Редакторский анализ изданий Франца Кафки на русском языке

Публикация новеллы не состоялась еще и по другой причине. Близился московский Международный конгресс за разоружение и мир 1962 года, и  в его преддверии зарубежные союзники и зарубежные противники должны были уяснить, что Советский Союз не поступится принципами и тем более не поддастся на уловки "буржуазной" пропаганды, умело использующей имя Кафки в "холодной войне". К тому же, нейтрализация советского инакомыслия, всегда активизировавшегося накануне представительных международных мероприятий, - традиционный элемент внутренней политики СССР.

В отличие от российских газет и  журналов пореформенного периода второй половины Х1Х века, которые заявляли о своем подцензурном положении, сообщая о цензурных изъятиях в текстах с помощью отточий или специальных примечаний, советские периодические издания времен "оттепели" ничего подобного позволить себе не могли. Анонс без последующей публикации, как в случае с "Отчетом для Академии", объективно явился единственным, стихийно сложившимся способом информирования читателей о вмешательстве цензуры. В 70- е годы журнал "Новый мир" неоднократно анонсировал роман "Замок", опубликовать который практически не было никакой возможности.

В "Иностранной литературе" (N 1 за 1964 г.) впервые на русском языке вышли некоторые новеллы и притчи Кафки. Подборка явилась прологом для всех последующих публикаций писателя в нашей стране. Тому, что она состоялась, способствовало удачное стечение нескольких обстоятельств. В течение трех лет - с августа 1963 по август 1966 год - Главлит, ранее тесно сотрудничавший с органами безопасности и активно осуществлявший фискальные функции, занялся решением новых задач - защитой государственных и военных тайн; идеологические требования к содержанию информации отодвинулись на второй план[17]. Образ Главлита этого периода лучше всего опять- таки представить с помощью Кафки - точнее, высказываний одного из его героев - деревенского старосты: "Существует ли отдел контроля? Да, тут повсюду одни отделы контроля. Правда, они не для того предназначены, чтобы обнаруживать ошибки в грубом смысле этого слова, потому что ошибок тут не бывает, а если и бывает, как в вашем случае, то кто может окончательно сказать, что это ошибка?" ("Замок").

Помимо некоторого смягчения цензурных  требований, позитивную роль в публикации кафковских произведений сыграло мнение тогдашнего главного редактора "Иностранки" Б.С.Рюрикова, считавшего Кафку художником талантливым и провоцирующим к размышлениям. Позиция эта подкреплялась усилиями пропагандистов творчества писателя на страницах журнала. Хороший тактический ход предприняла редакция, заказав "пропускное" предисловие одному из наиболее консервативных критиков - Евгении Книпович.

В 1965 г. в издательстве "Прогресс" стараниями тогдашнего директора ИМЛИ Б.Сучкова увидело свет 600- страничное книжное издание Кафки in quarto, куда вошли 39 новелл и притч, а также роман "Процесс". Изданию предшествовала мощная art-подготовка на страницах периодической печати, на научных и писательских конференциях, проводимых ИМЛИ и Союзом писателей СССР, когда в защиту Кафки выступили десятки отечественных и зарубежных писателей, литературоведов и критиков. Современники свидетельствуют о тех огромных усилиях, которые прилагал Б.Сучков для появления на свет знаменитого "черного тома". Н.Павлова вспоминает, что Борис Леонтьевич "упрекал своих случайных собеседников, что они... страдают раздутым авторским самолюбием, вместо того чтобы, написав "нужное" предисловие, издать Кафку"[5].

Как показывает опыт кафковского землемера, сражение с чиновничеством требует  жертв. В случае с критиками такими жертвами являются угрызения совести  и желание переписать собственные  тексты заново. Размышляя впоследствии над своими статьями, рецензиями и предисловиями, написанными для "пробивания" книг зарубежных авторов, и находя их "отвратительными", Ю.Архипов свидетельствует о "мучительных переговорах с редакторами, уверявшими, что мифическое и неприступное, как кафковский замок, начальство "ни в жисть" не пропустит книгу, если сказать о ней правду, не путая, к примеру, антифашизм с реализмом".

Во втором номере "Вопросов литературы" за 1968 год в переводе Евгении Кацевой  были опубликованы фрагменты из дневников  Ф.Кафки. Именно члены редколлегии журнала Е.Кацева и Г.Львова стремились публиковать материалы не только о давно признанных у нас писателях, но и о таких считавшихся одиозными личностях, как Ж.П.Сартр или А.Камю. Обычный порядок прохождения рукописи через цензуру предполагал две внутренние рецензии специалистов, в которых содержались бы аргументы в пользу издания или неиздания рукописи. Главлит рассматривал эти рекомендации и выносил решение, печатать или нет. При одной отрицательной внутренней рецензии шансов для публикации практически не оставалось.

Для того, чтобы опубликовать кафковские дневники, "сперва необходимо было представить "куда надо" две-три рецензии германистов, затем потребовались отзывы именитых литературоведов широкого профиля, потом велено было прибавить к  ним письменные мнения всех членов редколлегии журнала, после чего понадобилось специальное решение редколлегии". В общей сложности, в Отдел культуры ЦК КПСС поступило девять отзывов. Но даже после получения разрешения на публикацию верстка в течение нескольких месяцев то вставлялась, то вынималась из набора, пока стараниями переводчицы не "вскочила" в уже готовый номер. Все вышло точь-в-точь по "предписаниям" Кафки.

"Если какой-нибудь вопрос  рассматривается слишком долго,  может случиться, что еще до  окончательного рассмотрения, вдруг, молниеносно, в какой-то непредвиденной инстанции - ее потом и обнаружить невозможно - будет принято решение, которое хоть и не является правильным, но зато окончательно закрывает дело. Выходит так, будто канцелярский аппарат не может больше выдержать напряжения, когда его из года в год долбят по поводу одного и того же..." ("Замок").

В 1968 году на страницах ленинградского журнала "Звезда" вышло еще  одно произведение Франца Кафки - "Письмо к отцу", сопровожденное предисловием консервативного критика А.Дымшица. Перевод был выполнен все той же Евгенией Александровной Кацевой, которая к этому времени, согласно договору с издательством "Искусство", подготовила книгу из дневников и писем писателя. Поначалу издательство проявляло "нетерпеливый интерес" к ее работе, затем договор на издание рукописи был аннулирован - Главлит предложил исключить "непрофильную" работу из планов издательства. Однако вскоре было неожиданно выдвинуто условие увеличить объем книги, сопроводив ее статьями четырех именитых "специалистов", в которых содержались бы необходимые разъяснения идеологического характера. По иронии судьбы, когда все было подготовлено, грянула "пражская весна" и Кафка оказался под негласным запретом как один из ее "духовных отцов".

Главлит к этому времени успел повысить свой статус до уровня общесоюзного министерства, фактически заняв прежнюю нишу идеологического контроля над обществом. Но робкие ростки плюрализма, взращенные "оттепелью", в той или иной форме давали о себе знать даже в стенах этого ведомства. Далеко не все чиновники, осуществляющие цензуру рукописей, были против издания уже подготовленной книги. Работник аппарата ЦК КПСС, куратор журнала "Вопросы литературы" Ю.Кузьменко, напротив, помогал сдвинуть дело с мертвой точки; сотрудники отдела пропаганды ЦК Н.Бикенин и А.Гаврилов также были "за", но решающее слово оставалось не за ними. Издательству "Прогресс", куда Ю.Кузьменко в 1972 году передал рукопись, понадобилось целых пять внутренних рецензий. Книга была подписана "в набор", анонсировалась в печатных издательских планах, ссылки на нее содержались в ряде литературоведческих и критических работ, но она по- прежнему не выходила - на новом витке "холодной войны" у цензуры были свои стратегические резоны. Возникла вполне кафкианская ситуация.

"Ожидание длилось дольше, чем  думал К. ... Мороз давал себя  чувствовать, сумерки спустились  в полную темноту, а Кламм  все еще не выходил. "Это  еще долго будет, - сказал вдруг  хриплый голос так близко от  К., что он вздрогнул... "Что будет  долго?" - спросил К., почти обрадовавшись этому вмешательству - его уже тяготило напряженное молчание. "Пока вы не уйдете"" ("Замок").

Судьбу книги, похоже, решал неуловимый Кламм, повлиять на которого было невозможно. В 1977 году "продвинуть" издание  Кафки взялся известный своей пробивной силой Константин Симонов, но он вскоре умер, не успев довести дело до конца. В самый последний момент "сорвалась" попытка публикации большой подборки из нее на страницах журнала "Октябрь". Только в 1983 году, к столетнему юбилею Кафки, в "Литературной газете", "Иностранной литературе" и в альманахе "Современная драматургия" удалось напечатать отрывки из этого сборника дневников и писем. Полностью рукопись была издана в 1988 году в серии "Библиотека "Иностранной литературы"" с предисловием опять - таки Е.Книпович. Тогда потребовалось энергичное вмешательство академика Д.С.Лихачева и две новые внутренние рецензии.

1988 год стал переломным в деле  издания кафковских произведений: журналы "Иностранная литература" и "Нева" опубликовали роман "Замок" в переводах Р.Я.Райт-Ковалевой и Г.Ноткина соответственно. Перевод Риты Яковлевны Райт-Ковалевой шел к читателю двадцать лет. "Хорошо, чтобы хоть статья появилась, - делилась опасениями она в декабре 1968 года с германистом А.Гулыгой, готовившим вступительную статью к роману, - если книгу забодает Овцебык или Козлотур в виде... сами знаете кого..."[12]. Желая уберечь от нападок цензуры свой труд, переводчица проявляет недюжинную изобретательность в употреблении терминологии: "Из деликатности я писала везде "опросы" вместо "допросов" - это снимает "ночные допросы" - из-за них книга может и погореть... А с "опросами" выходит премило".

Несмотря на активную поддержку  председателя редакционного совета академика Н.И.Конрада, на положительный  отзыв академика Д.С.Лихачева, роман тогда не был опубликован в серии "Литературные памятники". Безуспешной оказалась и попытка напечатать многострадальное произведение Кафки в журнале "Новый мир"; долгое время рукопись лежала в издательстве "Художественная литература". В примечаниях к "Замку", который все- таки появился в серии "Литературные памятники" в 1990 году, Арсений Гулыга писал: "Увы, Рита Яковлевна была права, желая мне "крепких нервов для работы" ... Описать все редакционные "хождения по мукам" невозможно. Один из товарищей, причастных к изданию, требовал от меня убрать из статьи всю "философию", другой, наоборот, предельно ее расширить, третьему нужна была "критика" Кафки, такое осуждение, что было непонятно, зачем вообще печатать этого разложенца, четвертый был недоволен переводом: не зная немецкого (и плохо владея русским), свое недовольство он выражал больше междометиями, нежели логически построенными предложениями"[12].

Параллели с Кафкой, можно сказать, буквальные. "Эти господа обладают беспримерной деликатностью. Никто из них никогда не прогнал бы К., никогда бы не сказал, ... чтобы К. наконец ушел. Никто бы так не поступил, хотя присутствие К., наверное, бросало их в дрожь... Но вместо того, чтобы действовать против К., они предпочитали страдать, при чем тут, разумеется, играла роль и надежда, что К. наконец увидит то, что бьет прямо в глаза и постепенно, глядя на страдания этих господ, тоже начнет невыносимо страдать оттого, что так ужасающе неуместно, на виду у всех, стоит тут, в коридоре, да еще среди бела дня" ("Замок").

После событий в Чехословакии Кафка  на пятнадцать лет угодил в "черные списки". Бюрократический характер цензуры поразительно соответствовал художественной реальности кафковских произведений, непременные составляющие которой - канцелярии, алогичные законы, запреты и разрешения. Сказалось абсурдное, кафкианское отношение к Кафке со стороны первых лиц советского государства. "Этот труп гальванизировать незачем", "мы всегда боролись против этого имени"[7], - говорил о Кафке кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС П.Демичев, не подозревая, что военный отдел магистрата Праги в 1934 году, через десять лет после смерти писателя, пытался фактически его "оживить", объявив в розыск. Слава Кафки уже тогда перешагнула границы европейского континента, но его "родной" "военкомат" ни сном ни духом не ведал об этом.

Реакция Михаила Горбачева на Кафку  не настолько одиозная, но тоже далеко не позитивная. Во время пребывания в Ростове-на-Дону в рамках предвыборной президентской кампании 1996 года на вопрос автора данной статьи "не является ли роман Кафки "Процесс" его любимым произведением ввиду частого употребления им выражений "процесс идет", "процесс пошел"?" - Горбачев ответил, что он мало читал Кафку, потому что "это - муторный автор". Вот и запрещали не только публиковать тексты самого Кафки, но и осуществлять театральные постановки по его произведениям - как в случае с инсценировкой Марком Розовским "Письма к отцу" и "Приговора" на Малой сцене МХАТа в 1984 г. Произведя деконструкцию путешествия Кафки в СССР, отчетливо понимаешь: политическая цензура носила кафкианский характер. Франца Кафку не издавали его властительные герои.

В 1990 году Главлит упразднили, и  произведения писателя стали выходить у нас регулярно: в 1991-1995 годах  увидели свет двух-, трех- и четырехтомные собрания сочинений; в 1998 году появилось полное издание дневников. Невольно возникает вопрос - получил ли Кафка, пользуясь терминологией "Процесса", "истинное оправдание", пройдя мучительные этапы "зарезывания", "мнимого оправдания", "волокиты"? Вопреки ожиданиям, однозначного ответа быть не может - точку в "деле Кафки" ставить рано. И не только потому, что лишь частично переведено его эпистолярное наследие. Кафковскому творчеству предстоит пройти сложную цензуру читательского восприятия.