Семантическая концепция истины и основания семантики

«(р или q) тогда и только тогда, когда (если не-р, то q)».

Очевидно, что это определение не содержит семантических терминов.

Порочный круг в определении появляется только в тех случаях, когда определяющая часть либо содержит сам определяемый термин, либо термины, определяемые с его помощью. Теперь мы ясно видим, что использование пропозициональных связок в определении семантического термина «истинно» не приводит ни к какому кругу.

Я хотел бы упомянуть еще одно возражение, которое я обнаружил в печати и которое также относится к формальной корректности, если и не самого определения истины, то рассуждений, приводящих к этому определению.

Автор этого возражения ошибочно считает схему Т (из раздела 4) определением истины. Он обвиняет это предполагаемое определение в «недопустимой краткости, т. е. в неполноте», которая «не позволяет нам решить, выражает ли «эквивалентность» формально-логическое или же внелогическое и структурно невыразимое отношение». Для устранения этого «недостатка» он предлагает дополнить Т одним из следующих способов:

(Т') Х истинно тогда  и только тогда, когда р истинно,

или

(Т")Х истинно тогда и только тогда, когда р имеет место (т. е. если то, о чем говорит р, имеет место).

Затем он обсуждает эти два новых «определения», которые, по-видимому, свободны от старого, формального «дефекта», но оказываются неудовлетворительными по другим, неформальным причинам.

Мне кажется, это новое возражение проистекает из неправильного понимания природы пропозициональных связок (и благодаря этому связано с рассмотренным выше). Его автор не понимает, что фраза «тогда и только тогда, когда» (в противоположность фразам типа «являются эквивалентными» или «эквивалентно») вообще не выражает отношения между предложениями, так как не соединяет имен предложений.

В целом все рассуждение основано на очевидном смешении предложений с их именами. Достаточно указать на то, что в отличие от Т схемы Т' и Т" не порождают каких-либо осмысленных выражений, когда мы заменяем в них «р» некоторым предложением. Фразы «р истинно» и «р имеет место» (т. е. «то, о чем говорит р, имеет место») становятся бессмысленными, когда «р» заменяется предложением, а не именем предложения (см. раздел 4).

В то время как автор данного возражения считает схему T «недопустимо краткой», я, со своей стороны, склонен считать схемы T' и Т" «недопустимо длинными». И я полагаю, что смогу строго доказать это утверждение, опираясь на следующее определение: некоторое выражение называется «недопустимо длинным», если (1) оно бессмысленно и (2) получено из осмысленного выражения посредством добавления излишних слов.

16. Возможность  устранения семантических терминов  как свидетельство их ненужности.

 Возражение, к обсуждению которого я приступаю, не относится к формальной корректности определения, однако все еще связано с определенными формальными свойствами семантической концепции истины.

Мы видели, что суть этой концепции состоит в рассмотрении предложения «X истинно» как эквивалентного предложению, обозначаемому символом «X» (причем «X» представляет имя предложения объектного языка). Таким образом, когда термин «истинно» встречается в простом предложении вида «X истинно», его легко устранить, а само предложение, принадлежащее метаязыку, можно заменить эквивалентным ему предложением объектного языка. То же самое можно проделать и со сложными предложениями при том условии, что термин «истинно» встречается в них только в качестве части выражений вида «X истинно».

На этом основании некоторые люди убеждены в том, что термин «истинно» в его семантическом смысле всегда можно устранить, и по этой причине семантическая концепция истины оказывается совершенно бесплодной и бесполезной. А поскольку то же самое рассуждение можно применить к другим семантическим понятиям, отсюда делают вывод, что семантика в целом является чисто словесной игрой в лучшем случае может быть лишь безвредным увлечением.

Однако дело обстоит не так просто. Обсуждаемый здесь вид элиминации применим не всегда. Он неприменим в случае универсальных утверждений, говорящих о том, что все предложения определенного типа истинны или что все истинные предложения обладают определенным свойством. Например, в теории истины мы можем доказать следующее утверждение:

«Все следствия истинных предложений истинны».

Однако здесь мы не можем освободиться от слова «истинно» предлагаемым простым способом.

И даже в случае частных предложений, имеющих форму «X истинно», такая простая элиминация не всегда возможна. В самом деле, элиминация возможна только в тех случаях, когда имя предложения, об истинности которого идет речь, встречается в такой форме, которая позволяет реконструировать само это предложение. Например, современное историческое знание не дает нам возможности устранить слово «истинно» из следующего предложения:

«Первое предложение, написанное Платоном, истинно».

Конечно, поскольку у нас имеется определение истины и поскольку каждое определение позволяет заменять определяемое определяющей частью, постольку всегда теоретически возможно устранить термин «истинно» в его семантическом смысле. Однако это не было бы простым устранением, рассмотренным выше, и не означало бы замены предложения метаязыка предложением объектного языка. Если же, однако, кто-нибудь продолжает настаивать на том, что благодаря теоретической возможности устранения слова «истинно» на основе его определения понятия истины является бесплодным, т. е. он должен признать и дальнейший вывод о том, что все определяемые понятия бесплодны. Однако такой вывод был бы настолько абсурден и исторически неверен, что комментировать его нет необходимости. Я скорее склонен согласиться с теми, кто считает, что моменты величайших творческих достижений науки часто совпадают с введением новых понятий посредством определений.

17. Соответствие  семантической концепции истины  философскому и обыденному употреблению  этого понятия.

 Был поставлен вопрос, можно ли действительно семантическую  концепцию истины рассматривать  как точную форму старого, классического  истолкования этого понятия.

В первой части этой статьи (раздел 3) были приведены различные формулировки классической концепции. Должен повторить, что, по моему мнению, ни одна из них не является вполне точной и ясной. Поэтому единственный надежный путь решить поставленный вопрос состоит в том, чтобы предъявить авторам упомянутых утверждений нашу новую формулировку и спросить их, согласуется ли она с их намерениями. К сожалению, этот метод неприменим, поскольку все они давно умерли.

Что касается моего собственного мнения, то у меня нет никаких сомнений в том, что наша формулировка соответствует интуитивному содержанию высказываний Аристотеля. Я не столь уверен в отношении более поздних формулировок классической концепции, поскольку они действительно очень неопределенны.

Вместе с тем были высказаны некоторые сомнения относительно того, выражает ли семантическая концепция понятие истины в его обыденном и повседневном употреблении. Я вполне понимаю (и уже говорил об этом), что обыденное значение слова «истинно» — как и любого другого слова повседневного языка — до некоторой степени неопределенно и его употребления более или менее колеблются. Следовательно, проблема приписывания этому слову фиксированного и точного значения относительно не уточнена и любое ее решение необходимо приводит к определенному отклонению от практики повседневного языка.

Несмотря на все это, я надеюсь, что семантическая концепция в значительной мере согласуется с обыденным употреблением, хотя готов допустить, что могу ошибаться относительно этого. Более существенно то, что этот вопрос, как мне представляется, можно решать научно, хотя, конечно, не посредством дедуктивной процедуры, а с помощью статистического метода опроса. В сущности, такие исследования уже были осуществлены и некоторые их результаты были изложены на конгрессах и частично опубликованы.

Хотел бы подчеркнуть, что подобные исследования, на мой взгляд, должны проводиться с большой осторожностью. Если мы спросим школьника или даже взрослого образованного человека, не имеющего, однако, специальной философской подготовки, считает ли он предложение истинным, когда оно соответствует реальности или обозначает существующее положение дел, может оказаться, что он просто не поймет вопроса, следовательно, каким бы ни был его ответ, он не будет иметь для нас никакой ценности. Однако его ответ на вопрос о том, согласен ли он, что предложение «идет снег» может быть истинным, хотя снег не идет, или может быть ложным, хотя снег идет, был бы чрезвычайно важен для нашей проблемы.

Поэтому я нисколько не удивился, узнав (из дискуссии по этим проблемам) о том, что в группе опрошенных только 15% согласились, что «истинно» для них означает «соответствует реальности», в то время как 90% признали, что предложение типа «идет снег» истинно тогда и только тогда, когда идет снег. Таким образом, подавляющее большинство этих людей, по-видимому, отрицает классическую концепцию истины в ее «философской» формулировке, признавая эту концепцию, когда она формулируется в простых обыденных словах (что заставляет нас задуматься над тем, оправданно ли здесь использовать слова «та же самая концепция»).

18. Отношение  нашего определения к «философской  проблеме истины» и к различным  эпистемологическим направлениям.

Я слышал замечание о том, что формальное определение истины не имеет никакого отношения к «философской проблеме истины». Однако никто и никогда не объяснил мне, в чем заключается эта проблема. Мне сообщили, что хотя мое определение устанавливает необходимые и достаточные условия истинности предложений, оно все-таки не выражает «сущности» этого понятия. Поскольку я никогда не мог понять, что такое «сущность» понятия, я вынужден отказаться от обсуждения этого вопроса.

В общем я не верю, что существует такая вещь, как «философская проблема истины». Я думаю, что существуют разнообразные понятные и интересные (однако, необязательно философские) проблемы, связанные с понятием истины, но вместе с тем я убежден, что их можно точно сформулировать и решать только на основе точного истолкования этого понятия.

В то время как с одной стороны определение истины упрекали в недостаточной философичности, другая группа возражений ставит ему в вину серьезные философские следствия, обычно весьма нежелательного характера. Одно из возражений этого типа я сейчас рассмотрю, другая группа подобных возражений будет рассмотрена в следующем разделе.

Утверждают, что благодаря тому факту, что предложение типа «снег бел» считается семантически истинным, если снег на самом делебел (подчеркнуто моим критиком), логика присоединяется к самому некритичному реализму.

Если бы мне представился случай обсудить это возражение с его автором, я поднял бы два вопроса. Во-первых, я попросил бы его убрать слова «на самом деле», которые не входят в оригинальную формулировку и ведут к недоразумениям, даже если и не затрагивают содержания. Эти слова создают впечатление, будто семантическая концепция истины стремится установить условия, при которых мы с уверенностью можем утверждать любое данное предложение, в частности, предложения эмпирической науки. Однако небольшое размышление показывает, что это впечатление не более чем иллюзия, и я думаю, автор данного возражения откажется от своего приговора той иллюзии, которую он сам же и породил.

На самом деле семантическое определение истины ничего не говорит о том, при каких условиях можно утверждать предложение типа:

(1) «Снег бел».

Из него вытекает лишь одно: когда мы утверждаем или отрицаем это предложение, мы должны утверждать или отрицать соответствующее предложение типа:

(2) «Предложение «снег  бел» истинно».

Таким образом, мы можем принять семантическую концепцию истины, не отказываясь от своей эпистемологической позиции: мы можем оставаться наивными реалистами, критическими реалистами или идеалистами, эмпириками или метафизиками и кем угодно. Семантическая концепция полностью нейтральна по отношению ко всем этим позициям.

Во-вторых, я хотел бы получить какую-либо информацию относительно такой концепции истины, которая (по мнению автора возражения) не связывает логику с крайне наивным реализмом. Я предполагаю, что эта концепция должна быть совместима с семантической. Это означает, что должны существовать предложения, которые истинны в одной из этих концепций, но неистинны в другой. Допустим, например, что таким предложением является предложение (1). В семантической концепции истинность этого предложения детерминирована эквивалентностью вида T:

«Предложение «снег бел» истинно тогда и только тогда, когда снег бел».

В новой концепции мы должны отвергнуть эту эквивалентность, следовательно, должны принять ее отрицание:

«Предложение «снег бел» истинно тогда и только тогда, когда снег не бел (или, быть может, снег действительно не бел)».

Это звучит несколько парадоксально. Я не считаю такие следствия новой концепции абсурдным, однако слегка опасаюсь, что в будущем кто-нибудь обвинит эту концепцию в том, что она соединяет логику с «наиболее софистическим видом ирреализма». Во всяком случае, важно понять, что каждая концепция истины, несовместимая с семантической концепцией, будет приводить к следствиям подобного типа.

Я слегка задержался на этом вопросе не потому, что обсуждаемое возражение представляется мне очень важным, а потому, что некоторые моменты, вскрытые в ходе обсуждения, должны учитываться всеми теми, кто склонен отвергать семантическую концепцию истины по разным эпистемологическим соображениям.

19. Предполагаемые  метафизические элементы в семантике.

В разное время семантическую концепцию истины упрекали в том, что она включает в себя некоторые метафизические элементы. Упреки подобного рода предъявлялись не только теории истины, но всей области теоретической семантики.

Я не собираюсь обсуждать общий вопрос относительно того, можно ли возражать против введения метафизических элементов в науку. Единственное, что меня здесь интересует, — это в какой мере и в каком смысле метафизика может быть предметом нашего обсуждения.