Шпаргалка по "Литературе"

Литературный стиль, предполагающий описание данного мгновения жизни  со всеми его звуками, красками, запахами, ощущениями называется импрессионистическим, по названию стиля в живописи. Импрессионизм в живописи заявил о себе в 1874 году. Полотна импрессионистов совмещали впечатление от пейзажа в определённое время суток и при определённом освещении с научностью подхода, представлением о расщеплении светового луча, растворяющего контуры предметов.

 

 

ЭКЗАМЕНАЦИОННЫЙ БИЛЕТ № 4

1.  Поэзия  Гейне в русских переводах.

На фоне яркого созвездия  поэтических имен в немецкой литературе

совершенно особое место принадлежит  Генриху Гейне (1797 – 1856).

Творческое дарование в сочетании  с широтой общественного кругозора,

формировавшегося на основе прогрессивных социально-политических идей,

определили глубоко новаторскую  роль Гейне в немецкой поэзии.

Органически связанный с эстетической и поэтической традицией

предшествующего и современного ему  немецкого романтизма, сохранив, по

его собственному признанию, эти связи и в поздние годы своего творчества,

несмотря на свои «смертоубийственные  походы» против романтизма, Гейне

внес принципиально новые качества в романтическое художественное

сознание Германии. Выдающийся мыслитель  оставил заметный след в

передовой публицистике своего времени, он был одаренным прозаиком, но

его неувядаемая художественная слава  связана главным образом с  поэзией.

Еще в пору своей жизни он стал одним из самых популярных европейских

поэтов в России.

Для русской литературы 1860-х годов оказался востребован уже другой Гейне: сатирик, политический поэт, мастер сарказма, глашатай освободительных идей. При этом для русских шестидесятников XIX века Гейне всё-таки был не совсем “свой”, но они или игнорировали это отличие, или довольно сурово расправлялись с тем Гейне, который был им не нужен и даже мешал. Так, Дмитрий Писарев объяснял всё неприемлемое для него в творчестве Гейне отсутствием у того чёткой политической платформы. Он писал: “Предшественники (Гейне) верили в политический переворот; преемники верят в экономическое обновление, а посредине лежит тёмная трущоба, наполненная разочарованием, сомнением и смутно-беспокойными тревогами; и в самом центре этой тёмной трущобы сидит самый блестящий и самый несчастный её представитель - Генрих Гейне, который весь составлен из внутренних разладов и непримиримых противоречий”. По мнению Писарева, от всего, написанного Гейне, останутся лишь “его сарказмы, направленные против традиционных доктрин, против политического шарлатанства, против национальных предрассудков, против учёного педантизма”.

Спустя почти сорок лет Писареву возражал Иннокентий Анненский: “Если  есть - не решаюсь сказать народ, но общество, интеллигенция, которой  Гейне, действительно, близок по духу и  у которой нет, да и не может  быть с ним никаких политических счётов, - так это, кажется, только мы, русские. Особенно в шестидесятые годы и в начале семидесятых мы любили Гейне, пожалуй, больше собственных стихотворцев...”

Естественно, не обошлось без имени  Гейне и в мучительно двойственной статье Александра Блока 1908 года «Ирония»: “И все мы, современные поэты,.. пропитаны провокаторской иронией Гейне... На этот смех, эту иронию указано давно. Ещё Добролюбов говорил, что “во всём, что есть лучшего в нашей словесности, видим мы эту иронию, то наивно-открытую, то лукаво-спокойную, то сдержанно-желчную“. Добролюбов видел в этом залог процветания русской сатиры, он не знал всей страшной опасности, происходящей отсюда, по двум причинам. Во-первых, он страдал обратной болезнью, он не умел улыбнуться, он не владел ни одним из многообразных методов смеха. Он был сыном несмеющейся эпохи, естественной реакцией против которой был Кузьма Прутков... Во-вторых, и это главное, Добролюбов – писатель дореволюционный. В его критических гаданиях не было ни малейшего предвиденья не только андреевского “красного смеха“, но и глубин иронии Достоевского. А уж тонкой и разрушительной иронии Сологуба Добролюбов и во сне не видал.” И дальше, ближе к концу статьи, у Блока вырывается: “Кто знает то состояние, о котором говорит одинокий Гейне: “Я не могу понять, где оканчивается ирония и начинается небо!“ Ведь это крик о спасении... Не слушайте нашего смеха, слушайте ту боль, которая за ним. Не верьте никому из нас, верьте тому, кто за нами.”

Упоминаемый Блоком Фёдор  Сологуб, поэт-символист и автор гротескного романа «Мелкий бес», который и имел в виду Блок, в свою очередь, внёс окончательную неразбериху в понятие иронии: “Как выразитель миропонимания искусство может быть или лирикой, или иронией, понимая оба термина не в обычном их словоупотреблении. Ирония принимает мир до конца и, таким образом, вскрывает его противоречия. Лирика разрушает мир и создает новый, желанный, но невозможный. Всякая поэзия представляет сочетание иронии и лирики. Ирония преобладает у Гёте, Пушкина, Бальмонта, Брюсова; лирика - у Шиллера, Гейне, Лермонтова, Александра Блока.” На мой взгляд, тут уже всё перевёрнуто с ног на голову, и в “обычном словоупотреблении”, конечно, стоило бы говорить скорее об иронии Гейне и Лермонтова и лирике Гёте и Пушкина.

Генрих Гейне любил  повторять, что “надо быть очень  внимательным, выбирая родителей”. И мать, и отец будущего поэта  происходили из еврейских буржуазных семей среднего класса. Гейне был, хотя и в дальнем, но родстве с  Карлом Марксом: тот был его четвероюродным племянником. Развитием поэтического воображения Гейне во многом был обязан дяде по матери Симону ван Гельдерну, в причудливом доме которого, прозванном Ноевым ковчегом, он не только познакомился с классической и современной европейской литературой, но и нашёл семейный архив, включая  библиотеку двоюродного деда, тоже Симона ван Гельдерна, где, помимо свитков на древнееврейском, были и переведенные на французский книги по еврейской истории.

 

 

2.  В.  Скотт – создатель сатирического  романа.(исторического? Информации много, но источник нашла хороший, каждый пусть выучит то, что считает нужным)

Вальтер Скотт (1771 -1832) - создатель исторического романа. В конце 1790-1800-х годах Вальтер Скотт выступил как переводчик, журналист, собиратель фольклора, автор романтических поэм и баллад. Примечателен был выбор произведения для перевода: он перевел историческую драму Гёте «Гёц фон Берлихинген».

С юных лет В. Скотт  много путешествовал по родному  краю - горной Шотландии, посетил места ее «древней славы».

Встреча с великим  шотландским поэтом - Робертом Бернсом - в доме профессора Фергюссона произвела на юного В. Скотта огромное впечатление.

Поэзия Бернса была спутницей  всей жизни Скотта. Проникнутая гуманизмом, пафосом жизнеутверждения, она была дорога писателю как проявление одаренности шотландского народа. Скотт шел по пути своего предшественника, прославляя богатство души людей труда и выражая презрение к стяжателям и поработителям.

Вальтер Скотт приобрел известность в своей стране, когда в 1802 г. опубликовал два тома «Песен шотландской границы» (третий том увидел свет в 1803 г.).

Затем стали появляться поэтические произведения В. Скотта, написанные им самим,- «Песнь последнего менестреля» (1805), «Мармион» (1808), «Дева Озера» (1810).

Поэмы были благожелательно встречены публикой. Автор переживал период ученичества, но читатели считали, что они имеют дело с уже опытным писателем. Действительно, образ шотландского короля Якова IV, павшего в битве при Флоддине в 1513 г. («Мармион»),- яркий и сильный образ. Борьба короля Якова V с феодалами («Дева Озера»), события английской революции XVII в. («Рокби») описаны автором с большой достоверностью.

Поэтическое творчество В. Скотта оказалось важным этапом в  становлении его как писателя-романиста. Б. Г. Реизов, посвятивший В. Скотту свою монографию, указал на основные достижения Скотта в жанре баллады и поэмы. Поэма, благодаря своему эпическому характеру, стоит ближе к роману. Но для того чтобы полностью перейти к роману, будущий «шотландский волшебник» должен был осмыслить новую роль повествователя-рассказчика, посредника между стариной и современностью, а также изменить отношение к лирическому элементу. Не случайно лиризм, столь заметный в «Деве Озера», исчезает в последних романтических поэмах; интерес к характеру и событию возрастает, а увлеченность Скотта историей не отвечает жанру поэмы. Однако дух баллады, занимавший Скотта в течение нескольких десятилетий, не оказался чуждым и историческому роману. Напротив, поэтические вставки, эпиграфы, поэтические образы, даже балладное осмысление исторических персонажей (Робин Гуд, Ричард Львиное Сердце в «Айвенго») стали органической частью романной структуры, существенно обогатив ее, позволив роману занять достойное место среди других жанров. После выхода в свет первого романа «Уэверли» (1814) Вальтер Скотт стал всемирно известным писателем. За этим произведением последовали еще двадцать пять романов, несколько сборников рассказов, пьес, поэм, двухтомник «История Шотландии», многотомная «Жизнь Наполеона Бонапарта» и другие сочинения, написанные В. Скоттом в течение семнадцати лет (с 1814 по 1831 г.). Громадное количество художественных образов было создано за это время «шотландским чародеем», который поразил своих читателей поэтичностью и живостью нарисованных им картин народной жизни и невиданной еще (даже по сравнению с Филдингом) широтой охвата действительности.

Каждое новое произведение Скотта тотчас же переводилось на иностранные  языки, «...влияние его на европейскую историческую мысль, литературу и искусство было необычайно».

Новаторство Скотта, так  глубоко поразившее людей его  поколения, заключалось в том, что  он, как отметил В. Г. Белинский, создал жанр исторического романа, «до него не существовавший».

В основу мировоззрения и творчества Скотта лег громадный политический, социальный и нравственный опыт народа Шотландии, в течение четырех с половиной столетий боровшегося за свою национальную независимость против экономически гораздо более развитой Англии. При жизни Скотта в Шотландии, наряду с быстро развивающимся капитализмом, еще сохранились остатки феодального и даже патриархального укладов.

Художники, писатели, историки, философы Англии и Франции в 10-20-х  годах XIX в. много размышляли о путях  и законах исторического развития: на это их постоянно наталкивало зрелище громадных экономических и социальных сдвигов, политических бурь и революций, пережитых народами за двадцать пять лет (с 1789 по 1814 г.).

«XIX век - по преимуществу исторический век, в это время  историческое созерцание могущественно и неотразимо проникло собой все сферы современного сознания». К этим же мыслям обращался и В. Скотт, сумевший, по словам А. С. Пушкина, указать своим современникам на «...источники совершенно новые, неподозреваемые прежде, несмотря на существование исторической драмы, созданной Шекспиром и Гёте»

Исторический роман  Скотта стал не просто продолжением литературных традиций, завещанных предшествующим периодом, а неизвестным до этого  художественным синтезом искусства  и исторической науки, открывшим новый этап в развитии английской и мировой литературы.

В. Скотт пришел к историческому  роману, тщательно обдумав его  эстетику, отталкиваясь от хорошо известных  и популярных в его время готического  и антикварного романов. Готический роман воспитывал у читателя интерес к месту действия, а значит, учил его соотносить события с конкретной исторической и национальной почвой, на которой эти события развивались. В готическом романе усилен драматизм повествования, даже в пейзаж внесены элементы сюжета, но самое главное то, что характер получил право на самостоятельность поведения и рассуждения, поскольку он тоже заключал в себе частицу драматизма исторического времени. Антикварный роман научил Скотта внимательно относиться к местному колориту, реконструировать прошлое профессионально и без ошибок, воссоздавая не только подлинность материального мира эпохи, но главным образом своеобразие ее духовного облика.

Полностью солидаризируясь  с Б. Г. Реизовым, хотелось бы подчеркнуть, что «синтетический роман» (термин критика) взял на себя функции драмы. Описание, повествование, диалог - три компонента романа - должны были в определенном соотношении сочетаться друг с другом и составлять единое целое. «Задача романиста,- писал В. Скотт,- заключается в том, чтобы дать читателю полное и точное представление о событиях, какое возможно при помощи одного только воображения, без материальных предметов. В его распоряжении только мир образов и идей, и в этом его сила и его слабость, его бедность и его богатство... У автора романа нет ни сцены, ни декоратора, ни труппы актеров, ни художника, ни гардероба; слова, которыми он пользуется в меру своих способностей, должны заменить все то, что помогает драматургу. Действие, тон, жест, улыбка влюбленного, насупленные брови тирана, гримаса шута - все это должно быть рассказано, так как ничто не может быть показано».

Описания Скотта, кажущиеся  несколько пространными современному читателю, выполняют роль не только экспозиции, но и исторического комментария  к событиям и персонажам, но если приглядеться внимательнее, то можно отметить, что в романах Скотта нет ненужных деталей и излишних подробностей. Задачей автора является возбудить интерес у читателя, вот почему общая характеристика места действия (шотландский замок, цыганский табор, монастырь, хижина отшельника, шатер полководца) должна сильно действовать на воображение и создавать определенный настрой. Б. Г. Реизов назвал описания Скотта «суммарными». «Детали вырисовываются по мере того, как развивается действие, и вместе с действием, ради надобностей данного момента. Сцена характеризуется так же, как и герои, когда она активно вступает в сюжет. Внимание сосредоточивается на ней только тогда, когда развитие сюжета дает ей право на это внимание. Такое суммарное описание создает впечатление необычайной точности»*.

Повествовательная линия  в романах Скотта заслуживает  специального анализа. Создавая историческую перспективу развития событий, Скотт  приобщает своего читателя к новой  роли - не только участника событий, но и остраненного человека, взирающего на все со стороны. Вот почему, не желая играть роль всезнающего автора, Скотт выбирает героя неискушенного и неопытного, открывающего для себя жизнь и новый опыт. Включение в повествование пейзажа дает В. Скотту повод пофилософствовать и поразмышлять, а вскоре появляется и герой, сопоставляющий увиденное с хорошо известным. Контекст романа, таким образом, расширяется, повествовательная линия лишается ритмического однообразия. Б. Г. Реизов называет возникающие по ходу размышлений ассоциации героя «окнами», которые «неожиданно раскрываются в большие закономерности истории или души, примиряющие с тем, что есть, во имя того, что должно быть».

Третьим компонентом  романа после описания и повествования  является диалог. Для В. Скотта диалог имел первостепенное значение. Диалоги у него определяются историзмом, особенностями поэтики. Устранение автора от повествования дает возможность персонажу самостоятельно передвигаться, мыслить и говорить. Современное мышление может исказить представление о характере персонажа, поэтому нужно, чтобы читатель сам перешел в другую эпоху, столкнулся с историей с глазу на глаз.

Диалог в романе ставил заслон субъективизму автора, облегчал процесс перевоплощения в героя  определенной эпохи. С помощью диалога  легче всего можно было представить стиль и облик эпохи, обстановку, в которой находился герой.

В шотландских романах («Уэверли», «Пуритане», «Роб Рой», «Эдинбургская  темница», «Пертская красавица») особую роль играет включение в диалог местного диалекта. Он подчеркивает национальность героев, характеризует их образ жизни, мыслей, их обычаи, нравы.