Трактовка военных действий в романе Л.Н. Толстого «Война и мир»

План  работы:

«Война и мир» не из тех  исторических романов, при чтении которых можно пренебречь мыслью о достоверности изображения событий, заведомо внушив себе, что у писателя есть право абстрагироваться от конкретных фактов и отдаваться свободному вымыслу, чем и следует единственно дорожить в художественном произведении; историческая часть романа Толстого заслуживает внимания сама по себе, поскольку прошлое в ней воспроизводилось строго по источникам в определенном теоретическом аспекте, позволившем автору стать выше своих предшественников по теме в понимании и трактовке событий.

Содержательность  его батальных картин как раз и определяется тем, что в них под определенным углом зрения дается анализ и оценка стратегии изображаемых войн, а с этим, как мы увидим дальше, связано поведение героев романа, как реальных, так и вымышленных. Следовательно,  стратегическая сторона войны, интересная в романе сама по себе, не должна оставаться без внимания при изучении всей образной системы произведения.

Стремление  Наполеона к мировому господству и привело к русско-австро-французской войне 1805 года между коалицией европейских держав и Францией. На самом деле эта война началась значительно раньше, в 1799 году, только эту войну еще никто не воспринимал всерьез, но тем не менее она началась в 1805 году.

А началась она  тем, что французский император Бонапарт объявил войну Австрийской империи. Россия, верная своему союзническому долгу, также объявила войну Франции. В октябре 1805 года Россия двинула свои полки на запад, на территорию Австрии, чтобы вместе с союзниками выступить против армии Наполеона. Описывая события 1805-1807 годов, Л.Н.Толстой показывает, что народам эта война была навязана. Русские солдаты, находясь вдали от родины, не понимают цели этой войны, не хотят бессмысленно класть свои жизни. Смотр войск в Браунау показал полное безразличие к предстоящему походу. Но военные действия велись только на территории Австрии. Первой крупной трагедией этой войны стало поражение австрийской армии под Ульмом. Потеря восьмидесятитысячной армии генерала Мака явилась началом в длинной цепи неудач, преследующих союзную армию на протяжении всей этой войны. Русская армия, находившаяся до этого времени в резерве, должна была заменить австрийскую армию. Союзное командование торопило Кутузова с выходом армии, но Кутузов знал, что русская армия еще не готова к военным действиям. Кутузов лучше многих понимает ненужность этой кампании для России. Он видит равнодушие союзников в его армии, желание Австрии воевать чужими руками. Кутузов всячески оберегает свои войска, задерживает их продвижение к границам Франции. Это объясняется не недоверием к воинскому мастерству и героизму русских, а желанием уберечь их от бессмысленной бойни.  Об этом можно судить на примере приходящих из России войск, но время торопило с решением этого вопроса. Русская армия вынуждена была отступать, часто ведя оборонительные бои. Когда же сражение оказалось неизбежным, то русские солдаты показали свою всегдашнюю готовность помочь союзникам. Принять на себя главный удар. Четырехтысячный отряд под командованием Багратиона под деревней Шенграбен сдерживал натиск врага, “в восемь раз” превосходящий его численностью. Это дало возможность продвинуться основным силам.

Вся бессмысленность  кампании показана писателем при  подготовке высшего генералитета к сражению под Аустерлицем. Они считают, что Наполеон не готов к нему, боится решительного столкновения с противником. Австрийский генерал Вейротер, читая свой план операции, говорит: “Первая колонна марширует... Вторая колонна марширует... Третья колонна марширует...” Но на деле никакого “марша” не оказалось. Воспользовавшись туманом, незаметно подошли французские войска. Возникла паника, русские войска побежали назад. Как и предполагал Кутузов, сражение было проиграно.

В настоящем  разделе нашей работы мы покажем, насколько Толстой был близок к истине в своем понимании боевых действий против наполеоновских войск 1805—1812 годов и как выглядит его трактовка в сопоставлении с историческими источниками, как он ими пользуется и в чем идет дальше их. Ход войны 1805 года показан в романе преимущественно по «Описанию» А.И.Михайловского-Данилевского. Трудно назвать какой-нибудь более или менее значительный эпизод из достоверноисторической части «Войны и мира», который бы не был взят оттуда. Из других источников заимствованы лишь отдельные подробности. Местами встречаются вымышленные сцены с участием действительных исторических лиц, например смотр полка Кутузовым под Браунау, слушание диспозиции Вейротера в штабе перед Аустерлицким сражением, но в этих случаях автор распоряжался реальными лицами как литературными героями, полагаясь на правдивость своего вымысла, на вероятность создаваемых ситуаций.

Все наиболее характерные моменты развития военных действий, запечатленных в романе, — переход русской армии через реку Энс и сожжение моста, перемирие, заключенное Кутузовым с Мюратом, артиллерийский налет батареи Тушина на деревню Шенграбен и многие другие — имеют свои фактические параллели в «Описании...» А.И.Михайловского-Данилевского, правда, не всегда с теми именами участников, какие появились в «Войне и мире». Близость романа к источнику тем более ощутима, что и там и тут события развиваются в одинаковой последовательности.

Многое совпадает  у Толстого с А.И.Михайловским-Данилевским и в понимании событий, если не считать переоценки роли исторических личностей в объяснении причин войны, то и дело допускаемой автором «Описания...», что отвергалось Толстым уже в 1-м томе «Войны и мира». По своим оценкам роли царей в исторических событиях А.И.Михайловский-Данилевский находится в плену традиционных и к 60-годам устаревших понятий. Причины исторических событий у него объясняются личными качествами и желаниями монархов.

«Сорок лет  минуло с тех пор, — вспоминает он о 1805 годе, — когда Александр впервые померялся силами с Наполеоном». Толстому не могло не казаться странным, что Михайловский-Данилевский не видит никаких других причин возникновения войн, кроме воли монархов.

Но если автор  «Описания...» обнаруживал слабость в методологии истории, то в понимании самой войны 1805 года — причин побед и поражений, морального и численного соотношения сил, искусства полководцев и прочего — у него было много верного и убедительного, чему следовал Толстой-писатель. Он высоко оценивает полководческое искусство Кутузова, неизменно отмечает героизм русских солдат и офицеров во время заграничного похода. «Все бывшие от Браунау до Кремса арриергардные дела, — пишет он, — доказывали, что прошла наконец Наполеону пора побед дешевых, он встретил соперников, оставлявших ему поле битв не от принуждения неприятелем, но по воле начальников. Но как все его дела имели следствием наше отступление, то были изображаемы Наполеоном победами французов».

Здесь, как видим, дана довольно верная оценка всей кампании.

Вместе с  тем Михайловский-Данилевский говорит  о виновности Александра в поражении русских под Аустерлицем, и сам царь у него признается в своих ошибках. Одну из главных причин неудачи русских в Аустерлицком сражении Михайловский-Данилевский видит в том, что ими управляли австрийские генералы. Как говорится в его «Описании...», «причина побед в Италии заключалась в том, что главнокомандующим союзною армиею был Суворов, а под Аустерлицем руководили действиями австрийцы».

И все-таки труд А.И.Михайловского-Данилевского, будучи по роду и жанру исторической монографией, а не художественным произведением, тем не менее отличается от «Войны и мира», как описание от философского осмысления событий. Всюду Толстой превосходит историка глубиной мысли и широтой взгляда на жизнь. У него, в отличие от «Описания...», постоянно дается оценка фактам, острее раскрывается их смысл, чувствуется идейная целеустремленность в их освещении. Взять хотя бы факт участия австрийского военного ведомства в снабжении Кутузовской армии. Он оценивается по-разному.

Михайловский-Данилевский  о материальном содействии со стороны Австрии отзывается положительно, хотя и относит это за счет предприимчивости Кутузова. «Обладая редкою способностью господствовать над умами и привязывать к себе сердца, — читаем мы у него, — Кутузов в несколько дней устроил дела, требовавшие присутствия его в Вене, по части продовольствия, доставления нам от австрийского артиллерийского ведомства снарядов и патронов».

В романе же исключительное внимание обращается на бездействие австрийского ведомства в снабжении русской армии, когда она оказалась в пределах союзнической страны. «Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст».

Целям осуждения  австрийского двора и пресловутого Гоф-Кригсрата служит в романе образ дипломата Билибина, едко высмеивающего их неумение воевать, отсутствие твердости в их поведении как союзников, граничащее с двоедушием и предательством.

В черновиках романа встречается осуждение австрийских генералов, которые, по мысли автора, несли невзысканную виновность за напрасно пролитую кровь под Аустерлицем, осуждение, переходящее по чувству негодования в обличение всей дворянской военной касты, равнодушной к человеческим жертвам. «Те, которые были причиною этого,— говорится там,— австрийские колонновожатые — на другой день чистили себе ногти и отпускали немецкие вицы (остроты) и умерли в почестях и своей смертью, и никто не позаботился вытянуть из них кишки за то, что по их оплошности погибло двадцать тысяч русских людей и русская армия надолго не только потеряла свою прежнюю славу, но была опозорена».

По сравнению  с Михайловским-Данилевским Толстой  более исчерпывающе и глубоко  объясняет выжидательную позицию Кутузова под Браунау. Как известно и по источникам, и из романа «Война и мир», Кутузов, остановив в этом месте русскую армию, не торопился вводить ее в бой, хотя печальные дела союзников требовали этого.

По мысли  Михайловского-Данилевского нерешительность полководца объясняется лишь противоречивостью сведений, какие он получал уже в Браунау о боевых действиях австрийской армии. Из них Кутузов не мог понять настоящего положения дел. Австрийское командование, чтобы не напугать русского генерала и не помешать ему печальными известиями идти спасать разбитую австрийскую армию, представляло положение благополучным. Конкретного мало что говорилось, и неизвестность заставляла командующего русской армией быть осторожным.

По роману «Война и мир» действия Кутузова под Браунау обусловлены не одной только неясностью боевой обстановки, но и заранее продуманным стратегическим планом, в котором приняты в расчет операции австрийских войск и поведение нейтральной страны — Пруссии. Толстому делает честь разъяснение дипломатической цели заграничного похода русской армии, секрет которого мы узнаем из слов Андрея Болконского, рассказавшего о том, «как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну».

Кутузов в «Войне и мире» уже при подходе  к Браунау отдавал себе ясный отчет в характере предстоящей кампании и в опасностях, грозивших австрийцам и русской армии, если она выдвинется вперед. Поэтому, как говорится в романе, не считал выгодным соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака. Как показывает Толстой, лживые сообщения об успехах австрийской армии под Ульмом не могли ввести в заблуждение Кутузова. Он знал им цену и зло иронизировал над ними. В беседе с австрийским генералом, настаивавшим на немедленном выступлении русской армии, он заметил, что к Ульму и подвигаться незачем: «Австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи».

По мысли  Толстого, Кутузов заранее предвидел  неудачу австрийцев, преждевременно сунувшихся в самое пекло войны. Судя по всему, писатель здесь выходил за пределы «Описания...» как источника и мог пользоваться письмами полководца к царю Александру I, в одном из которых Кутузов предостерегал австрийцев от преждевременного выдвижения к Ульму: «...армия же австрийская должна непременно дождаться нас, до тех пор пока армия наша будет подходить к Праге, тогда она переходить должна реку Ин и прямо через Мюних идти одною или двумя колоннами, держась более к Ульму».