Редакторский анализ изданий Франца Кафки на русском языке

ГОУВПО «Удмуртский государственный  университет»

Институт  социальных коммуникаций

Кафедра издательского дела и книговедения

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Курсовая  работа на тему «Редакторский анализ изданий Франца Кафки на русском  языке».

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Выполнил: ст. 1-го курса

Кузьмина  Л.С.

Проверил: д.филол.н., профессор

Ерохин  А.В.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Ижевск 2011

Содержание:

 

 

 

Введение……………………………………………………………………………………3

 

Глава 1. Краткий обзор творчества Ф. Кафки………………………………………........4

 

Глава 2. Восприятие Ф. Кафки в советской и российской критике и литературоведении…………………………………………………………………….....12

 

Глава 3. Редакторский анализ изданий Ф. Кафки на русском языке………………....19

 

Заключение…………………………………………………………………………….…88

 

Список литературы……………………………………………………………………....91

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Введение.

 

«Книги  имеют свою судьбу». Книги Франца Кафки имеют судьбу совершенно особую – и по степени их воздействия  на читательскую аудиторию, и по необычности  истории их создания, - и по их «как бы» несуществованию они выделяются из многих книжных судеб.

После смерти Франца Кафки в его бумагах  были обнаружены две записки, адресованные Максу Броду: одна, вероятнее всего, написана в 1920 г., другая – в ноябре 1922 г. В них Кафка просил предать  огню все оставшиеся рукописи: «Все это без исключения должно быть сожжено, и сделать это я прошу тебя как можно скорее». Трудно было найти душеприказчика, менее подходящего на роль инквизитора творческого наслдия Кафки, чем Макс Брод, незаурядный писатель, литературный критик и эссеист, который, кроме всего прочего, истово верил в гениальность своего друга и был его неустаннм популяризатором и пропагандистом. Уже 17 июля 1924 г. В берлинской газете «Вельтбюне» Брод объявил, что занят подготовкой рукописного наследия Кафки к публикации. Собственно, публикация началась уже с этой статьи: Брод включил в нее два рукописных текста Кафки, те самые записки, которые содержали требование автора уничтожить и предать забвению все или почти все его произведения.

Первая  же русскоязычная книга Франца Кафки вышла лишь в 1965 году. В годы Хрущевской «оттепели» были реабилитированы писатели, художники, ученые, гонимые и запрещенные ранее. Идеологическая цензура ослабела, и чиновниками «по делам культуры» были установлены жесткие рамки: произведения зарубежных авторов считались достойными издания и перевода, только если были признаны «прогрессивными»,  «социальными», «жизнеутверждающими», «оптимистическими». С помощью этих общих фраз удалось допустить к советским читателям хороших зарубежных авторов. В 1960 – 1970 гг. несколько раз писались статьи о Кафке, даже была издана книга о нем. Но считалось, что Кафка, учитывая все его литературные достоинства, не может оказывать положительного влияния на кого-либо, и тот, кто волен учиться у него и следовать за ним, обрекает себя на полнейший крах. Интенсивное же переиздание трудов писателя началось с середины девяностых годов двадцатого века.

Отследить и проанализировать развитие изданий  творчества Франца Кафки на русском  языке является целью данной работы.

Исходя из поставленной цели, данная курсовая работа ставит перед собой следующие основные задачи:

-   дать краткий обзор творчества  Ф. Кафки

- указать на восприятие Кафки  в советской и российской критике  и литературоведении

-   провести редакторский анализ  изданий Ф. Кафки на русском языке.

Работа  написана на основе критической литературы из различных источников: учебные  пособия, периодические издания, а  также современное средство массовой информации — Интернет (рецензии, статьи и т. п.).

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава 1. Краткий обзор творчества Ф. Кафки.

 

Жизнь Франца Кафки (Franz Kafka, 1883—1924) сложилась  до крайности неблагополучно. По разным причинам он не обзавелся семьей и  собственным домом, к чему страстно стремился; не состоялся он и как  гражданин: Австро-Венгерская монархия, где он появился на свет и вырос как писатель, рассыпалась на его глазах. Кафку нельзя без оговорок причислить ни к австрийской, ни к немецкой, ни к чешской литературе. Прага, в которой он преимущественно прожил свою короткую жизнь, хотя и цепко держала его в своих «коготках», но не давала ощущения защищенности, так как будучи обитателем еврейского гетто, он не имел глубинных связей с чешской культурой. Не было у Кафки прочных связей и с культурой немецкой, на чьем языке он думал и писал.

И все же этот немецкоязычный писатель принадлежит и австрийской, и чешской, и немецкой культурам, а сверх того — культуре европейской и мировой. Но понимание этого обстоятельства возникло значительно позже. При жизни же Кафка не был никому особенно нужен. Терзаясь житейскими неурядицами, телесными недугами, но более всего — неизбывной духовной неудовлетворенностью, он рано умер. Мучительная смерть была к нему столь же немилосердна, как и мучительная жизнь. В первые десятилетия XX в. о Кафке знали немногие. О нем сочувственно — а иногда и с восторгом — отзывались Герман Гессе, Стефан Цвейг, Альфред Дёблин. Но до широкого читателя его сочинения не доходили из-за их необычности, шокирующей новизны, кажущегося несоответствия духу времени. К тому же Кафка трудно расставался с рукописями, неохотно печатался, а если и печатался, то отрывочно, без широкого контекста, что затрудняло понимание им написанного. Систематическое освоение его творчества началось только после Второй мировой войны.

Кафка оставил наследие, полное загадок. Все попытки исследователей втиснуть писателя в рамки того или иного направления, причислить его только к экспрессионистам, сюрреалистам или абсурдистам не давали удовлетворительного результата. Философские, теологические, психологические, социологические и формально-эстетические подходы помогали осветить ту или иную ипостась творческого облика Кафки, но оставляли в стороне другие, не менее важные черты его писательской индивидуальности[6].

Целое ускользало от окончательных дефиниций, видения и сны не поддавались однозначному логическому осмыслению — быть может, еще и потому, что логика истекшего «кафкианского» столетия не выдержала испытания на состоятельность. Кафка ходил по самой кромке бытия, обретался у границы, за которой неотвратимо встают последние вопросы жизни, заглядывал за этот рубеж — и отшатывался, ослепленный трагическим знанием, недоступным для благополучных и ленивых духом. Его слепящий отблеск лежит на всем творчестве Кафки. И все же вряд ли справедливо видеть в его произведениях только воплощение тотального отчуждения человека от мира. Кафка знавал и проблески надежды. Высший и последний смысл своей жизни он видел в творчестве, а творчество рассматривал как приближение к своего рода экзистенциальной истине, которую каждый, дабы не погибнуть, должен в муках рождать из самого себя, ибо «истина и есть сама жизнь». Иными словами, необыкновенно емкое философское, историко-культурное и художественное понятие «кафкианства» не исчерпывается ужасом перед жизнью, сосредоточенностью на безысходности человеческого удела. Кафка шире и глубже расхожих представлений о нем. Он, если можно так выразиться, реалист ирреального. Это отнюдь не должно звучать как упрек, ибо должно же находить воплощение в искусстве великое многообразие всего алогичного, что столь переполняет бытие XX века. Видимо, поэтому для художника, которого называли одним из трех — наряду с Марселем Прустом и Джеймсом Джойсом — «китов» культуры XX века, так еще и не изобретена однозначная формула. Да и нужно ли ее изобретать? Все равно она не охватит его исполненной неразрешимых противоречий сути. Франц Кафка был первым ребенком галантерейного торговца Германа Кафки и его жены Юлии, урожденной Леви. Отец, сын многодетного провинциального мясника, благодаря энергии и напористости выбился из самых низов, поселился в Праге, женился на дочери владельца пивоваренного завода и стал своим в торговых слоях средней буржуазии. Сам он говорил по-чешски, но детей предпочитал воспитывать в немецкоязычной среде. Кафка тоже говорил и читал по-чешски, но думал и писал на языке, который изучал в школе, гимназии и университете. Малообразованный, но физически сильный и неутомимый в работе, Герман Кафка был типичным домашним тираном, не считавшимся со склонностями детей и ломавшим их волю (помимо Франца в семье было еще три дочери — Элли, Валли и Оттла). Впечатлительный и болезненный первенец особенно страдал от самодурства родителя, о чем можно прочитать в так и не отправленном «Письме к отпу» (Brief an den Vater, 1919). На его долю, как правило, доставались ругань и насмешки. Полученные в семье душевные травмы стали потом одним из источников художественного творчества[3].

Лишенный  отцовской поддержки и материнской  ласки (мать все силы отдавала мужу), Кафка почти все время оставался  на попечении няньки, кухарки, служанки, затем гувернантки. Он рос неприкаянным, запуганным, в школе и в гимназии эта неуверенность в себе еще более усилилась, он ждал, что провалится на очередном экзамене, не выдержит испытания учебой — но к собственному удивлению каждый раз оказывался в числе лучших.

Окончив «Немецкий университет в Праге» и став в 1906 г. доктором права, Кафка  после годичной стажировки поступил на службу в общество по страхованию  рабочих от несчастных случаев, где  в его ведении был контроль за соблюдением техники безопасности. Его ценили за добросовестность, справедливость и глубокие знания, к нему охотно обращались за помощью[10].

В быту, в общении с друзьями и  коллегами Кафка был участлив, добр, внимателен, весел, необыкновенно  смешлив — мог расхохотаться  по самому неожиданному поводу. Еще учась в гимназии и в университете, он вращался в кругах пражской немецкоязычной интеллигенции, подружился с литераторами, составившими потом пражский кружок, — Максом Бродом (1884— 1968), Оскаром Баумом (1883—1941), Феликсом Вельчем (1884—1964), позже с Францем Верфелем (1890— 1945). Вместе с друзьями и в одиночку он много путешествовал — побывал в Германии, Швейцарии, Франции, Италии, во многих городах Австро-Венгрии. Таким образом, жизнь Кафки была во многом обычной жизнью молодого интеллигента начала XX века, отнюдь не затворника.

В молодые годы он, как и многие его сверстники, интересовался философией Ницше, антропософией Рудольфа Штайнера, дарвинизмом, активно посещал социалистические кружки. И много читал. В том  числе русских писателей — Толстого, Достоевского, Гоголя.

Но  постепенно складывался и заявлял  о себе другой Кафка — человек, живущий скрытой от посторонних  глаз интенсивной внутренней жизнью. Писать он начал еще в гимназии, и почти все свободное от службы в страховой компании время отдавал литературе. Внешне его жизнь с 1908 г. протекала размеренно и однообразно: до двух часов дня на службе, затем короткий послеобеденный сон, прогулка, ужин — и напряженная, изнурительная работа за письменным столом, длящаяся до поздней ночи, а то и до утра. Такой образ жизни не мог не сказаться на его и без того хрупком здоровье, приводил к затяжным периодам бессонницы, к нервным срывам. Но жить по-другому Кафка не мог. Творчество стало для него насущной потребностью, одновременно мукой и блаженством. Он пытался выразить в слове нараставшие в нем чувства душевной неустроенности, одиночества, страха перед бытием. Писал Кафка трудно, терзаясь невозможностью точно воплотить в слове свое состояние. Фразы буквально разрушали его, он видел их «внутренности», слышал, как слова «трутся друг о друга», и готов был отказаться от всего им созданного не только в конце жизни (что он и сделал), но и в самом начале своего творческого пути. К тому же в его распоряжении был «бумажный немецкий язык», не впитанный с молоком матери, а выученный в школе, лишенный теплоты и доверительности живого диалекта.

Кафка же относился к языку чрезвычайно  серьезно, не экспериментировал с  ним, подобно многим своим современникам-авангардистам, ценил его ассоциативные возможности, доверял ему. Язык был для него прибежищем, литература — единственным призванием и целью. Ради нее он пожертвовал всем — здоровьем, любовью, семейным счастьем.

Трижды  Кафка «был всего в двух-трех днях от женитьбы», трижды заключал помолвку — два раза с Фелицей Бауэр, один раз с Юлией Вохрыцек, — но так и не решился вступить в брак, прежде всего из боязни, что семейная жизнь отвлечет от творческой работы. Жена, дом, дети — все это были символы земной, материальной жизни, желанной, но недостижимой, так как его неудержимо тянуло к сферам чистого духа, туда, где он, обладая дьявольской чувствительностью, мог ощущать недоступную другим боль мира, экзистенциальный страх за его настоящее и будущее[10].

Позже, уже будучи тяжело больным (в 1917 г. у него был обнаружен туберкулез легких), Кафка испытал сильное и светлое чувство к чешской журналистке и переводчице Милене Есенской. Переписка между ними (опубл. 1952) читается как роман — столько в ней эмоционального накала, драматической мощи и художественных обобщений, выходящих за пределы отношений конкретных людей. Но и эта связь продлилась недолго. Как известно, Кафка завещал своему ближайшему другу и душеприказчику М. Броду уничтожить все свои ненапечатанные произведения и большинство из тех, что уже увидели свет. Причину писатель сформулировал в разговоре с Г.Яноухом: «Когда не можешь помочь — молчи. Никто не вправе ухудшать состояние пациента своим безнадежным диагнозом». Брод, однако, последней воли Кафки не исполнил, предоставив на суд читателей все им написанное. Вероятно, поступить иначе он просто не мог — современники и потомки ему бы этого не простили. Будем благодарны ему и мы, но, читая книги Кафки, «надо бы помнить, что читаем мы их в насилие над волей автора и что в его предсмертной, вероятно, очень горестной просьбе уничтожить все им написанное должен таиться смысл, неразрывно связанный с сущностью его творчества» (Г.Адамович).

В чем же она, эта сущность? Прежде всего, в почти нераздельном единстве жизни и творчества. Жизнь  Кафки, даже если он хотел отграничить  ее от своих писательских проблем, незаметно переходила, переливалась в творчество, как дневниковые записи из простой констатации того или иного житейского события сплошь и рядом переходили у него в художественную прозу. Писательство было для него «формой молитвы». Своим искусством Кафка хотел «возвысить мир к чистоте, истинности и незыблемости», зная заранее, что «внутренней жизнью можно только жить, описанию она не поддается». Все его муки вытекали из неразрешимого противоречия между земным и небесным, преходящим и вечным, несовершенством творения и абсолютным совершенством Творца. То и другое — не сообщающиеся сосуды, одно не переходит в другое и не уравновешивается, существует некий «поводок», ограничивающий порывы и земного человека, и небожителя. Кафка же не довольствовался возможностью «лишь кончиками пальцев касаться правды», он хотел всей правды, без остатка, а она была безотрадной. Боясь «лишний шаг... ступить по этой ощетинившейся ловушками земле», он как бы завис между двумя состояниями, задержался на ничейной полосе, разделяющей два мира. Одной рукой отбиваясь от отчаяния, порожденного собственной судьбой, другой он записывал то, что видел под руинами своей жизни, а видел он иначе и больше, чем окружающие, в том числе и «так называемую действительность», которой он отнюдь не пренебрегал и, отличаясь поразительной наблюдательностью, великолепно знал[6].