немедленно  к действию, но на него нахлынул  слишком сильный поток мыслей, – думы об ужасном событии, сообщенном ему духом, и о мире, в котором могут случаться подобные вещи; затем, сомнение в том, был ли призрак действительно его отец, не был ли  то, быть может, коварный, злорадный дух; наконец, сомнение в себе самом, в своей способности восстановить и исправить то, что ниспровергнуто здесь, в своей пригодности взять на себя миссию мстителя и судьи. Сомнение в подлинности призрака ведет к представлению пьесы в пьесе, дающему доказательство вины короля. Чувство своей непригодности к разрешению задачи влечет за собой замедление действия.

    Что  сам по себе он не лишен  энергии, это достаточно видно  по ходу пьесы. Он закалывает, не задумываясь, подслушивающего  за ковром Полония; без колебаний  и без сострадания посылает  он Розенкранца и Гильденстерна  на верную смерть; он всходит  один на корсарский корабль  и, ни на минуту не теряя  из вида своего намерения, он  прежде чем испустить дух, совершает  дело мести. Но это не исключает  того, что ему приходится побороть  могучее внутреннее препятствие,  прежде чем приступить к решительному  шагу. Преградой является ему  его рефлексия, «бледный взор  мысли», о котором он говорит  в своем монологе.

    В  сознании громадного большинства  он сделался вследствие этого  великим типом медлителя и  мечтателя, и чуть не до половины  нашего века сотни отдельных  людей и целые нации смотрелись, как в зеркало, в эту фигуру.

    Но  не надо забывать, что этот  драматический феномен, герой,  который не действует, до известной  степени требовался самой техникой  этой драмы. Если бы Гамлет  убил короля тотчас по получении  откровения духа, пьеса должна  была бы ограничиться одним  только актом. Поэтому положительно  было необходимо дать возникнуть  замедлениям.

    Но  Шекспира ложно поняли, думая  видеть в Гамлете современную  жертву болезненной рефлексии,  человека, лишенного способности  к действию. Это чистая ирония  судьбы, что он сделался как  бы символом рефлектирующего  бессилия, –  он, у которого огонь во всех нервах и весь взрывчатый материал гения в натуре.

    Тем  не менее, Шекспир несомненно  хотел пояснить его характер, противопоставив ему как контраст, молодую энергию, преследующую  очертя голову свою цель.

  2.3 Своеобразие изображения негативных характеров в трагедии «Гамлет»

    Шекспира  глубоко волновала проблема зла  в человеке. Со всей отчетливостью  мысль Шекспира воплотилась в  «Ричарде III»(1593). Там с первого монолога Ричарда, мы узнаем, что его самая большая радость в жизни – творить зло. Это наглядно показано в различных злодеяниях, совершаемых им.

   Со  временем Шекспир стал более  пристально вглядываться в характеры  злонамеренных людей и изображать  их не столь прямолинейно. Для  усложнившегося метода драматурга  показательно, что в полную противоположность  началу «Ричарда III». Клавдий представлен сначала благообразным королем. Его истинное лицо долго скрыто от зрителя. Клавдий начинает с отравления брата и кончает коварным убийством Гамлета, не говоря уже о том, что на него ложится и вина за смерть Гертруды, более того, в сущности за все смерти в трагедии [ 1,с.170].

   Клавдий отнюдь не такой односторонний человек, как Ричард III; став королем, горбун продолжает злодеяния как для укрепления своего положения, так и из присущей ему жестокости. Клавдий, свершив одно злодеяние, готов был остановиться. Достигнув цели, Клавдий, как показывает его тронная речь, стремился упрочить свое положение мирными средствами: во-первых, обезопасить страну от возможного набега Фортинбраса, во-вторых, помириться с Гамлетом. Отлично понимая, что он отнял у него трон, Клавдий, компенсируя эту потерю, объявляет его своим наследником, просит его видеть в нем отца. Единственное, что он требует от Гамлета – не покидать датский двор. Опытный в политике, Клавдий опасается, как бы Гамлет вдали не набрал войско, подобно Фортинбрасу, чтобы силой захватить датскую корону. Если Гамлет будет под боком, за ним станет легче наблюдать. Гамлет имеет основание сказать Розенкранцу и Гильденстерну про Данию: «для меня она-тюрьма» [ 17, с.45].

    Принц,  как мы знаем, возбуждает подозрительность  Клавдия, и тогда король предпринимает  настоящую слежку за Гамлетом. До поры до времени позиция  Клавдия оборонительная. Ему важно  выяснить, не дознался ли принц  каким-нибудь образом, кто убил  его отца. Но, когда Клавдий удостоверился  в том, что Гамлет хочет его  убить, он переходит от обороны  к наступлению и отправляет  его в Англию. Показательно, что  и в данном случае Клавдий  прибегает к тайному убийству. Тайным и коварным является  также второе покушение Клавдия  на Гамлета – его сговор  с Лаэртом, причем на этот  раз он расставляет для принца  не одну западню.

   Если  Ричард III был уродлив, то Клавдий приятен, обходителен и, возможно, в иных глазах даже обольстителен. Не кто иной, как Гамлет, свидетельствует о том, что внешний облик и существо натуры Клавдия противоположны : «улыбчивый подлец ,подлец проклятый» [ 17, с.30]– эти эпитеты выразительно подчеркивают отличие истинного лица Клавдия от мнимого.

   На  основании первой речи Клавдия  ему приписывают иногда чуть  ли не политическую мудрость. Ничего подобного нет. Клавдий  действительно политик, но политик,  заботящийся не о государстве,  а лишь об укреплении своего  положения.  Клавдий – узурпатор  власти и деспот. Недаром Лаэрту  так легко удается повести  народ на штурм дворца.

   Добиваясь власти, Клавдий действовал в одиночку, не делая никого сообщников убийства. Став властителем, он уже действует не сам. Борьбу против Гамлета он ведет через придворных, подсылает к нему Полония, Розенкранца и Гильденстерна, даже Офелию, чтобы выпытать причину безумия, привлекает жену, а для уничтожения Гамлета берет в подручные Лаэрта.

  «Мышеловкой»  Гамлет хотел «заарканить совесть  короля»[ 17,с.46]. Есть ли она у него, совесть? В его монологе  «О мерзок грех мой, к небу он смердит; На нем старейшее из всех проклятии –братоубийство!»[ 17, с.74] Даже если не считать, что в нем отражено авторское осуждение внутреннего мира короля, то мы найдем в нем следующие мотивы.

   Прежде всего, сознание, что он совершил страшнейший из всех грехов – братоубийство. Почему же он хочет молиться? Отнюдь не потому, что испытывает раскаяние. Он хочет смыть с себя вину. Глядя на свою руку, он спрашивает : «Ужели у небес дождя не хватит // Омыть ее, как снег?»[ 17, с.75] Он, беспощадно жестокий, требует от небес милосердия. Молится он не потому, что глубоко верит, а лишь в надежде вымолить прощение. Он сам признает, что «нераскаян» : «Раскаянье? Оно так много может / Но что оно тому, кто нераскаян?/ О жалкий жребий! Грудь чернее смерти!// » [ 17, с.75]

И главное, ни с чем, из-за чего он совершил грех, «  с венцом , и торжеством, и королевой» [ 17, с.75] , он не расстанется.

  Монолог короля является параллелью гамлетовскому «Быть иль не быть». Естественно провести аналогию. Насколько разны их характеры, настолько же различны их мысли. Сходство в том, что обе речи произносятся в критический для каждого момент. Оба решают для себя, как быть дальше :Гамлет – идти ли на риск, связанный с борьбой, Клавдий – признать ли вину и раскаяться? Оба монолога выявляют внутренний мир персонажей, благородство одного и неизменность другого. В монологе Гамлета больше вопросительных интонаций, у Клавдия – утвердительных. Но в обоих выражается чувство раздвоенности. Да, не только у Гамлета, но и у Клавдия, в силе воли которого никто не сомневался, и сам он знает твердость своего характера, но вслушаемся в его слова:  «Не могу молиться / Хотя остра и склонность, как и воля / Вина сильней, чем сильное желанье / И словно тот, кто призван к двум делам /Я медлю и в бездействии колеблюсь .//[ 17, с.75]»

   Клавдий в нерешительности, но, конечно, смысл ее иной, чем у принца.

   Нельзя пройти мимо того, что в монологе Клавдия тоже встречается социальный мотив: «В порочном мире золотой рукой/Неправда отстраняет правосудье/  И часто покупается закон/ Ценой греха //.» [ 17, с.75]

    Клавдий  не сожалеет, что таковы суды  в управляемой им Дании. Он  считает, что в порочном мире  несправедливость естественна, и  если грех заручается поддержкой  закона, то почему бы и ему  не получить прощения небес.

     После убийства Полония Клавдий  получает благоприятный повод  избавиться от принца. Как ему  свойственно, он лицемерно заверяет  Гамлета, что отправляет его  в Англию для его же «безопасности», прощаясь, называет себя его «любящим  отцом». Но принц не обманывается  в его истинных намерениях  и, притворяясь безумным, обнаруживает  ясновидение : «Я вижу херувима, который видит их» ,то есть  догадывается о том, что король  готовит ему ловушку. 

    Себе  же Клавдий признается : пока в  Англии не прикончат Гамлета,  ему нет в жизни никаких  радостей.

    Во  время мятежа Клавдий не трусит. Он смело встречает взбунтовавшегося  Лаэрта и высказывает убеждение,  свойственное и некоторым другим  шекспировским королям  (например, Ричарду II), что, помазанный богом на царство, он огражден защитою неба. Ему без труда удается унять вспыльчивого Лаэрта, войти в его доверие и сделать своим орудием против Гамлета.

    В  беседе с Лаэртом Клавдий пускается  в рассуждения, напоминающие мыли  Гамлета. Мы помним, принцу не  раз приходилось приспосабливать  свою волю к действию. Клавдий  тоже знает, что от излишних  раздумий решимость хитрее. Поэтому  он подстегивает мстительность  Лаэрта: «…..делать надо / Пока есть воля; потому что воля/ Изменчива и ей помех не меньше /Чем случаев, и языков, и рук / И «надо» может стать как тяжкий вздох / Целящих с болью//.» [17,с.102]

  Во время финального поединка Клавдий провозглашает, что будет пить за каждый удачный выпад Гамлета. Он предлагает выпить отравленное вино. Но принц отказывается. Кубок осушает Гертруда. Яд  –испытанное средство короля-убийцы! Он отравляет все вокруг – и физически и морально. Но час расплаты все же настает!

    Гамлет вливает Клавдию в рот остатки яда из отравленного им кубка и закалывает той самой рапирой, которая по приказу короля была заточена и отравлена.

    Мы помним, что вопрос о цареубийстве был политической проблемой и Гамлету необходимо было иметь основания для уничтожения Клавдия, который был законно коронованным монархом.

  Такое основание Гамлет получил, когда обнаружил коварство короля. Мало того, что он отравил своего предшественника и захватил его корону. Невольно он отравил и жену убитого, взятую им в супруги, и , наконец, оказался виновником смерти наследного принца. Клавдий истребил всю королевскую семью и потому достоин смерти. [1,с. 176] 

                                  2.4 Женские образы в трагедии

    Женские образы в трагедии «Гамлет» играют основополагающую роль.

    Образ  Гертруды выписан Шекспиром не  вполне ясно. Но не следует  задаваться вопросом, когда началось  сближение королевы с Клавдием. Если бы Шекспир считал это  существенным, он сделал бы в  пьесе указание на этот счет. Важно, что Гертруда охотно  вышла за Клавдия и, видимо, полюбила его. [1, с.156]

    В трагедии горе, которое испытывает герой, вызвано поспешным браком его матери. Для неё специально предназначены строки, произносимые актером, игравшим королеву. «Предательству не жить в моей груди / Второй супруг проклятие и стыд! Второй – для тех, кем первый был убит…/ Тех, кто в замужество вступает вновь / Влечет одна корысть, а не любовь / И мертвого я умерщвлю опять / Когда другому дам себя обнять.//»   [17, с.67]

  Критики спорят, какие шестнадцать строк вставил Гамлет в текст «Убийство Гонзаго». Вероятнее всего те, в которых содержатся прямые упрёки матери. Но независимо от того насколько верно это предположение, Гамлет, после того как прозвучали приведенные здесь слова старинной пьесы, спрашивает мать: «Сударыня, как вам нравится эта пьеса?» – и слышит в ответ сдержанные, но достаточно значительные слова, соответствующие нынешнему положению Гертруды: «Эта женщина слишком щедра на уверения, по-моему» [20; с.83].

Можно спросить, почему Гамлет раньше ничего не говорил  матери? Он ждал часа, когда будет  уверен в преступлении Клавдия. Теперь, Гамлет открывает ей, что она –жена того, кто убил её мужа.  Когда Гертруда упрекает сына за то, что он совершил «кровавый и шальной поступок», убив Полония, Гамлет отвечает:« Немного хуже, чем в грехе проклятом / Убив царя венчаться с царским братом//.»[17, с.77]

    Но Гамлет не может обвинять мать в смерти её мужа, так как он знает, кто был убийцей. Однако если раньше Гамлет видел только измену матери, теперь она запятнана браком с убийцей мужа. Гамлет ставит в один преступный ряд убийство им Полония, злодеяние Клавдия, измену матери.

    Следует обратить внимание на то, как произносит Гамлет свои обращения к матери. Надо вслушаться в интонацию его тирад:

               Рук не ломайте. Тише! Я хочу

               Ломать вам сердце; я его сломаю,