Роль Мартина Лютера в становлении литературного немецкого языка

Но эти “картонные и  соломенные” стены не останавливают  Лютера – одна за другой они должны обрушиться под напором выставленного  им принципа всеобщего священства христиан.

По мнению Лютера, все  члены церкви, духовные и миряне, имеют одинаковые права как христиане; все приобретают в крещении духовное звание, и так называемое духовенство  отличается от мирян только тем, что  оно избрано “ведать в общине слово Божие и таинства”. Таким  образом, все различие между теми и другими заключается только в должности, и если священник  почему-либо отставлен от своей должности, то становится таким же крестьянином или бюргером, как и другие. А  из этого следует, что духовенство  не должно иметь никаких особых преимуществ, ни особенной святости, ни собственной  юрисдикции, ни неподсудности светской власти; последняя должна быть свободна в своей сфере, и никакой папа или епископ не имеют права  мешать ей.

Тем же положением о всеобщем священстве христиан разрушается вторая стена. Так как папа в духовных делах не стоит выше, чем всякий другой истинный христианин, то и последний  может понимать Св. Писание не хуже его, и, наоборот, папа, если он дурной христианин, не поймет смысла Писания. А затем третья стена падает уже сама собой. В тех случаях, когда папа поступает против Св. Писания, община должна сама вмешаться в дело, а община или христианство должны быть представлены в соборе. Последний, как это было с Никейским собором и другими, должен быть созван императором, а в случае необходимости всяким, кто только имеет соответствующую власть. Относительно вопроса, как должен быть составлен собор, Лютер не вдается в подробности, но зато в 26 параграфах перечисляет пункты, которые подлежат его обсуждению и требуют реформы. Так, он особенно энергично восстает против светской политики и роскоши пап, величающих себя наместниками Христа, хотя Господь странствовал по земле в бедности и говорил, что царство Его не от мира сего. При этом он рисует всю сложную сеть злоупотреблений и вымогательств, при помощи которых папы в состоянии удовлетворять свои прихоти. Он восстает против аннатов, палий, против присяги епископов, благодаря которой они становятся в рабскую зависимость от Рима, симонии и других злоупотреблений. Для искоренения их Лютер советует даже не дожидаться собора. Всякий светский владетель должен сам отменить их в своих владениях. Вообще, Лютер, как и Гуттен, хочет, чтобы отдельные церкви, в особенности немецкая, самостоятельно управляли своими делами. Немецкие епископы должны подчиняться избранному из их среды примасу, при котором находится общая консистория, куда поступают апелляции из всех немецких земель. Папе Лютер готов уступить лишь высшее место в общей христианской церкви; его суду подлежат важные вопросы, относительно которых примасы не могли прийти к соглашению.

Переходя к реформе  церковно-нравственных порядков, Лютер прежде всего требует уничтожения безбрачия духовенства. Монашество должно быть по крайней мере ограничено. Лютер хотел бы, чтобы аббатства и монастыри были превращены в христианские школы и чтобы монахам было предоставлено право выходить из монастырей. В связи с этим он требует отмены обязательности постов, противоречащей христианской свободе, отмены многочисленных праздников, способствующих праздности, пьянству, игре, запрещения пилигримств, благодаря которым богомольцы проживают в чужих краях последние деньги, оставляя дома голодающую семью. Особенные заботы он посвящает бедным: нищенство должно быть запрещено, каждый город обязан заботиться о своих бедных и не допускать чужих. Лютер требует также реформы университетов, до сих пор, подобно низшим школам, находившихся в подчинении у церкви, причем восстает против возрастающего влияния римского права. Он желает, чтобы были учреждены школы не только для мальчиков, но и для девочек. Наконец он затрагивает и вопрос о гуситах, советуя изменить прежнее враждебное отношение к ним. Относительно Гуса он замечает, что если бы даже он был еретиком, то и еретиков следует побеждать Писанием, а не огнем, иначе палачи были бы самыми учеными теологами в мире.

Недостаток места не позволяет  нам подробнее остановиться на этом замечательном произведении, в котором  реформатор с ловкостью настоящего дипломата сумел разбросать приманки для всех сословий. В сущности программа Лютера мало отличается от предложений чинов на Аугсбургском и других сеймах. Но новое обоснование старых требований, искренний и вдохновенный тон автора придавали его произведению особенную значительность. Голос одного человека всегда слышнее в толпе. Поэтому нетрудно представить себе тот исступленный восторг, который вызвало “Послание к дворянству” во всех слоях общества. Все сословия находили в предлагаемом здесь плане преобразований свои выгоды. Высшему духовенству этот план развязывал руки, освобождая его от тягостной опеки римской курии, владетельным князьям и могучим дворянам возвращал права покровительства над духовными ленами, обедневшим дворянам средней руки давал право на богатые духовные имения, пожертвованные некогда их предками в пользу монастырей, а с низшего сословия слагал разом невыносимое бремя поборов в пользу папской казны. Лютер сразу сделался народным героем, немецким пророком. Даже те, которые раньше пугливо отворачивались от него как от еретика, теперь были увлечены, покорены его патриотическим тоном.

Если “Обращение к дворянству”  заключало в себе программу церковной  и общественной реформы, то в вышедшем вслед за тем латинском сочинении  “О вавилонском пленении церкви”  Лютер подвергает радикальной реформе  догматическую сторону католицизма. Лютер сокращает число таинств  и указывает их истинное значение. Он признает только три таинства –  крещение, причащение и покаяние (впоследствии он сохранил только первые два). Относительно причастия он требует, чтобы оно  совершалось под обоими видами, и  отвергает католическое учение о  транссубстанции, настаивая на буквальном смысле слова: сие есть тело мое и  так далее. Брак он считает гражданским  установлением, а требования чувственности  признает вполне законными, причем с  почти античной непринужденностью  допускает даже в некоторых случаях  возможность бигамии. Впрочем, эти  вольности, вызвавшие большие нарекания, были вычеркнуты из позднейших изданий.

Эти два сочинения завершают  разрыв Лютера с римской церковью. Хотя в глазах многих современников и отчасти в его собственных разрыв с папством все еще был яснее, чем разрыв с самой церковью, но люди более проницательные не могли не заметить теперь, что Лютер восстает уже не против одних только искажений догмы и злоупотреблений курии, но против самих основ и сущности римского католицизма. В то же время изменился и сам характер борьбы с Римом. Если вначале реформатор только желает указать душам истинный путь к спасению и сражаться за свое учение лишь с помощью слова, то теперь он ждет уничтожения антихристианских установлений уже не от самой церкви, а призывает к этому светскую власть с ее внешними средствами. В этой стадии своего развития Лютер является не только реформатором, но и революционером, хотя, конечно, слово “революционер” не следует понимать в современном смысле этого слова. Революция, которую проповедовал он, должна была начаться не снизу, а сверху, так как он хотел, чтоб реформу церкви взяло в свои руки само правительство.

А что же делал в это  время Рим? Почему церковь, до сих  пор не стеснявшаяся с еретиками, медлила обратиться к своему последнему и неотразимому аргументу – к  церковному отлучению и проклятию? Объясняется это очень просто. Дело в том, что внезапная смерть Максимилиана, последовавшая в 1519 году, и обусловленное ею междуцарствие  доставили курфюрсту Фридриху первенствующее значение в Германии, а этот государь так открыто выказывал свои симпатии к еретику-монаху, что римским  политикам волей-неволей приходилось  сдерживаться. Однако после Лейпцигского диспута Лютер так быстро и  решительно порывал одну за другой все нити, связывавшие его с  Римом, что дальнейшая снисходительность  становилась уже опасной. Доктор Экк сам поехал в Рим, чтобы  выхлопотать буллу против своего противника, и сам же имел бестактность привезти ее в Германию. Но оказалось, что Рим перехитрил: благоприятное  время было упущено, булла явилась  слишком поздно.

Книга “О вавилонском пленении церкви” вышла в свет в начале октября, но Лютер уже раньше знал, что Экк приехал с буллой против него: 21 сентября она была уже открыто вывешена в Мейсене. Папа, осудив учение Лютера как еретическое, давал ему 60 дней сроку, чтобы одуматься и отречься от этого учения. В то же время Мильтиц – видимо, уже на свой страх – не переставал хлопотать о мирном соглашении. Он уверял Лютера, что если он напишет папе, что ничего не имеет против его личности, то последний возьмет буллу назад. Чтобы исполнить желание друзей, Лютер согласился на этот шаг, хотя и не придавал ему никакого значения. Открытое письмо к Льву X было помечено числом, предшествующим обнародованию буллы, как будто он и не знал о ее существовании, но по своему содержанию и тону не имело уже ничего общего со смирением. Оно является скорее прощальным посланием, чем попыткой к примирению. Правда, Лютер уверяет, что никогда не говорил против личного характера и нравов Льва X, что было действительно верно; но в то же время он высказывает ему прямо в лицо самые резкие упреки по поводу образа действий папского престола. Он сам, папа, – говорит Лютер, – должен признаться, что этот престол хуже и гнуснее Содома и Гоморры. Лютер уверяет, что желает папе всего лучшего, но именно поэтому советует ему отказаться от своей власти и удовольствоваться маленьким приходом или жить доходами со своего отцовского наследия.

К этому письму Лютер присоединил  небольшую, только что вышедшую из-под  его пера книжку под заглавием: “О свободе христианина”. Это не полемическое сочинение, а небольшой богословский трактат, предназначенный для массы. Для последней Лютер излагает здесь всю “сумму христианской жизни”. Он выставляет два внешне противоречащих друг другу положения: 1) христианин есть свободный властелин над  всем и никому не подчинен, и 2) христианин всем слуга и всякому подчинен. Дело в том, что христианин вмещает  в себе двоякое естество – духовное и телесное. Верой в Христа, а не добрыми делами, этот внутренний духовный человек достигает спасения, и оправданный таким образом христианин не нуждается уже ни в каких внешних актах, ничто не может ему повредить и он сам становится господином всего. Но христианин не только “духовный и внутренний” человек, но и телесный и наружный, поэтому он должен смирять свою плоть и творить добрые дела; и как Христос, живя среди людей, уничижал себя и служил людям, так и он должен сделаться рабом людей и служить им не ради спасения, чтоб угодить Богу, ибо спасение дается только верой, а добровольно, в силу любви, проистекающей из веры.

К замечательному прощальному  посланию к папе эта книжка была не менее замечательным приложением. Ею реформатор хотел показать папе, какого рода работами он охотнее всего бы занимался, если бы “безбожные льстецы папские” ему не мешали. И действительно, после прежних страстных полемических и обличительных трудов эта книжка особенно поражает своей спокойной задушевностью. Вместе с “Посланием к дворянству” и “Вавилонским пленением церкви” она является одним из главных реформационных произведений Лютера.

Что касается буллы, то Лютер  вначале делал вид, что считает  ее подложной; но скоро написал против нее сочинение “Против буллы  антихриста” и возобновил свою апелляцию  к свободному христианскому собору, в котором, по его мнению, должны были заседать не только духовные, но и  миряне.

Рядом с ним Гуттен бурно  призывал нацию к всеобщему восстанию  против римской тирании. Из Эбернбурга, замка Зиккингена, где Гуттен устроил  свою собственную типографию, он высылал  одно за другим горячие воззвания  к императору, князьям, духовенству, ко всем “свободным чадам немецкой земли”. Здесь вышла знаменитая “Булла ревущего Льва” с язвительными примечаниями Гуттена и предисловием к возлюбленным немцам. “Меч папский, – говорилось тут, – повис над головой не одного Лютера, а всего народа; его дело есть дело всей Германии”.

Результаты этой агитации сказались в том приеме, который  был оказан булле. Только немногие правительства  согласились опубликовать ее, при  явном неудовольствии народа. Курфюрст Фридрих наотрез отказался исполнить волю папы, пока не будет доказана виновность Лютера беспристрастными судьями. Ввиду такого настроения народа Лютер решился на неслыханный шаг: 10 декабря 1520 года торжественное шествие из студентов и профессоров, приглашенных реформатором, направилось к Эльстерским воротам Виттенберга, и здесь папская булла, предшественницы которой не раз свергали с престола гордых королей и присуждали к пламени смелых новаторов, была истреблена огнем при восторженных кликах собравшейся толпы. Этим актом разрыв с Римом был оповещен всему миру.

Итак, средство, столько раз  успешно практиковавшееся церковью, оказалось недействительным. Проклятие  церкви не лишило еретика народных симпатий, и смелость его только возрастала по мере того, как Рим  обнаруживал свое бессилие. Оставалось одно – обратиться за помощью к  высшей власти в империи.

Но на нее же возлагала  свои надежды и партия Лютера. Положение  вещей было таково, что Лютер мог  писать в ответ на призыв Гуттена  к насильственным действиям: “Я не хотел бы, чтобы боролись за Евангелие  насилием и убийством. Словом побежден был мир, словом была создана церковь, словом она опять будет восстановлена”.

И в самом деле, если внимательно  присмотреться к тем факторам, которые участвовали в движении против церкви, то надежда реформатора  на то, что реформа совершится только силою слова, без кровавой борьбы и насильственных переворотов, покажется  нам вполне основательной. Ведь с  тех пор, как появились знаменитые тезисы, движение успело принять такие  размеры, каких никто и не ожидал вначале. Самый могущественный и  влиятельный из немецких князей явно сочувствовал делу Лютера и не обращал  внимания на папские протесты. Дворянство и городское сословие, среди которых проповедь реформатора имела особенный успех, были хорошо представлены на сеймах. Из духовных князей архиепископ Магдебургский и Майнцский, который более всего должен был считать себя задетым проповедью Лютера против индульгенций, сохранял двусмысленно-выжидательное положение и, видимо, не прочь был занять место примаса в национальной германской церкви. Старые жалобы сеймов на церковные злоупотребления раздавались теперь особенно громко и настойчиво. Таким образом, сейм мог взять в свои руки церковную реформу, а епископат сделал бы со своей стороны необходимые изменения в богослужении.

Очевидно, все зависело от того, как отнесется к религиозному движению в Германии новый император  Карл. Никто еще не знал его образа мыслей и характера. Тем не менее, приверженцы реформы возлагали  на него большие надежды, так как  он, очевидно, питал большое доверие  к Фридриху Мудрому, главным образом  содействовавшему его избранию, и  выражал желание руководствоваться  его советами. Кроме того – и  это самое важное – собственные  политические интересы должны были побудить императора принять сторону Лютера против папы. Вспомним, что Рим в  течение последних десятков лет  стал государством более чем когда-либо светским и в силу собственных  политических интересов всегда держал сторону Франции. Новое движение против курии могло оказать императору большие услуги, и это понимали многие при Мадридском дворе: 12 мая  Мануэль, поверенный Карла V, писал ему: “Ваше Величество должны поехать  в Германию и там оказать некоторую  благосклонность некоему Мартину  Лютеру, который находится при  саксонском дворе и предметом  своей проповеди внушает опасение римскому двору”.