Экзистенциональные характеристики личности

      "Одиночество – ответственность" так же изначально и неотвратимо, как "одиночество-неслиянностъ". Оно не является временным "настроением" человека, зависящим от внешних обстоятельств, а коренится в самом бытии человеческого "я". Оно обусловлено неотъемлемой от человека его свободой. "Мы одиноки, и нет нам извинений", – так характеризует Ж.-П.Сартр человеческое бытие [9,c. 337].

      Под свободой в положительном значении (свободой «для») подразумевается свобода в выборе истины, добра и красоты, т.е. оценочная расстановка приоритетов индивидом.  В качестве средств достижения  положительной свободы по Ясперсу выступают познание индивидом своей экзистенции и экзистенций других людей. Подлинно свободный выбор поступка определяется "зовом экзистенции". Однако как его отличить от "голоса" плоти или рассудка? Свободу Ясперс пытается отличить и от природной или рассудочной детерминации, и от неограниченного произвола и истолковывает как глубоко личную (не природную, не рассудочно-всеобщую) необходимость, сопряженную с разумом. Разум выступает противоядием по отношению к крайностям рационализма и иррационализма. Каким же образом Ясперс сопрягает несовместимые, на первый взгляд, "вещи" – экзистенциальную свободу и разумную необходимость?

      Важнейшую роль в сочетании свободы и разума играет коммуникация. [5]

Свобода (экзистенция) неразрывно связана с ней, ведь вне коммуникации невозможно человеческое бытие и, значит, не может быть самой свободы. Коммуникация – изначальный феномен человеческого бытия: "...Мы суть то, что мы суть, только благодаря общности взаимного сознательного понимания. Не может существовать человек, который был бы человеком сам по себе, просто как отдельный индивид" [10, с. 110]. Человеческое бытие – всегда "бытие с другими".

И вот как раз коммуникация позволяет экзистенции, самой по себе необъективируемой, быть "услышанной", понятой другим человеком. Общение с другими – единственный способ обнаружения моей экзистенции не только для других, но и для меня самого. Проще говоря: когда я "открываю душу" другому человеку, я и сам себя начинаю лучше понимать.

      В коммуникации одной экзистенции с другой мы каким-то особым чутьем взаимно проникаем друг в друга, сопереживаем и воспринимаем другого как ценность – не только за его телесные достоинства или за его знания и ум, или за ту роль, которую он играет в обществе, но и за нечто неуловимое, существующее сверх того (порой мы ценим и любим человека как бы "вопреки всему"). Именно в такой коммуникации наши незримые, необъективируемые экзистенции проявляют себя друг для друга как реальность. Коммуникация экзистенций возможна благодаря разуму. Ведь коммуникация – это взаимопонимание двух существ, а понимание и есть функция разума. Он способен освещать, просветлять непостижимую для рассудка экзистенцию. В ходе коммуникации мой разум "проникает" в экзистенцию другого человека, а его разум – в мою. Это значит, что коммуникация дает возможность соединять экзистенцию и разум. Коммуникация позволяет нам воспринимать и ценить "душу" другого. Когда я, благодаря коммуникации, осознаю свою и другую экзистенцию как ценность, тогда я сам, т.е. свободно, ограничиваю свой произвол по отношению к другому и к себе.

Для выявления и понимания экзистенции особое значение также имеют "граничные ситуации" Grenzsituation: смерть, страдание, борьба, вина, – благодаря им человек особенно явно осознает реальность единственной и незаменимой экзистенции (своей или другого человека) [5]. Главная «пограничная ситуация» - это ситуация перед лицом смерти. Согласно экзистенциализму, человек – это временное, конечное существо, предназначенное к смерти. Большинство представителей этой философии не предлагают человеку никакой потусторонней перспективы. Экзистенциалисты считают, что человек не должен убегать от сознания своей смертности, а потому высоко ценить всё то, что напоминает индивиду о суетности его практических начинаний. [1, с. 286]

      Сознание того, что у тебя больше никогда не будет второго шанса, чтобы поступить правильно, сознание того, что происходящее – есть истинное бытие, а не иллюзия либо испытание перед истинным бытием значительно увеличивает ответственность, которую ты несешь за свои поступки.

       Подводя итоги, считаю необходимым начать с моего понимания экзистенции.

Человек в своем сознании может вызывать образы различных объектов. Так в сознании могут быть созданы образы как реально существующих объектов, так и воображаемых. Так для нас не существует окружающий мир, а существует лишь мир в нашем восприятии.  Образ объекта не тождествен объекту и отображает его однобоко. Образ – это объект, прошедший через призму восприятия. Человек сам творит своё сознание, и в то же время оно является его частью и окружением вместе со всеми возникающими в нем образами.   Парадокс заключается в том, что мы можем представить себе всё что угодно, но не можем быть всем тем, что представили. В таком случае наша личность не представляла бы из себя целостной структуры. Мы это не наши образы. То единственное, что истинно существует и не является образом нашего восприятия, некая творящая сущность, которая и определяет особенности восприятия  и есть экзистенция. С этих позиций рассмотрим и понятие свободы. Оно не является абсолютным и так же, как любое другое философское понятие рассматривается через призму личностного восприятия. Так для одних она выступает в качестве светлого идеала – «свобода человека в стремлении к добру, красоте, совершенству», других страшит, связанная с ней ответственность, третьим её существование не представляется возможным вовсе.

      Свобода – это сложнейший и глубоко противоречивый феномен жизни человека и общества, имеющий величайшую притягательность и  являющийся в то же время тяжким бременем [6, с. 279].

      Выделяют несколько моделей взаимоотношений личности и общества по поводу свободы и её атрибутов.

      Во-первых, чаще всего это отношения борьбы за свободу, когда человек вступает в открытый и часто непримиримый конфликт с обществом, добиваясь своих целей любой ценой. Это трудный и опасный путь, чреватый тем, что человек может утратить все другие человеческие качества в этой борьбе и в случае поражения, которое неминуемо, т.к. ни одному индивиду в одиночку не победить систему, утратить уже имеющиеся у него свободы.

      Во-вторых, это бегство от мира, так называемое эскапистское поведение, когда человек не в силах обрести свободу среди людей, бежит в монастырь, в скит, в себя, в свой «мир», чтобы там обрести способ свободной самореализации [6, с. 278].

      В-третьих, чаще всего, человек адаптируется к миру, жертвуя в чем-то своей свободой.

      Формально возможен ещё вариант, когда интересы индивида совпадают с интересами общества. На самом же деле общество с помощью умелых манипуляций ценностями, экономического механизма и других мягких методов регулирования деятельности людей вполне может создать для индивида подобную иллюзию. В следующей главе мы рассмотрим мнение Э. Фромма по вопросу  свободы индивида в рамках системы, определяющей его жизнедеятельность в различных сферах.

                   §2. Проблемы свободы в философии Э. Фромма

      Так как Фромм выступает критиком сложившейся системы, нынешнего положения вещей, то естественно оппонирующую систему, своего главного соперника при описании наделяет особыми качествами, придает влиянию системы на развитие личности первоочередное значение. Самые прекрасные, как и самые уродливые, наклонности  человека  не вытекают из фиксированной, биологически обусловленной человеческой  природы, а возникают в результате социального процесса формирования  личности [13].

      «Черты характера человека, порожденного нашей социоэкономической системой, т.е. нашим образом жизни, патогенны и в результате формируют больную личность, а следовательно, и больное общество» [12].

      Чтобы детальнее вникнуть в суть проблемы свободы и последовательно рассмотреть ход формирования и установления нынешнего порядка, автор подбивает историческую базу, начиная свое повествование с эпохи средневековья и предлагая нашему вниманию следующую картину.

      С одной стороны в средневековье жизнь человека была предопределена уже до его рождения. Рождаясь в семье, относящейся к определенному сословью, человек, независимо от его личных способностей, не имел возможности продвижения по социальной лестнице. Когда ребенок вырастал, он занимал определенное место в обществе с исполнением соответствующих функций. Зачастую дети из поколения в поколение заменяли своих отцов, перенимая у них секреты и особенности их фамильного ремесла. С раннего детства ребенок наблюдал за родителями и готовился к тому, чтобы стать кем-то определенным. В средневековом обществе были чрезвычайно сильны связи внутри социальной группы, что давало человеку чувство безопасности и спокойствия.  При таком положении дел отпадает необходимость мучительного выбора из бесконечного количества альтернатив, жизнь человека направлена и осмысленна.

     Таким  образом,  средневековое  общество,   с   одной   стороны,   было структурировано и давало человеку ощущение уверенности, а с другой – держало его в оковах. Однако эти оковы имели совсем не тот  характер,  какой  присущ авторитаризму и  угнетению  последующих  веков.  Средневековое  общество  не лишало индивида свободы уже потому,  что  "индивида"  как  такового  еще  не существовало[13].

      Если бы средневековому человеку задали вопрос: «Кто он?», то он в первую очередь перечислил бы все общности, к которым он относится как то: национальность, вероисповедание, социальный класс и, скорее всего, не сказал бы ничего лично о себе. Т.е. человек являл из себя то, к каким общностям он принадлежал. Человек не осознавал себя вне общности, к которой он принадлежал, и судил о других людях сугубо как о представителях других общностей.

      В позднем средневековье структура общества и личности  стала  меняться.

Единство и централизация средневекового общества ослабевали. Произошёл разрыв первичных связей. Росло  значение капитала, индивидуальной экономической инициативы и конкуренции;  развивался новый денежный  класс.  Во  всех  классах  общества  было  заметно  развитие индивидуализма,  который  оказывал  влияние  на   все   сферы   человеческой деятельности: на вкусы и моды, на искусство и философию, даже на теологию[13].

      Влияние титула уступает место влиянию богатства. Феодальное классовое расслоение утрачивает свое значение. Возникает  сильный  денежный класс, члены которого преисполнены духом инициативы, мощи и честолюбия[13].

      Для одних это открывает новые возможности и перспективы, для других лишь подрывает устоявшийся, традиционный общественный строй, гарантировавший уверенность в завтрашнем дне и обеспечивающий чувство безопасности. Буркхардт пишет, что именно в этот период «впервые  зарождается  объективизм  в отношении к  государству  и  человеческим  делам  вообще,  а  рядом  с  этим возникает и быстро растет также и субъективизм как  противовес,  и  человек, познав самого себя, приобретает индивидуальность и создает  свой  внутренний мир». С другой стороны Возрождение было культурой богатых аристократов и бюргеров, а простой народ, лишенный своего прежнего стабильного положения, превратился в дезориентированную безликую массу, жалким положением которой грех не воспользоваться и с помощью манипуляций не применить ее себе во благо, как оно впрочем и происходило. Власть имущие как с помощью угроз, так и с помощью лести эксплуатировали широкие массы. Но  и  они  тоже  понесли потерю: они  потеряли  ту уверенность  и  чувство  принадлежности,  которые обеспечивала  им  средневековая социальная  структура.  Они   стали   более свободны, но и более одиноки. Они пользовались своей властью  и  богатством, чтобы выжать из жизни все радости,  до  последней  капли;  но  при  этом  им приходилось  применять  все  средства,  от  психологических  манипуляций  до физических пыток, чтобы управлять массами и  сдерживать  конкурентов  внутри собственного  класса.  Все  человеческие  отношения  были   отравлены   этой смертельной  борьбой  за  сохранение  власти  и  богатства.  Солидарность  с собратьями, или по крайней мере с членами своего класса, сменилась  циничным обособлением; другие люди  рассматривались  как  "объекты"  использования  и манипуляций  либо  безжалостно   уничтожались,   если   это   способствовало достижению собственных целей. Индивид был охвачен  страстным  эгоцентризмом, ненасытной  жаждой  богатства  и  власти.  В  результате  было  отравлено  и отношение преуспевающего индивида к своей собственной личности, его  чувство уверенности в себе и ощущение безопасности. Он сам превратился  в  такой  же объект собственных манипуляций, в какой раньше превратились  все  остальные. Есть основания сомневаться в  том,  что  полновластные  хозяева  капитализма эпохи Возрождения были так  счастливы  и  уверены  в  себе,  как  это  часто изображают. По-видимому, новая  свобода  принесла  им  не  только  возросшее чувство силы, но и возросшую  изоляцию,  сомнения,  и,  как результат всего этого, тревогу[13].

      В результате слабые личности прозебают в раздумьях и сомненьях, а сильные лихорадочно пытаются доказать свою значимость себе и окружающим. Повсеместно возрастает распространенность не характерной для человека средневекового общества черты – стремления к славе. Становясь известным, человек ощущает поддержку и уважение сторонников и тем самым избегает чувства одиночества, отчужденности и страха. Таким образом через увековечение он придает себе веса в глобальных масштабах, в рамках бесконечного пространства и времени.

      Изменения претерпевает и духовная жизнь человека. Эти изменения связаны с учениями реформаторов. У католиков отношение индивида к богу было основано на принадлежности индивида к церкви.  Церковь  была  связующим звеном  между  ним  и  господом  и  таким  образом,  в  чем-то   ограничивая индивидуальность человека, позволяла ему предстать перед  богом  в  качестве неотъемлемой  части  некоторой  общности,  группы. Протестантство  оставило индивида одного лицом к лицу с богом.  Индивидуалистическое отношение к богу было психологической подготовкой к индивидуализму  человека в мирской жизни.

      Дальнейшее развитие капитализма воздействовало на личность в том же направлении, какое было задано во  время Реформации и Возрождения.

С одной стороны при капиталистической системе ликвидируется уравниловка и индивид  -  в особенности представитель, среднего класса,- несмотря на массу  ограничении, имел шанс преуспеть за счет собственных достоинств и усилий. Перед ним  была цель, к которой он мог стремиться,  и  нередко  была  перспектива  эту  цель достигнуть. Он учился полагаться на себя, принимать  ответственные  решения, отбрасывать любые предрассудки - и утешающие, и устрашающие... [13].

      С другой стороны чем более современный индивид независим, уверен в  себе,  критичен, тем более он одинок, изолирован и запуган [13].

      В эпоху массового теле- и радиовещания, когда государство имеет возможность осуществления тотального контроля над личностью во всех сферах её жизнедеятельности, истинными врагами свободы становятся не только внешние препоны в виде жестких авторитарных и тоталитарных режимов, но и  внутренние факторы, блокирующие полную реализацию свободы личности. Такая неоспоримая свобода, как свобода слова, теряет свою значимость в мире, в котором многое из того, что человек говорит и думает, думают и говорят все остальные[13]. Фромм отмечает по этому поводу, что необходимо не только отстаивать каждую из уже  завоеванных  свобод, сохранять  и развивать их, но и добиться свободы  нового  типа:  такой свободы, которая позволит нам реализовать свою личность, поверить в себя и в жизнь вообще.